Слезы черной вдовы (СИ) - Логинова Анастасия. Страница 9

– Я понимаю. Когда я вошла, то первым делом увидела кровь на полу и Павла Владимировича… Светлана сидела на полу, вся перепачканная, и трясла его за плечо.

– Зачем? Разве не очевидно было, что он мертв?

– Что значит «зачем»?! – нерешительность в голосе барышни опять сменилась отчаянной смелостью. – Он ведь ее муж! Разумеется, она надеялась его спасти! Что же – она должна была хладнокровно глядеть, как он лежит на полу?!

Кошкин под таким напором неожиданно смешался:

– Я просто хотел уточнить, Надежда Дмитриевна… Ее сиятельство никто ни в чем не обвиняет.

– Разумеется, вы не должны ее обвинять! – Барышня вспыхнула еще больше. – Светлана этого не делала, как вы вообще могли подумать, будто она замешана в убийстве!

Кошкин совсем смешался. Будь на месте этой девицы кто попроще – вор, разбойник, проститутка – он бы давно уже осадил наглеца, но как ему вести себя со знатью, он до сих пор представлял плохо. Но на помощь ему поспешил Девятов:

– У нас работа такая – думать, Надежда Дмитриевна! – любезно, но жестко сказал он. – Мы сюда приехали, чтобы найти убийцу и, разумеется, подозреваем всех. Мы ведь и вас подозреваем, милейшая Надежда Дмитриевна.

Последнее утверждение барышня приняла, кажется, за шутку, потому что губы ее дрогнули в легкой улыбке. И, разумеется, она тотчас оборвала поток обвинений и потупила взгляд:

– Да, я понимаю, что это ваша обязанность… – теперь она несмело подняла глаза персонально на Кошкина и сказала: – Извините, мне просто стало обидно за сестру. Светлана не заслуживает, чтобы о ней так думали.

«Вот как это у него получается? – подивился Кошкин. – Сказал девчонке, что допускает, будто она человека убила, а та ему улыбается смущенно, словно ей комплимент сделали…».

Девятов временами любил рассказывать, что его бабка согрешила в молодости с неким не то графом, не то князем, так что в его венах, мол, течет благородная кровь – именно этим Девятов объяснял свою непринужденность в общении с господами. Девятов и французского толком не знал, изъяснялся часто с косноязычием, да и отутюживанием брюк не особенно утруждал себя. Но это все не мешало господам частенько принимать его за ровню.

Вот и барышня Шелихова к нему явно расположена куда больше и даже пригласила сесть рядом с собою на скамейку. А тот неспешно продолжил расспрашивать:

– Скажите, Надежда Дмитриевна, а револьвера в комнате что же – не было?

Девушка наморщила лоб, вспоминая, но после решительно покачала головой:

– Кажется, нет. Я не припомню…

Собственно, полезного Надежда Дмитриевна больше не сказала – она обо всем говорила приблизительно и то и дело ссылалась, что крайне взволнована была случившимся и почти ничего не помнит. О двери на террасу – была ли та закрыта – она тоже не помнила. В одном девушка была уверена твердо: графиня Раскатова к убийству своего мужа не причастна.

Любопытны были разве что ее рассуждения о соседях:

– Да, там, за озером, дом художника Рейнера, вы совершенно правы, – охотно кивнула она на вопрос Девятова. – Вы и его подозреваете?

– Отчего вы так решили? – изумился Девятов столь искренне, будто лично был знаком с Рейнерами и знал их как милейших людей.

Несколько секунд девушка боролась с собой, не решаясь выносить сор из избы, и все же не поддалась обаянию Девятова:

– Я неверно выразилась, должно быть. Рейнеры почтенные люди и ничем себя не запятнали, – сдержанно говорила барышня, хотя лицо ее подсказывало, что к семейству художника у нее накопилось достаточно обид. Однако сдержанности ее хватило ненадолго: – Разве что они совершенно не умеют воспитывать детей, их ребенок это сущее наказание! Он ворует яблоки у нас в саду, как какой-нибудь уличный мальчишка, и ничуть не уважает взрослых!

Судя по всему, войну с мальчишкой Рейнеров взрослая Надежда Дмитриевна вела уже давно, потому как от волнения раскраснелась до корней волос. Кошкин же с трудом сдержал улыбку и саркастически подумал, что эти Рейнеры и правда страшные люди.

– А что же другие соседи, Гриневские? – продолжил Девятов.

– Да нет, у Гриневских вполне милые девочки – симпатичные и воспитанные… – и снова покраснела, осознав, что ее вовсе не о детях спрашивают: – Ах, простите, вы, наверное, имели в виду их родителей?

– Вы правы, – улыбнулся ей Девятов.

– Ну что о них можно сказать? Сергей Андреевич довольно приятный человек, он часто бывает у нас… – И очень негромко, но многозначительно добавила. – О его супруге я того же сказать не могу.

Услышав это, Девятов бросил незаметный взгляд на Кошкина – обоим следователям все больше и больше хотелось познакомиться с Гриневскими. Но, если Девятов решил, что Надежда Дмитриевна уже ничего важного рассказать не может, то Кошин так не считал.

Напротив, самый важный вопрос она припас напоследок:

– Скажите, Надежда Дмитриевна, – начал он, стараясь не пропустить ни одного движения глаз барышни, – а гостит ли в доме кто-то в данный момент?

Глаза девушка забегали, и она снова прелестно раскраснелась:

– Гостит ли кто здесь?… Насколько мне известно… хотя я могу и ошибаться, ведь Светлана много кого принимает…

– Надежда Дмитриевна, вы должны говорить правду!

Кошкин попытался сказать это мягко, как сказал бы Девятов, но барышня все равно вспыхнула и бросила ему гневный взгляд:

– Вы что – обвиняете меня во лжи? Я никогда не лгу! Что вы себе позволяете!… – Кошкин снова напрягся, жалея, что вовсе вступил в разговор, но барышня в этот раз быстро утихла и лишь сказала утвердительно: – Вероятно, вы уже говорили со Светланой об этом…

– Разумеется, говорили, – не моргнув глазом, солгал Кошкин.

И юная барышня Шелихова решилась:

– У нас действительно гостил несколько дней Леонид Боровской, сын князя Боровского. Не подумайте ничего дурного: он был представлен нам с сестрой еще зимою, в Петербурге, а дня три назад проезжал мимо Горок, и его экипаж перевернулся. Ужасное происшествие… у нас такие плохие дороги! Леон был очень тяжело ранен, не мог ходить, – глаза барышни вновь начали наполняться слезами, – ужасное происшествие… словом, моя сестра приютила его. Но сегодня рано утром господин Боровской уехал от нас.

«Что-то господин Боровской очень быстро оправился после столь тяжелой раны… И уехал, оставив починенный экипаж в сарае Раскатовой», – подумал Кошкин, но вслух благоразумно этого не сказал.

Экипаж Боровского он своими глазами видел в сарае, пока с местным конюхом распрягал лошадей сегодня утром – от конюха же узнал и некоторые подробности.

Сейчас, ясно понимая, что барышня лжет, уточнил, давая ей еще один шанс:

– Уехал рано утром или поздно ночью?

– Что вы имеете в виду? – насторожилась та. – Хотите сказать, что и Леона подозреваете? Это нелепость какая-то… он не мог этого сделать, никак не мог! Вы просто не знаете, сколь благороден и порядочен молодой князь Боровской – поэтому так думаете, – заключила она твердо.

«О да, порядочен, это безусловно…» – снова решил Кошкин не без сарказма.

Дело в том, что некоторое мнение о молодом князе у Кошкина уже сложилось из разговоров с домашними слугами. Те, к примеру, тоже дали понять, что господин, которого обе хозяйки называли чудным именем Леон, появился в доме три дня назад в якобы сломанном экипаже. Якобы – потому что два или три раза господин Боровской одаривал конюха щедрыми чаевыми, чтобы тот ремонтировал экипаж подольше, а прихрамывал на свою многострадальную ногу, лишь когда рядом появлялись хозяйки.

Что любопытно, по словам Алены, барыня Раскатова напротив конюха все поторапливала и интересовалась, скоро ли починят экипаж.

Сыщики возвращались в дом той же дорогой – барышня Шелихова осталась еще подышать воздухом. Девятов вполголоса и с мечтательной улыбкой говорил что-то, кажется, бесстыдно сравнивал внешность обеих сестер, но Кошкин даже и не слышал его.