Пират и русалка - О'Бэньон Констанс. Страница 4

Как ей хотелось ему верить! Но страх за брата не оставлял ее.

Филипп вгляделся в ее прекрасное лицо, обрамленное роскошными черными волосами. Ее глаза были бирюзовыми, как морские волны, а щеки – цвета коралла. Набравшись духу, он протянул руку и коснулся блестящего локона, лежавшего на плече девушки. Она не оттолкнула его, и это прибавило ему храбрости.

– Подарите мне право защищать вас, Доминик, – торопливо проговорил он, боясь, как бы мужество не покинуло его. – Если бы вы стали моей женой, я почел бы за честь заботиться также и о вашей семье.

Она посмотрела в его серьезные глаза и нахмурила брови. Филипп, как и все в округе, наверняка знал, что для плантации Уиндворд настали трудные времена. И его предложение помочь тронуло ее сердце.

Как бы Доминик хотелось полюбить Филиппа! Он был прекрасным человеком и стал бы хорошим мужем. Почему же она все медлила принять его предложение? Она объясняла это себе тем, что нужна дедушке и брату. Однако имелись и иные причины. Она часто мечтала, что настанет день, и в ее жизнь ворвется мужчина, который принесет ей настоящую любовь и счастье.

– Вы оказали мне честь, попросив меня стать вашей женой. Но сейчас я ни за кого не могу выйти замуж, Филипп. Я нужна своей семье.

Филипп давно понял, что Доминик отличается от всех женщин, которых он когда-либо знал. А знал он многих. Она обладала незаурядным характером и неотразимым обаянием, чем привлекала к себе всеобщее внимание. Стоило ей появиться где-нибудь, как мужчины уже не спускали с нее глаз, словно остальных женщин просто не существовало. Он не был уверен в том, сознавала ли она сама, какое впечатление производит на окружающих ее людей.

– Возможно, когда-нибудь вы передумаете и иначе ответите на мое предложение, – сказал он с надеждой в голосе. – Я знаю о том, как вы и ваш брат боролись, чтобы спасти плантацию. Позвольте мне помочь вам.

– Никогда! Вы должны понять, почему я ни с кем не могу связать свою жизнь, пока плантация Уиндворд не освободится от долгов. Мы слишком горды, Филипп. Ни я, ни мой брат не примем благотворительности. Настанет день, когда мы одержим победу, но лишь благодаря тому, что мы трудились в поте лица и добились этого сами, без посторонней помощи.

– Милая Доминик, я прекрасно знаю причину, из-за которой у вас с братом начались неприятности. Я с удовольствием одолжу вам денег и не потребую ничего взамен.

Ее взгляд стал жестким, и она холодно произнесла:

– Оставьте свою жалость при себе. Могу вас заверить, что я в ней не нуждаюсь.

Усмехнувшись, Филипп взял ее за руку.

– Жалость? Но это не жалость, Доминик. Видите ли, мне известно, что ваш дедушка потратил почти все сбережения и даже заложил плантацию Уиндворд, помогая семьям роялистов выбраться из Франции. Его щедрость распространялась даже на людей, вовсе ему не знакомых. И хотя я не одобряю того, что мсье Шарбоно спустил все свое состояние, оставив вас с братом почти без средств, я тем не менее восхищаюсь мотивами, которые заставили его так поступить.

Глаза Доминик гневно сверкнули:

– Важно лишь то, что я и мой брат одобряем поступки дедушки.

Взгляд Филиппа упал на потрепанный и уже не раз штопаный подол ее платья. Для него Доминик была красивее любой молодой особы, щеголяющей в нарядах по последней моде, выписанных из Парижа. И ее старенькое, залатанное во многих местах платье служило лишним свидетельством того, какое у нее мужественное сердце.

– Хотел бы я знать, согласились бы вы стать моей женой, если бы вам ничто не мешало: ни ваша гордость, ни отсутствие денег, ни обязательства перед семьей?

Однажды дедушка объяснил Доминик, что любовь – та, что приходит надолго, – возникает не сразу. Она рождается и крепнет постепенно, и для нее нужна твердая основа. Возможно, дедушка был прав, и ей следовало принять предложение Филиппа. Кто, как не он, достоин ее любви. Но нет, в который раз подумала она, в любви должно быть нечто большее, нежели простая привязанность, которую она чувствовала к Филиппу. Что-то неизмеримо большее!

– Я не могу дать вам того ответа, которого вы от меня ждете, Филипп. И пока давайте останемся друзьями.

Он ощутил безумное желание заключить ее в объятия, прижаться губами к ее соблазнительному рту и сказать ей о любви, бушующей у него в груди, но рассудок восторжествовал над страстью.

– Мы поговорим об этом в другой раз, Доминик. Я уже давно осознал, что мы с вами созданы друг для друга. Придет день, и вы тоже это поймете.

Она не нашлась, что ответить. Филипп был не первый, кто предлагал ей руку и сердце. Остальным ей ничего не стоило отказать, но он – совсем другое дело. Пусть она не любила его, однако относилась к нему с большой теплотой.

– Пойдемте к гостям, Филипп. Боюсь, я непростительно пренебрегаю обязанностями хозяйки.

Он неохотно повел девушку в дом, где ему неизбежно предстояло делить ее с остальными.

– Доминик, я уверен, что Валькура задержало какое-нибудь пустячное происшествие – лошадь захромала или сломалась ось. Ничего такого, из-за чего стоило бы так тревожиться.

Доминик вошла в гостиную, изобразив на лице улыбку. Она потанцевала с несколькими кавалерами, с досадой думая про себя, что этот вечер, наверное, никогда не кончится. И когда к ней приблизился самый старый друг ее дедушки, Бертран Дюбо, она испытала прилив благодарности.

– Я вижу у тебя в глазах тревогу, малышка, – обратился к ней Бертран. – Может быть, поведаешь мне, что тебя беспокоит?

Вся ее семья очень дорожила дружбой с Бертраном. И Доминик всегда была с ним откровенна.

– Да. Я чувствую, что Валькур попал в беду.

– Не стоит беспокоиться, пока не узнаешь наверняка, есть ли для этого причина, – сказал он, пожав плечами.

– Вы могли бы узнать, где он? Ради меня?

– Если это успокоит твое сердечко, я попытаюсь. – Он поднес к губам ее руку и улыбнулся. – Передай моему старому другу, что его внучка созрела для замужества и что дедушке пора отправить ее из Гваделупы на поиски сильного и смелого мужчины, такого, который способен оценить женщину, подобную тебе. На этом острове нет достойного тебя мужчины.

Она одарила его благодарной улыбкой, понимая, что подобными речами он просто хочет отвлечь ее от тревожных мыслей о брате.

– Но всегда есть Филипп. И если я выйду за него замуж, мне даже не придется покидать остров.

Бертран нашел взглядом Филиппа, который с недовольным видом наблюдал за ним и Доминик.

– Филипп – жалкий олух, который думает только о своих желаниях и нуждах. Он не может оценить душу такой женщины, как ты. Ах, если бы у меня был сын, а не три дочери! Я бы женил его на тебе. Но увы, его нет.

Она улыбнулась и поцеловала его в щеку.

– Пожалуй, я бы согласилась, будь он похож на вас, только немного помоложе.

Бертран повел ее в конец комнаты и передал Филиппу, подмигнув и прошептав ей на ухо:

– Напыщенный болван, льстец и деревенщина.

– Мне не нравится ни сам мсье Дюбо, ни то влияние, которое он на вас оказывает, – раздраженно заметил Филипп, когда пожилой господин отошел.

– Я не разрешаю вам говорить о нем плохо, – сказала Доминик, желая держать Филиппа на расстоянии. – Бертран Дюбо мне все равно, что дядя. Не считая моих родных, я доверяю ему больше, чем кому бы то ни было.

И она направилась в другой конец гостиной, провожаемая хмурым взглядом Филиппа. «Почему она всегда ускользает от меня?» – с горечью подумал он.

Остаток вечера Доминик избегала Филиппа. Она видела, как он все время наблюдает за ней, и знала, что он дуется. Эту черту она особенно не одобряла в мужчинах, а у него Доминик замечала ее все чаще и чаще. Если бы она могла спросить у дедушки, что думает он о Филиппе! Но она не станет беспокоить больного старика своими проблемами.

Наконец, когда Доминик уже казалось, что еще одного танца ей просто не выдержать, гости начали расходиться. Филипп попрощался с ней чрезвычайно холодно, она ответила ему тем же.

Стоя у окна, Доминик наблюдала, как длинная вереница карет с зажженными факелами, достигнув поворота дороги, исчезает в густой чаще леса.