Бандиты - Леонард Элмор Джон "Голландец". Страница 57

Прежде всего ей пришлось отказаться от наплечной кобуры.

Потом из ее сценария ушло пустынное загородное шоссе, где было бы так просто все это проделать.

Кобура вернулась в соломенную сумку, а вместо загородного шоссе представился хайвей, сплошной поток транспорта в обоих направлениях – машины, трейлеры, дома на колесах. Но Люси по-прежнему могла представить себе место, где все это произойдет: заправочную станцию, придорожный туалет, «Макдональдс». Это место обрастало вполне реальными деталями. Ключевая сцена, когда она смотрит полковнику в глаза, когда они долго стоят лицом к лицу, пока он не осознает, кто сыграл с ним эту шутку и почему, – эта сцена все еще могла воплотиться в жизнь. Она уж постарается, чтобы все так и произошло, потому что самым главным для Люси было именно это – моральное поражение Берти.

Но теперь, когда она пыталась примирить свою фантазию с реальным пространством и временем, насыщала ее знакомыми предметами, приметами заправочной станции или вывеской «Макдональдса», сценарий начал разрастаться, и она видела то, что произойдет после столкновения с полковником.

Сидя в гостиничном номере, Люси воображала себе финальную сцену: она уже произнесла заранее отрепетированную реплику, они с Джеком, Роем и Калленом уезжают, прихватив с собой деньги, и, оглянувшись, она видит полковника, который так и остался стоять возле своей машины.

Люси прошла от кровати к креслу из того же гарнитура, устроилась у окна, поправив занавеску, взяла пачку сигарет с маленького столика, стоявшего между креслами. Джек следил за ней взглядом. На столике горела лампочка, приятный неяркий свет. Джек оглядел номер, одобрил обстановку, ему нравилась и доносившаяся издали приглушенная музыка. Джеку было здесь вполне комфортно, а вот что происходит с Люси, он не вполне понимал. Она снова переменилась: он рассчитывал, что сегодня она будет словоохотливой, а она замолчала. Джек хотел рассказать Люси про свою встречу с Фрэнклином. Может быть, индеец больше не доставит им неприятностей. Вот бы сразу и выложить это, пока в организме еще сохранились следы выпитой водки. Но тут Джек вспомнил о Рое и заволновался, не вздумал ли тот свалить. А как Люси считает? Люси затянулась, выгадывая пару секунд на раздумье, и ответила: нет, Рой вернется. Потом встревожилась – что, если он действительно не вернется?

– Надо бы прикинуть и этот вариант, – сказал Джек. – Так тебя беспокоит именно это?

Нет, ее тревожило кое-что другое.

– Допустим, мы перехватим Берти и отнимем деньги, но ведь на этом дело не кончится.

Классно у нее получается – кратко и точно изложить свою мысль.

– Ты думаешь о том, что может произойти, если он вытащит пушку и убьет кого-то из нас?

Но Люси покачала головой, даже не дослушав.

– Нет, – сказала она. – Что произойдет, если мы не убьем его? Заберем деньги и уедем, а он там останется.

– Так ведь лучше, разве нет? Ты ведь не собиралась его убивать, а?

– Но тогда на этом дело не кончится.

Джек побрел к соседнему креслу, уселся в него, в очередной раз позаимствовав сигарету Люси.

– Раньше ты об этом не думала.

– Я себе представляла это примерно так, – заговорила Люси, – понимаешь, я особо не сосредотачивалась на деталях, я видела, как мы вытаскиваем их из машины, как Берти остается стоять на дороге, соображает, что произошло… Я видела это словно бесконечное кино. Я точно так же вижу перед глазами фотографии людей, которых он замучил и убил, я вижу, как его люди убивают прокаженных. Понимаешь, что я хочу сказать? У этих картин нет ни начала, ни конца. Он появляется ниоткуда, убивает людей и снова исчезает. На этом все обрывается. С ним дальше ничего не происходит. Вот и я видела, как мы останавливаем его и забираем деньги, но ведь это не конец. Кино продолжается, а я не знаю, что он будет делать дальше.

Джек призадумался. Тут возможны разные варианты.

– Давай прикинем. Во-первых, он может вызвать полицию, сказать, что его ограбили, – извини, что я снова употребляю это слово, но полицейские назовут это именно так, когда будут составлять протокол. В таком-то месте, в такой-то час произошло вооруженное ограбление.

– Это не ограбление!

– Можешь называть это как хочешь, пока тебя не схватили. Это тоже игра, тут полагается соблюдать правила. Когда честного вора ловят и судят, он признает, что нарушил закон и должен отсидеть свое. Только так и можно жить, а не биться головой об стенку, пока не расшибешь до крови. Нужно принимать ситуацию такой, как она есть. Разве не так? Я-то думал, монахинь этому учат. У меня в тюряге был один знакомый, профессиональный медвежатник, так он своему адвокату авансом платил, вроде как на жаловании его содержал.

Люси вслушивалась в его слова, но это давалось ей с явным трудом. Наконец она перебила Джека:

– Ни к чему мне все эти юридические тонкости. Мы не преступники.

– Да нет, мне тоже неприятно считать себя уголовником, – согласился с ней Джек. – Я уверен, мы на стороне добрых сил, на стороне ангелов, пусть это и ангелы-мстители, но все равно надо быть готовым к тому, что мы окажемся перед судьей по уголовным делам. Разумеется, возникает вопрос о юрисдикции, в зависимости от того, где все произойдет. Если мы перехватим этих ребят в штате Миссисипи и вернемся с добычей в Новый Орлеан, это будет уже в ведении федерального суда – мы пересечем границу штата с целью совершить уголовное преступление. Ясное дело, мы будем твердить свое: «Какие деньги? О чем вы говорите?» Кто бы ни спросил, будем все равно твердить свое. Я признаю возможность попасться, но я не зацикливаюсь на ней, и не только потому, что от одной мысли об этом меня прошибает холодный пот.

– А еще и потому, что ты надеешься уйти безнаказанным, – подхватила Люси.

– Верно. И знаешь, почему?

– Потому что он, скорее всего, не станет обращаться в полицию.

– Вот именно, – расплылся в улыбке Джек. – Во-первых, он не вызовет полицию, если будет к тому времени мертв. Во-вторых, если он и останется в живых, то как он объяснит, что гнал по шоссе с двумя миллионами долларов в багажнике? Он должен был отплыть из Галфпорта на «банановой лодке». Что он скажет этому парню из ЦРУ, Уолли Скейлсу? Конечно, он может сказать, что передумал, решил отплыть из Майами. Другой вопрос, поверит ли ему цэрэушник. Но тут ведь возникает и еще одно обстоятельство: если Берти собирается присвоить деньги, он должен суметь как-то объяснить их исчезновение, если только он и сам не собирается исчезнуть вместе с ними.

– Нет, – покачала головой Люси, – он на это не способен. Он себя очень ценит, всегда надевает медали. Он любит быть на виду.

– Мне тоже так кажется. Значит, ему придется что-то придумать – сочинить какую-нибудь историю, как его ограбили сандинисты, устроив ему засаду в Новом Орлеане, или еще кто-то вроде Джерри Бойлана. Он остановится, не доехав до Галфпорта, прострелит несколько дырок в своей новой машине, позвонит Уолли. Точно не знаю, но что-то в этом роде он должен проделать. В любом случае, если он заявит об ограблении раньше Галфпорта, ему придется подумать дважды, прежде чем снова звонить Уолли и сообщать, что его ограбили после Галфпорта. С другой стороны, если он нас узнает, он может явиться к тебе. Это большая проблема.

– Погоди-ка, – остановила его Люси. – Почему ты говоришь – если узнает? Он же знает нас в лицо.

– Да, но мы ему не покажемся. В той книге про Никарагуа, которую ты мне давала, там были молодые сандинисты в бейсболках и спортивных рубашках, и все они либо в масках, либо закутали лицо шарфом, прорезав только дырки для глаз. Если мы не хотим, чтобы нас узнали, а мы, само собой, этого не хотим, нам надо тоже так сделать.

– Я хочу, чтобы он узнал меня, – настаивала Люси. – Это важно.

– Зачем?

– Он должен понимать, что его не просто ограбили, что это возмездие.

– Значит, если мы закроем лица, это будет ограбление, – сказал Джек, – а если нет, то мы остаемся хорошими парнями.