Пушкинский вальс - Прилежаева Мария Павловна. Страница 9

Он позвонил в цех, мастеру бригады.

— Василий Архипыч, аллю! Принимай ученицу. С десятилеткой, а как же! Чего, чего? Не нуждаетесь? Бери сверх нормы. Василий Архипыч, кадр завидный, советую. — И приятельски Насте: — Иди в завод, гляди технику. Мы на старой технике елозить давно бросили. Швейцария и та нынче нам удивляется.

Он довольно долго толковал о замечательной технике часового завода, о сверхсовременном сборочном конвейере, на который швейцары от зависти разинули рты, но эго было как раз то, в чем Настя не очень-то смыслила. Ведь она не знала старого конвейера и не могла оценить преимущество нового.

Зато ее удивила белизна в бригаде Василия Архиповича. Белые занавески на окнах, белые халаты, косынки.

Вдоль длинного конвейера с медленно движущейся лентой, за столиками, похожими на школьные парты, сидели девушки, непостижимо быстро орудуя пинцетами, щипчиками и другими тонкими инструментами. Лента двигалась сбоку, передавая дальше и дальше то, что делали девушки; в конце конвейера получались часы. Тук-тук, тук-тук, — тихонько постукивали аппараты по регулировке хода часов, — тук-тук.

Над столиками зажигались и гасли зеленые и красные лампочки, означая что-то непонятное Насте. Она стояла в дверях, не решаясь шагнуть дальше.

— Андронова?

Человек в белом халате, с лупой на лбу, очутившись рядом, строго спрашивал:

— Товарищ Андронова?

— Меня послали к Василию Архиповичу.

— Я.

«Это уж слишком, вот так Василий Архипович!» — мысленно воскликнула Настя.

Мастер бригады выглядел не старше двадцати двух лет. У него были румяные круглые щеки, круглый подбородок. И крайне строгое выражение лица.

— Идемте за мной.

Он провел Настю вдоль конвейера, в глубину помещения. Там был его «капитанский мостик», откуда он управлял своей комсомольско-молодежной бригадой. Обыкновенный стол, с телефоном и грудой тетрадок и папок.

— Новенькая! — донеслось до Насти.

Она ловила на себе любопытные взгляды. Как в школе.

Прозвенел звонок. Конвейер стал, аппараты умолкли.

— Десятиминутка, — сказал Василий Архипович. — Перемена по-вашему.

Возле «капитанского мостика» быстро собрался кружок молоденьких девушек, в косынках из накрахмаленной марли, повязанных замысловато, наподобие тюрбанов. Хорошенькие, как на подбор (от молодости или белых тюрбанов?), многие с подкрашенными губками, в туфельках на каблучках. Рабочий класс?

— Привет юной смене! С аттестатом? Стаж зарабатывать?

— Прощай, детство, сон безмятежный! Производственный план! Трезвость!

— Сочинения о Маяковском, где вы, где вы? Все прошло, как с белых яблонь дым. На повестке дня технология сборки.

— Василий Архипыч, ставьте нам ее в ученицы на пуск хода. Ходисты в прорыве, давайте ее нам на выручку.

— Как вас зовут? — спросила одна.

— Настя.

— Дети мои, слышите, Настя! Четыре Тамары есть, три Ирины, а Насти не было, первая.

— Не теряйся, Настя. Смелого пуля боится.

— А ну, разойдемся! Налетели, как на зверинец. Совесть надо иметь! — прикрикнул мастер.

Кстати прозвенел звонок. Мастер повернул рычаг конвейера. Медленно двинулась лента. Зажглись над столиками зеленые и красные лампочки. Тук-тук, тук-тук, — застучали аппараты.

— Школьные привычки еще не позабыты, — сказал мастер, имея в виду болтливость своей молодежной бригады. — Половина и сейчас в институтах и техникумах учится. Я сам в перспективе инженер. У нас здесь редко кто без перспективы живет, стынуть на точке замерзания никому не охота. Ознакомлю вас в общих чертах… За полетом спутника вокруг земной планеты следите? — неожиданно спросил он.

— Да… то есть, нельзя сказать, чтобы очень, — призналась Настя, стараясь сообразить, куда клонит мастер.

— А я даже позывные ловил. Пи-пи… Я раз даже видел, как он летит. Стою на Откосе, над речкой, а он летит. Плавно, чуть красноватый, за звезду принять можно. Дугу по небу сделал и ушел. Летит и летит круглые сутки и сейчас где-то несется. Вникните, разве же он полетел бы…

Он не закончил фразы. Лицо его снова приняло выражение озабоченной строгости. Он шагнул к конвейеру и отрывисто скомандовал в рупор:

— Корзинкина! Призываю к порядку! Разговорами занялись? Срыв трудовой дисциплины. Стыдно, Корзинкина!

Пристыдив Корзинкину, он вернулся к Насте и продолжал с прежним пылом:

— Вникните, мог бы он полететь с точностью до сотой доли секунды, если бы не наша работа — часы? Представьте, исчезли часы! Все перепуталось, неразбериха, сплошной кавардак! Как вылетать самолетам? Как отправлять поезда? Весь железнодорожный транспорт насмарку! Даже градусники ставить больным и то нужны часы. Или, представьте (я, конечно, шучу), вам назначают свидание. Часы — дирижер человеческой жизни, вот что такое часы!

Может быть, Василий Архипович не раз произносил такие агитационные речи, но Настя-то слышала все это впервые. Не ожидала, что «господин Случай» приведет ее в такую важную отрасль промышленности. Смотрите пожалуйста, как повезло!

Василий Архипович, чувствуя, что задел ее за живое, забыл про степенность и повел Настю знакомить со сборкой. Неизвестно, всегда ли и всякую ли новую ученицу он принимал столь внимательно, но Насте с таким азартом объяснял работу конвейера, словно она была делегацией иностранной державы.

— Технологию изучите после. Сейчас общий обзор.

Они остановились у верстака в начале конвейера. Пальцы сборщицы двигались в скором, несбивающемся темпе. Что-то сделали. Раз, два, три — плáтина отправляется по конвейеру дальше. И они передвигались вслед за платиной дальше, от верстака к верстаку. Платина одевалась, покрывалась мостами, колесиками, обрастала пружинками, волосками, накладками. Создавался механизм.

Добрались до последней операции. Механизм одет в корпус. Часы стучат. Что в них стучит?

Видно, мастеру нравилось изумление Насти, вопросы и ахи, означавшие у человека живую фантазию. На секунду он исчез, принес крошечное золоченое колесико.

— Баланс. Сердце часов.

Настя подержала сердце часов на ладони.

Он решил окончательно потрясти воображение этой узкоглазой девчонки, удивлявшейся всему так заразительно, что хотелось развернуть перед ней картину производства в полном масштабе, хотя такая задача не входила в прямую обязанность мастера.

— Поглядим, как изготовляют баланс.

Он повел ее в ходовой цех, где изготовляют баланс.

…Представьте, десятки станков и полуавтоматов трудятся над обработкой одного золоченого колесика под названием «баланс»! Сверлят, обтачивают, наносят резьбу для винтов величиной с булавочную головку. В сборочном цехе баланс поставят на платину, дадут пуск, и он бежит, бежит, бежит, тридцать шесть километров в сутки!

— Мне надо все это переварить, — жалобно сказала Настя. Она едва стояла на ногах.

Мастер добился-таки своего. Она была просто подавлена бездной труда над часами. Разного, тонкого, точного, как сами часы.

А сборщица делает одну операцию. Одну и ту же, сегодня, завтра, послезавтра, всегда. Удивительно в целом интересный завод! А сборщица делает одну операцию. Какое-то противоречие. Где же романтика, когда всю жизнь надо делать одно? В целом романтика, а тебе лично достается голая проза. Изо дня в день устанавливай на платину мост или пружинку, такую малюсенькую, что надо разглядывать в лупу. Необыкновенно интересный завод! Настя уходила с завода вся взбудораженная. Недаром Бомарше был часовщиком, только жаль, что придворным. Такие времена. А что еще хорошо на заводе — много людей!

«С кем бы мне поделиться? — думала Настя. — Если бы Димка! Димка, ты нужен, нужен мне! Ты нужен мне сию минуту. Ты не знаешь, где я сегодня была, не знаешь, что часы дирижируют жизнью. Ты тоже, наверно, увлекся бы, потому что, в общем-то, там интересно! Мне скучно без тебя. Даже и после часового завода не легче. Какая-то ненастоящая жизнь…»

Занятая своими мыслями, Настя незаметно дошла до дома и во дворе, тенистом от тополей, шумном, полном ребят и мамаш с колясками, увидала отца. Она узнала издали его быструю походку и спину в сером пиджаке. Отец шел домой.