Красные цепи - Образцов Константин. Страница 5

Алина проснулась бодрой, отдохнувшей, утренний душ был горяч, утренний кофе – крепок. Она быстро собралась, взяла ключи от машины и бросила последний взгляд в большое зеркало холла. Необходимый акт самоидентификации каждого: точно ли это я сейчас выйду во внешний мир? Да, несомненно: невысокая молодая женщина, золотистое каре волос до плеч, зеленые глаза смотрят внимательно и немного строго, светлое приталенное пальто подчеркивает выразительную фигуру. Алина улыбнулась отражению и вышла из квартиры.

На улице она с удовольствием вдохнула прохладный воздух, в котором были растворены тонкие нотки осенней влаги и запаха прелых листьев. Красный «Peugeot 307», казалось, встретил ее радостным ожиданием, как веселый пес встречает хозяина, собираясь идти на прогулку. Автомобиль был подарком отца на двадцатипятилетний юбилей и сменил видавшую виды «девятку», на которой Алина ездила до этого. Вообще Алина крайне неохотно принимала от папы такие подарки, и он выбрал максимально веский повод для того, чтобы заставить дочь пересесть из вызывавшего у него ужас «ведра» в более безопасный и во всех отношениях лучший «Peugeot». Собственно, так же получилось и с квартирой: ее папа подарил Алине на двадцатилетие, и она переехала сюда из съемной «хрущевки», которую арендовала вместе с двумя подружками по Медицинской академии. Алина с восемнадцати лет жила отдельно от отца и ни разу за это время не попросила его о помощи, как бы трудно ей ни приходилось, просто потому, что это претило ее самостоятельной натуре. Сейчас, когда уже приближалось ее тридцатилетие, она даже с некоторой тревогой думала о том, что подарит ей папа на этот раз.

Алина села за руль и выехала на проспект, по которому уже торопились машины, спеша образовать утренние пробки, проехала мимо парка, раскинувшегося вдоль Муринского ручья, свернула на улицу Руставели и уже почти подъезжала к Пискаревскому проспекту, когда подал голос ее мобильный телефон. Алина взглянула на экран и чуть поморщилась. «Иванов Эдуард», – высветилось на экране. На самом деле ее непосредственного начальника, руководителя отдела судебно-медицинских экспертиз трупов, звали Эдип. Эдип Михайлович Иванов. По вполне понятным причинам он предпочитал называться Эдуард. Алина помнила, как, узнав настоящее имя начальника, удивилась безрассудной смелости его родителей.

– Да, Эдуард, доброе утро, – сказала она в трубку.

– Алина, привет, ты где?

Рабочий день в Бюро судебно-медицинской экспертизы начинался в десять часов, но Алина была сегодня дежурным экспертом, и теоретически это означало, что уже в восемь она должна быть на месте. Сейчас было ровно восемь утра. Впрочем, практически для дежурного эксперта было достаточно просто быть на связи в это время.

– Я подъезжаю, буду где-то… – Алина бросила взгляд на уплотнявшуюся пробку перед Пискаревским проспектом, – минут через десять.

– Зря торопилась, – сказал Эдип-Эдуард. – На Петроградской труп, только что позвонили, так что… адрес можешь записать или так запомнишь?

Алина вздохнула, кое-как нацарапала в ежедневник адрес, держа одной рукой руль и прижимая плечом мобильник. Потом убрала телефон, протиснулась через пробку к проспекту, и, немного проехав вперед, повернула в сторону центра.

У криво натянутой поперек арки двора желтой ленты слонялся молодой патрульный.

– Экспертиза, – бросила на ходу Алина, нырнула под ленту и быстро вошла во двор. Каблуки звонко печатали ее шаги по асфальту.

Здесь было темнее и почему-то холоднее, чем на улице, где Алина припарковала машину. Наверное, причиной тому были сквозняки, задувавшие сюда стылый влажный воздух с реки и пронизывавшие двор насквозь через две арки. Алина осмотрелась. В каменном колодце уже собрались все обычные статисты последнего акта человеческой трагедии: два «убойщика» из РУВД, криминалист, участковый в явно тесной для него форме, следователь из Следственного комитета, фотограф с помятой недовольной физиономией и санитары в синих робах у стоящей с открытыми задними дверцами машины «Скорой помощи». Оперативники показались Алине смутно знакомыми, а вот следователя она знала достаточно хорошо для того, чтобы вспомнить его имя, когда надо было ответить на приветствие.

– Доброе утро, Алина Сергеевна!

– Было таким, Борис Аркадьевич. Что тут?

Следователь махнул рукой в сторону. Алина посмотрела: что-то растерзанное было навзничь распростерто у открытой железной двери в правой от Алины стене двора. Видимо, дверь вела не в жилые помещения: за ней виднелся тускло освещенный узкий коридор, уходящий в глубь дома.

– Девушка, бармен. Тут вот служебный вход как раз… Судя по всему, собаки поработали. Я так думаю, не криминальный труп.

«Надеешься, что не криминальный», – подумала Алина.

– Опознали? – спросила она, на ходу вытаскивая из кармашка портфеля латексные перчатки и натягивая их на руки.

– Да. Хозяева бара уже тут, опознали. Лицо сохранилось более или менее, и паспорт нашли.

Алина подошла к телу, поставила рядом рабочий портфель, запахнула полы пальто и присела на корточки у изуродованного тела. Да, похоже, что собаки: рваные беспорядочные раны, клочья разодранной плоти, отсутствующие фрагменты… Странно, как зияет грудная клетка: ребра с остатками грудины торчали вверх, словно их раздвинули изнутри. Алина заглянула внутрь багрового провала. Сердца не было, обрывками лент болтались аорты. Рана продолжалась до середины живота, нижний край ее скрывали лохмотья изорванной одежды.

– Нашли около часа назад, чуть больше, – продолжал рассказывать следователь. Два опера подошли поближе, один из них доставал из папки бланк протокола. – Сейчас ребята проводят опрос жильцов, выясняют, не местные ли собачки…

Алина кивала, пальцы в белом латексе совершали привычные быстрые манипуляции: разжали стиснутые веки, коснулись глаз, пробежались по покрытому сплошной пленкой засохшей крови лицу, задней части шеи, суставам рук.

– Вводную часть составили уже? – спросила она, приподнимая безжизненно лежащую на грязном асфальте кисть руки и чуть сгибая ее в суставе.

Один из оперативников с физиономией, похожей на кусок непропеченного теста, помахал в воздухе бланком протокола.

– Ага, описательная только осталась.

Алина отпустила руку мертвой девушки, пальцы с характерным звуком стукнулись об асфальт. «Яркий маникюр, – отметила Алина. – Свежий. Недавно делала, чтобы быть красивой…»

Она вздохнула и достала из портфеля два градусника.

– Время смерти примерно какое? – спросил один из оперативников.

– Пять, может быть, шесть часов, – ответила Алина. Огромная зияющая рана на груди несчастной девушки притягивала взгляд. Она посмотрела вокруг, на серый асфальт вокруг тела, сохранивший влагу ночного дождя, отложила в сторону градусники и снова коснулась пальцами краев сломанных ребер.

– Алина Сергеевна, в протокол что вносим?

– Так и пишешь – от пяти до шести часов.

«Тупой, что ли?» – раздраженно подумала Алина и нагнулась чуть ниже, чтобы лучше рассмотреть то, к чему прикасались ее руки.

Сердце вдруг тяжело ударило в груди и замерло. Пальцы в перчатках застыли на обломках костей. Время тоже замерло, словно соизмеряя свое течение с ударами сердца, и сейчас промежуток между секундами стал долгой тягучей паузой. Из каменной арки, ведущей во двор, дохнуло холодом. Внезапный шум в ушах растворил в себе звуки голосов. Алина затаила дыхание и нагнулась еще ниже к огромной ране, так, что золотистая прядь волос, свесившись, едва не коснулась рваных краев. Да, это оно. Почти наверняка. Конечно, не может быть стопроцентной уверенности, но очень, очень похоже на…

– Увидели что-то необычное?

Алина вздрогнула и быстро подняла голову. Реальность разом вернулась на место: сердце учащенно забилось, наверстывая пропущенные удары, с улицы доносился гул машин, оперативники разговаривали со следователем, но вопрос, который вывел Алину из подобия транса, задали не они.

В проеме двери стоял человек: высокий, худой, в черном пальто нараспашку. Под пальто – белая рубашка сомнительной свежести и черный костюм, явно дорогой, возможно, сшитый на заказ, но непохожий на ту бизнес-униформу, которую Алина видела на отце или его знакомых. Алина быстро окинула незнакомца взглядом: бледное узкое лицо, прямой нос, густые темные волосы то ли растрепаны, то ли уложены каким-то модным стилистом в живописном беспорядке. Присмотревшись, она решила, что, скорее, все же просто растрепаны: вид у мужчины был усталый, костюм помят, на лице темнела щетина, но взгляд серых глаз был внимателен и тверд.