Кризис психоанализа - Фромм Эрих Зелигманн. Страница 5

Не менее серьезное искажение обнаруживается и при использовании Маркузе фрейдовской концепции вытеснения. «Репрессия» и «репрессивный» в техническом смысле, – пишет он, – обозначают как сознательное, так и бессознательное, как внешние, так и внутренние процессы ограничения, принуждения и вытеснения» [14]. Однако «вытеснение» – центральная категория фрейдовской системы – ее динамический смысл, в том и состоит, что вытесненное существует бессознательно. При использовании понятия «репрессия» для обозначения как сознательных, так и бессознательных проявлений теряется значение фрейдовской концепции вытеснения и бессознательного. Конечно, слово «репрессия» имеет два значения: первое – общепринятое, означающее «репрессирование», то есть «притеснение» или «подавление», и второе – принадлежащее специальной психологической терминологии, которая используется Фрейдом (хотя в этом «техническом» смысле данным словом пользовались и до него), а именно удаление чего-либо из сферы сознания. Оба эти значения сами по себе не имеют между собой ничего общего. Огульной трактовкой концепции вытеснения Маркузе запутывает основной смысл психоанализа. Он играет на двойном значении слова «репрессия». Таким образом, в этой двусмысленности полностью утрачивается сугубо психоаналитическое значение данного понятия, и в такой «чудненькой формулировочке» происходит удачное смешение политической и психологической категорий.

Еще один пример трактовки Маркузе теоретических основ фрейдизма – это теоретический вопрос о консервативности природы эроса и инстинкта жизни. Маркузе уделяет большое внимание тому «факту», что Фрейд считает природу эроса консервативной, как и инстинкт смерти. Он явно не подозревает о том, что после некоторых колебаний Фрейд в «Очерке психоанализа» пришел к прямо противоположному выводу, а именно, что эрос по природе неконсервативен, – позиция, которую занял Фрейд, сняв тем самым большие теоретические сложности, создававшиеся прежним положением.

В уже избавленном от излишнего многословия «Эросе и цивилизации» идеалом для нового человека в нерепрессивном обществе предстает его догенитальная сексуальность, в частности садистические и копрофильные склонности. Фактически идеалом «нерепрессивного общества» у Маркузе считается некий инфантильный рай, где труд – это игра и где нет места ни для серьезного конфликта, ни для трагедии. (Он никогда серьезно не брался за проблему противоречия данного идеала и организации автоматизированного производства.) Этот идеал возврата к инфантильно-либидинозной организации сопряжен с враждебной критикой доминирующего значения генитальной сексуальности по сравнению с догенитальными влечениями. Манипуляция словами связывает генитальность с моногамным браком, буржуазной семьей и принципом допустимости получения удовольствия от генитальной сексуальности только при условии, что оно служит продолжению рода (целям размножения). В своих нападках на «доминирование» генитальности Маркузе не учитывает очевидного факта, что генитальная сексуальность никоим образом не связана с размножением: мужчины и женщины получают сексуальное удовольствие, вовсе не преследуя целей продолжения рода, а методы предотвращения зачатия уходят в глубину веков. Маркузе, вероятно, дает тем самым понять, что поскольку извращения – вроде садизма или копрофилии – не имеют отношения к размножению, то они гораздо «свободнее», чем генитальная сексуальность. Революционная риторика Маркузе затемняет иррациональный и антиреволюционный характер его позиции. Подобно некоторым авангардным художникам и писателям, начиная с де Сада и Маринетти и до наших дней, его влечет инфантильная регрессия, извращения и, как мне представляется, подспудно разрушение и ненависть. Вполне допустимо показать разложение общества в литературе и искусстве или средствами научного анализа, но когда художник или писатель, желая изменить общество, оправдывает и превозносит смертельный недуг, которым поражено общество, то это противоположно революционности.

С этим тесно связано у Маркузе прославление Нарцисса и Орфея, тогда как Прометей (которого Маркс, между прочим, назвал «благороднейшим святым и мучеником в философском календаре») низведен до «архетипического героя-исполнителя [15]. Орфей, согласно классической традиции, «ассоциируется с укоренением гомосексуализма». Однако, утверждает Маркузе, «подобно Нарциссу, он отвергает обычный эрос не во имя аскетического идеала, но ради наивысшего эроса. Подобно Нарциссу, он протестует против репрессивности заведенного порядка половой жизни только ради размножения. Такой орфико-нарциссический эрос есть отрицание этого порядка – Великое право свободного выбора» [16]. Этот Великий отказ определяется еще и «как отказ принять разобщение с либидозным объектом (или субъектом)» [17]. Здесь содержится намек на нежелание становиться взрослым, целиком и полностью отделиться от материнского лона и экскрементов, отказ испытать полное сексуальное удовольствие (генитальное, а не анальное или садистическое). (Как это ни странно, в Одномерном человеке Великий отказ, по-видимому, полностью изменил свое значение, хотя об этом изменении ни слова не говорится. Его новое значение заключается теперь в отказе ликвидировать разрыв между настоящим и будущим.) Всем известно, что данный идеал совершенно определенно противоположен концепции развития человека у Фрейда и скорее соответствует его концепции невроза и психоза.

Такой идеал освобождения от главенства генитальной сексуальности, несомненно, столь же далек и от сексуального раскрепощения, которое провозгласил Райх и которое идет сейчас полным ходом.

Какова бы ни была суть требования возродить эти давно бытующие извращения, но действительно ли нужна революция, чтобы достичь такой цели? Маркузе не учитывает того факта, что для Фрейда эволюция либидо от первичного нарциссизма к оральному и анальному, а затем и генитальному уровню – это в первую очередь вопрос не усиления вытеснения, а биологический процесс возмужания, которое и ведет к главенству генитальной сексуальности. По Фрейду, здоровым считается человек, достигший генитального уровня и испытывающий удовольствие от нормальных половых сношений. Вся эволюционная схема Фрейда основана на идее генитальности как наивысшего уровня развития либидо. В данном случае я возражаю не против того, что Маркузе отходит от Фрейда, но против ошибочно истолкованной концепции Фрейда, против складывающегося впечатления, будто он представляет позицию Фрейда всего лишь с незначительными изменениями.

По сути же Маркузе строит теорию, которая кардинально отличается от концепции Фрейда. Достигается же это цитированием отдельных, вне контекста взятых суждений, либо из заявлений, сделанных Фрейдом, но впоследствии им же отброшенных, либо откровенным пренебрежением позицией Фрейда и ее значения. С Марксом Маркузе обходится почти так же, как и с Фрейдом. Пока Маркс хоть в какой-то мере подвергался критике за то, что не открыл полной истины о новом человеке, Маркузе выступал как представитель Маркса и сформулированных им целей социалистического общества. Однако он никак не комментирует тот факт, что его собственный идеал примитивного инфантильного нового человека – прямая противоположность Марксова идеала трудоспособного, активного и самостоятельного человека, способного любить и проявлять интерес ко всему, что его окружает. Трудно отделаться от ощущения, что Маркузе использует популярность Маркса и Фрейда у радикально настроенной молодежи, чтобы сделать более привлекательной собственную антифрейдистскую и антимарксистскую концепцию нового человека.

Возможно ли, чтобы у такого эрудированного ученого, как Маркузе, могла сложиться столь искаженная картина психоанализа? Мне кажется, что ответ кроется в особом интересе к психоанализу – и самого Маркузе, и некоторых представителей интеллигенции. Психоанализ для него – это не эмпирический метод выявления бессознательных стремлений личности, замаскированных рационалистическим объяснением, не теория ad personam [18], которая занимается конкретным характером и демонстрирует бессознательные мотивации внешне вполне разумных действий. Психоанализ, по Маркузе, – это ряд метапсихологических спекуляций на тему смерти, инстинкта жизни, детской сексуальности и т. п. Величайшее достижение Фрейда – превращение отвлеченных философских идей в предмет эмпирических исследований. Создается впечатление, что Маркузе взялся уничтожить эти достижения, преобразуя эмпирические концепции Фрейда в предмет философских спекуляций, к тому же довольно путаных.