Кризис психоанализа - Фромм Эрих Зелигманн. Страница 11

Патриархальный предрассудок Фрейда имел два важных последствия для его теории. Во-первых, он не сумел разобраться в природе эротической любви, поскольку она основывается на полярности мужчина – женщина, возможной только тогда, когда мужчина и женщина равны, хотя и различны. Поэтому вся его система построена вокруг сексуальной, а не эротической любви. Даже в своих поздних работах он применял понятие эроса (влечений к жизни) только к поведению живых организмов в целом, но не распространил его на проблему мужчина – женщина даже вопреки тому, что отождествлял эрос с сексуальностью. Другое, равно серьезное последствие – большую часть жизни Фрейд пренебрегал идеей о важнейшей привязанности ребенка (мальчика или девочки) к матери, не считал, что существует страх перед матерью. Привязанность к матери могла трактоваться только в терминах Эдиповой ситуации, когда маленький мальчик – уже маленький мужчина, для которого, как и для отца, мать является сексуальным объектом и который боится только отца, но не мать. Только в последние годы жизни Фрейд признал эту важнейшую привязанность, хотя никоим образом не во всей ее весомости [34]. Фрейду мешал патриархальный предрассудок, и это не позволило его сознанию оценить женщину-мать как могущественную личность, с которой связан ребенок [35]. Почти все другие аналитики приняли мысли Фрейда о сексуальности и о второстепенной роли матери вопреки неодолимым доказательствам противного.

Конечно, эти указания на связи между теорией и ее социальными детерминантами не говорят о том, что теория ложна; однако при внимательной проверке данных клинических исследований теория Фрейда не подтверждается. В настоящем контексте я не могу этого обсуждать, но несколько психоаналитиков (особенно Карен Хорни в своей новаторской работе) представили клинические данные по этой теме, противоречащие гипотезам Фрейда. Обобщая, можно сказать просто: в этой части фрейдовская теория, будучи как и везде образной и увлекательно-логичной, выглядит минимально достоверной, вероятно, потому, что Фрейд был до мозга костей пропитан своим патриархальным предрассудком.

Фрейдовское изображение ребенка – совсем иное дело. Ребенок, подобно женщине, на протяжении всей истории был объектом угнетения и эксплуатации со стороны отца. Он был, подобно рабу и жене, собственностью мужчины-отца, который «даровал» ему жизнь и мог делать с нею все, что пожелает, – деспотично и невозбранно, как со всей собственностью. (Обычай жертвоприношения детей, некогда распространенный в мире, – одно из многочисленных проявлений этой зависимости.)

Дети могли защитить себя еще меньше, чем женщины и рабы. Женщины на свой лад вели партизанскую войну против патриархата; рабы много раз восставали. Но вспышки раздражения, отказы от еды, запоры и ночное недержание – не то оружие, которым можно справиться с могущественной системой. Единственным результатом было то, что ребенок вырастал увечным, замкнутым, а часто и злобным взрослым человеком, который мстил своим детям за то, что сотворили с ним.

Господство над детьми выражалось если не в жестоких физических формах, то в психической эксплуатации. Взрослый требовал от ребенка удовлетворения тщеславия и властности, капризов и т. п. Особо важен тот факт, что взрослый не принимал ребенка всерьез. Предполагалось, что у него нет собственной психической жизни; ребенка считали чистым листом, на который взрослый имел право и обязанность нанести текст (еще один вариант «бремени белого человека»). Из этого следовало убеждение, что взрослый может лгать ребенку. Если во лжи взрослому есть хоть какое-то оправдание, то лгать ребенку можно без всяких оправданий, поскольку, кроме всего прочего, ребенок – не полноценное человеческое существо. Тот же принцип действовал при общении со взрослыми, если они были чужаками, врагами, больными, преступниками либо членами низшего и эксплуатируемого класса или племени. В общем, только люди, располагающие властью, имели право требовать, чтобы им не лгали – таков принцип, действовавший на протяжении истории в большинстве сообществ, даже если это не входило в их осознанную идеологию.

Революция в подходе к ребенку, подобно революции в подходе к женщине, началась в XIX веке. Взрослые стали понимать, что ребенок – не чистый лист бумаги, а очень сложное, пытливое, чувствительное и обладающее воображением существо. Одним симптомом нового подхода к ребенку (в деле образования) был метод Монтессори; другим и много более существенным сигналом была теория Фрейда. Он высказал мнение, подтвержденное клиническими данными, что неблагоприятные воздействия в детстве дают самые нежелательные последствия для дальнейшего развития. Фрейд описал специфические, сложные умственные и эмоциональные процессы, идущие в ребенке. Особо он подчеркивал тот факт (которым совершенно пренебрегали), что ребенок – страстное существо с чувственными влечениями и фантазиями, и это придает драматичность его жизни.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.