На той неделе: купить сапоги, спасти страну, выйти замуж - Бялко Анна. Страница 12

По дороге Игорь на все лады уговаривает меня перестать дуться из-за похода, и на подъезде к «Нагорной» это ему удается. Мы договариваемся, что, когда я сегодня освобожусь, зайду за ним, и мы сходим в Дом художника на Крымском валу. Там сейчас выставка японской керамики, Ляля уже была на ней и очень хвалила. А еще Игорь клянется придумать новую теорию для диплома, если мою сегодня забракуют. За разговорами мы доезжаем до «Октябрьской», выходим из метро, Игорь сажает меня в троллейбус, целуя на прощанье, и бежит к зданию института.

Забрав по дороге графики из редакции и удачно увильнув в троллейбусе от контролера, я подъезжаю наконец к остановке «Магазин „Москва“„, перехожу Ленинский и медленно иду к парадному входу ФИАНа, обдумывая очередные планы проникновения внутрь. Дело в том, что ФИАН – институт секретного режима, система пропусков здесь очень суровая, и для человека со стороны получить постоянный пропуск – занятие на несколько месяцев. А мне всего-то нужно было проработать здесь чуть больше полугода, так что с пропуском никто и возиться не стал. Сотрудники лаборатории показали мне дырку в заборе, она, правда, довольно далеко, и идти к ней – большой крюк. Так что я придумала для себя несколько способов проникновения через главный вход, а дыркой пользуюсь в крайних случаях. Начинаю я с того, что с уверенным и независимым видом иду через проходную мимо вахтера, что примерно в половине случаев удается без осложнений. Если все же останавливают, показываю в окошко студенческий билет. Если вахтер попался бдительный, то я делаю круглые глаза и говорю кодовую фразу: «Я же в сегодняшнем списке“. За все это время списки вахтер проверял только дважды, причем один раз ухитрился-таки найти мою фамилию в списке приглашенных академиков (я, честное слово, тут ни при чем), а в другой раз, правда, все же не пустил. Пришлось через дырку лезть.

Сегодня я попадаю на территорию с минимальными затратами и, поплутав по задворкам в поисках дорожки почище – не пачкать же новые сапоги, вхожу в полуподвал, где расположена наша лаборатория.

Поскольку времени только начало одиннадцатого, в ней почти пусто. Всего два человека сидят за компьютерами и режутся в «Диггера», судя по довольно противненькой мелодии, звучащей почти синхронно из обоих углов. В одном из играющих я узнаю Сашу, своего одногруппника, сгорающего таким способом на ниве научной работы. Пользуясь ранним временем, занимаю себе рабочее место – стул и угол стола. В крохотном помещении лаборатории работает человек пятнадцать (сколько точно, я не знаю, всех одновременно никогда не бывает), поэтому пространство и инструменты для работы – вопрос весьма актуальный. По лаборатории ходят слухи о выделении двух новых комнат, но я-то точно их уже не увижу.

Спрашиваю у Саши на всякий случай, не видел ли он Леню, моего шефа, хотя ответ знаю заранее. Ну что ж, пока его нет, можно сделать еще раз измерения тех образцов, данные которых не ложатся на общие кривые. Сверяюсь с таблицами данных и своими графиками, достаю из ящика коробки с образцами, отбираю нужные и начинаю отлаживать измерительную установку.

В двух словах суть работы состоит в следующем: в образец, кремниевую пластинку с очень ровной поверхностью, размером в квадратный сантиметр, имплантируются галогеновые контакты разной глубины проникновения. Контактов на пластинке примерно шесть, а на некоторых и все десять. Я измеряю электропроводность в каждом контакте и смотрю, как она изменяется в зависимости от различных параметров. Потом обрабатываю результаты измерений, строю графики и делаю выводы. Делать выводы, впрочем, не столько моя обязанность, сколько Ленина, мое дело – образцы. Образцов восемьдесят шесть штук, на каждом по шесть контактов, и все их я перемерила вручную по несколько раз, а наиболее удачные измерения – обработала. Но шеф Леня все равно считает меня лентяйкой и выводами делиться не хочет. Может, у него их и нет еще, выводов, ему спешить некуда, он свою диссертацию уж какой год пишет, но диплом-то мне надо уже сейчас сдавать. Поэтому я, не дождавшись, выводы написала сама, не понравится шефу – пусть покажет свои, обижаться не стану.

К половине двенадцатого я успеваю перемерить несколько образцов и кое-где даже отыскать ошибки предыдущих измерений, но тут появляется Леня. Быстро, пока он снова не удрал в какую-нибудь соседнюю лабораторию, подхожу к нему и, едва дав ему снять куртку, сую свои листочки, не обращая внимания на его ехидные замечания вроде: «О, какие люди к нам сегодня пришли!» Но все же он садится на мое место – других свободных к этому времени не осталось – и начинает читать со словами: «Ну посмотрим, посмотрим, что у тебя тут».

Он быстро просматривает мои записи, возвращается к началу, читает еще раз, потом опять перелистывает назад, а брови его лезут все выше, и в конце концов он подымает на меня слегка округлившиеся глаза и спрашивает строгим голосом:

– Признавайся, кто тебе это написал?

– Никто, Леня, я сама, третьего дня.

– Не ври, этого не может быть, я же вижу. Я не буду ругаться, что ты списала, только скажи, у кого.

– Господи, да правда же, я сама, а что, собственно, ты там такое увидел? У меня и графики похожие получились, показать?

Лезу в сумку, достаю графики, и начальник погружается в рассмотрение, сортируя листы на несколько стопок. Его подозрения в мой адрес не совсем беспочвенны, я действительно приставала и к Димке, и к Игорю, и даже к собственному отцу с просьбами подогнать теоретическую базу под мои эксперименты, ведь они все-таки физики-теоретики, им и карты в руки. Но никому неохота было разбираться в этой горе данных и вникать в посторонние детали, так что в результате я все написала сама, честнее некуда.

Тут Леня берет часть графиков со словами:

– Вот эти, кажется, дельные, я их возьму, – задумывается на секунду и добавляет: – Да, и дай мне этот свой текст, надо дома еще разок просмотреть в более спокойной обстановке.

Графиков не жалко. Те, что мне были нужны, я и не приносила, а вот текст я отдавать не хочу. Я уже догадалась, что по счастливой случайности моя теория оказалась правильной, и боюсь, что Леня записей не вернет, а воссоздать это еще раз мне почти наверняка не удастся. К тому же, если все правильно, я бы больше сюда и не таскалась, подписала бы потом диплом у завлаба – моего формального руководителя, и все. Так что отдавать бумажки я отказываюсь наотрез. Леня сердито пожимает плечами, говорит:

– Ладно, подожди здесь, – берет листочки и уходит, как я догадываюсь, на ксерокс в секретариат. То-то же, а то все умные такие.

Пока он ходит, я продолжаю обрабатывать дефектные образцы, но уже с меньшим старанием. Через сорок минут вернувшийся Леня кладет передо мной мои листки и в ответ на вопрос, можно ли это переписывать в диплом, бурчит что-то неразборчивое. Расценив эту его реакцию как положительную, я задаю следующий вопрос: а какие, собственно, у него на меня дальнейшие виды и надо ли нам еще встречаться до защиты диплома. Ответом служит очередное пожатие плеч и издевательская тирада о том, что, конечно, таким занятым особам, как я, не до занятий наукой, и что он не смеет более настаивать… В конце концов я решаю, что с меня хватит, сколько уж можно-то, я, конечно, не образец прилежания, но все-таки работу как-никак сделала, вон даже выводы сама себе написала, да и ему, глядишь, кое-что пригодится… Я встаю, складываю образцы в кучку, сухо говорю:

– До свидания, приятно было с вами сотрудничать, – беру свои вещи и ухожу.

Озадаченный Леня замирает посреди лаборатории с разинутым на полуслове ртом, а потом бежит за мной со словами:

– Эй, подожди, куда ты, ты что, обиделась?

Еще бы, кто же ему теперь все остальное-то будет доделывать…

От Лени я решительно, хотя все-таки, по-моему, достаточно вежливо избавляюсь уже во дворе, не поддаваясь на его извинения и заверения, что вообще-то я работаю и соображаю хорошо, только приходить могла бы почаще, вот он и сердился в воспитательных целях. Тоже мне, Песталоцци, а то я без него не догадывалась, что я еще не совсем потерянный член общества. Под конец я отказываюсь от предложения встретиться как-нибудь на нейтральной территории за чашкой кофе, машу на прощанье рукой и быстро удаляюсь в направлении выхода. Ф-фу, неужели все это кончилось, да еще так относительно быстро и безболезненно? Теперь хотя бы одной заботой меньше.