Золотая паутина - Барабашов Валерий Михайлович. Страница 32

— А, понятно, — мотнул головой Семен.

Он повел ее в гараж, где на просторном бетонном полу (здесь поместилась бы еще одна машина) стояла поддомкраченная «Волга», играл транзистор, а в углу, на. электроплитке, шипел и нервно бился крышкой закипевший чайник.

— О, черт, я и забыл про него! — ахнул Семен. — Воды нагрел, надо мне промыть кой-чего.

Долматова с интересом оглядела гараж — да, размах у Сапрыкина, размах! Танцевать тут можно.

— Здесь, что ли, плавишь? — негромко спросила она.

Он усмехнулся, кивнул:

— Здесь. Только внизу, в подвале. Детишки бегают, да и соседи ничего знать не должны.

— Да, правильно. — Валентина села у стола, смотрела на Семена строго, требовательно. Тот не выдержал этого взгляда, тоже сел напротив нее на скрипучий шаткий табурет.

— Ну, что тянешь-то, Валентина? Что случилось?

— Да чего… — она кашлянула, собралась с мыслями. — Мухи на мед слетаются. То начальника БХСС бог послал, теперь сразу четверо заявились.

— Кто такие?

— Да кто. Некий Михаил Борисович с дружками. Толик «хвоста» привел. Прижали они его, он и раскис. Всех нас выдал. Эти теперь условие: бери в долю. Охрана, мол, и сбыт — наша забота. У вас не получается.

— Вот сволочь твой Толик! — выругался Сапрыкин, и лицо его исказила зверская гримаса. — Гнида! Пентюх! Тьфу!…

Он вскочил, побегал по гаражу, прикрыл железную дверь.

— Да открой, Семен! — потребовала Долматова. — Еще Мария твоя чего подумает. Скандал тут устроит.

— Я ей устрою! — пригрозил Сапрыкин, но дверь все же открыл.

Вернулся к столу, обхватив голову руками, сидел в раздумье.

— Сама-то что думаешь делать? — спросил грубо, зло, и Валентина близко увидела его желтые немигающие глаза. Зябко повела плечами — ох лют Сапрыкин, лют! Такой ничего не простит.

— Соглашаться надо, Семен. Мы у них на крючке, так просто из рук они нас не выпустят. Но Михаил Борисович предлагает все полюбовно, обещает…

— Ну и любись с ним! — психанул Сапрыкин. — Меня-то зачем в это дело впутываешь? На кой черт я должен на какого-то гада работать, рисковать? С какой стати? Мало нам одного Битюцкого?!

— Я ничего не могла сделать, Сеня, — убито проговорила Валентина. — Если бы не Анатолий…

— Анатолий! Анатолий!… Нашла хахаля! Только и заслуг, что морда смазливая. Ну, может, еще какие достоинства, это тебе, бабе, виднее. А по мне — так гнать его надо сраной метлой и как можно дальше! Такое дело провалил!

Долматова молчала. Лицо ее пошло бурыми пятнами — и от стыда за незадачливого своего мужа, и от грубости Сапрыкина. Черт бы их побрал, этих мужиков!

— Они били Анатолия, Сеня, — жалостливо заговорила Валентина. — И в лес увезли, и дома, на моих глазах.

— Жаль, что совсем не убили, — буркнул Сапрыкин.

— Они посадят нас, Сеня. Если мы…

— Вот и садись, посиди! — приглушенно буйствовал Сапрыкин. — Выйдешь — поумнеешь, будешь знать, за кого замуж выходить.

— Не надо так, Сеня! — голос Валентины дрожал. — Ты же не захотел слитки продавать, вот Анатолий и…

Сапрыкин взорвался. Махал руками, кричал, и слюна брызгала Валентине в лицо.

— Не захотел! Не захотел! Что я тебе — и швец, и жнец, и на дуде игрец?! Все готовенькое для твоего Анатолия. А ему б только тешить тебя в кровати, да? Удовольствия от жизни получать. Прапор несчастный! Тьфу! Ненавижу этих, о погонами!

Он побушевал еще минуту-другую, а Валентина терпеливо ждала, опустив голову.

Наконец Сапрыкин выдохся, обмяк. Сидел понурый, серьезный.

— Сколько они хотят, Валентина? Этот пай, Михаил Борисович?

— Третью часть.

— Во! Видала? — он свернул кукиш, сунул ей под нос. — Ни один посредник столько за работу не берет. Да это же грабеж! Сволочи!

— А вы с Криушиным сколько с меня брали? — не выдержала все-таки Валентина. — Я думаю…

— Ты про это не вспоминай! Поезд ушел, и Эдька твой смотался. И, кстати, правильно сделал. Я бы тоже маханул, если бы не это вот…— и пнул колесо «Волги». — Гири на ногах и руках, якоря. С ними и потонем. Прапорщик твой беду привел, Валентина. Попомни мои слова!

— Не каркай, Семен, и так на душе тошно. Давай думать, как из дерьма выбраться.

Сапрыкин положил тяжелую, в машинном масле, ладонь на стол.

— В общем так, Валентина. Давай попробуем выкрутиться. Надо откупиться от этого Борисыча. Я какой-нибудь сувенир сварганю, такой, знаешь, замысловатый, ахнет он. А ты, со своей стороны, тоже что-нибудь придумай. Хоть в койку с ним ложись, твое дело. А от таких «помощничков» надо избавиться. Работать на такую ораву… Да в гробу я их видал!

— Сеня, я кое-что придумала. Потом скажу. Ты это… Ты и для Битюцкого сувенир сделай, а? Он в гости ко мне собирается, я с ним тоже поговорить хочу. Может, получится.

— Ладно, сделаю, — Сапрыкин встал. Усмехнулся: — У меня тоже есть «художественная» задумка. Симпатичные будут сувенирчики.

Долматова попрощалась, пошла через двор, сквозь гоготанье гусей и кряканье уток. Краем глаза видела, что на нее смотрит из окна жена Сапрыкина Мария, но не повернулась к ней, не поздоровалась.

Глава двенадцатая

Тяжкие дни переживали Русановы, Виктор Иванович и Зоя, в самом начале 1988 года. Советское правительство приняло наконец решение о выводе своих войск из Афганистана, и известие это отозвалось в сердцах миллионов людей радостью. Радовались и Русановы, хотя чувство это омрачалось неизвестностью -: от Сергея давно уже не было ни строчки, Виктор Иванович, разумеется, мог бы через своих товарищей по Комитету навести справки о сыне, но что-то удерживало его от этого шага. Скорее всего, то, последнее письмо от Сергея, в котором он намекал на возвращение домой. Впрочем, и Виктор Иванович знал кое-что по этому поводу: генерал как-то собрал у себя в кабинете родителей воинов-«афганцев», а их в управлении набралось четверо, сказал: мол, товарищи Дорогие, потерпите еще немного, обсуждается вопрос о выводе, скоро должен решиться. Виктор Иванович не утерпел, рассказал об этом Зое (мать имела право знать), и с этой минуты они оба потеряли покой — ждали решения. Но самые тяжелые испытания ждалй их впереди.

…Телеграмму из Ташкента, из неведомой воинской части, Русанов получил по домашнему адресу, утром. Несколько мгновений Виктор Иванович непонимающе смотрел на листок, где четко значились его фамилия, имя и отчество, но смысл телеграммы дошел до сознания не сразу. А смысл был тот, что ему нужно ехать в Ташкент, найти по указанному номеру часть и забрать сына.

— Сережа! — ахнул Виктор Иванович, и тело его, будто пронизанное током, на некоторое время стало чужим. Русанов обессиленно опустился в прихожей квартиры на ящик с обувью, со страхом глядя на прыгающий в руках листок, и картины, одна страшнее другой, вставали перед глазами. Теперь ему было ясно, что Сергей ранен, что, наверное, стал инвалидом, не может самостоятельно добраться домой, поэтому в телеграмме и написано: «…Вам необходимо забрать сына Сергея лично». Бог ты мой, сынуля! Ведь уже объявлена точная дата вывода войск, осталось каких-то две с половиной недели!…

Полтора года назад провожали они Сергея в армию. Чего греха таить, Виктор Иванович все делал для того, чтобы устроить сына в одну из пограничных частей, хотелось ему, чтобы сын служил на границе, но Сергей заявил им с Зоей, что хочет и будет служить только в воздушно-десантных войсках, там-де настоящие мужчины. О тихой заставе он и слышать не хотел.

Зоя, прекрасно знающая, что происходило в Афганистане (печать к тому времени писала уже обо всем открыто), буквально лишилась сна, требовала от мужа! «Витя, неужели ты ничего не можешь сделать для единственного сына?! Подумай о Сереже, мы можем потерять его!…»

Виктор Иванович дрогнул, отправился в военкомат, к давнему своему знакомцу полковнику Рыжакову. Но тот сказал, что уже поздно, Сергей написал рапорт о том, чтобы его направили служить только в Афганистан, иначе из армии сбежит. Конечно, сбегать он вряд ли собирался, но не учесть твердого желания призывника военком не мог.