Бронепоезд 'Гандзя' - Григорьев Николай Федорович. Страница 14
- Снаряд! - гаркнул каменотес.
Племянник мигом сдернул брезент со снарядов, ухватил блестящую стальную штуку и, кряхтя, свалил на лоток. С лотка он кулаками пропихнул снаряд в камеру орудия.
- Заряд! - крикнул каменотес.
На этот раз с места сорвался матрос. Он выхватил из-под другого брезента медную гильзу размером с кастрюлю и тоже подал в камеру. Гильза была набита шелковыми пакетиками бездымного пороха.
Щелкнул, закрывшись, замок... Каменотес рванул за шнур.
И вдруг меня разом ослепило и словно лопатой ударило по уху... Что за черт! Вижу матроса, который опять тащит гильзу, вижу каменотеса у пушки, а ничего не слышу. В ушах звон, пение какое-то, и голова словно не своя, словно с места сошла. Опомнившись, я стал прочищать пальцами уши...
- Недолет!
Это было первое слово, которое я наконец услышал. Выкрикнул его каменотес. Он опять стоял у прицела, подкручивая свои винты.
- Орудия... прицел восемьдесят пять... по батарее!
И тут без перерыва пошла работа. Племянник подтаскивал к орудию снаряд за снарядом. Розовая его рубаха сразу взмокла и на спине и на груди. Еще бы: ведь в каждой этой стальной чушке два с половиной пуда весу - покидай-ка их на лоток!
Все работали как черти, и каменотес только поспевал браться за шнур. Он дергал его наотмашь, приседая на одну ногу, словно траву косил.
А матрос то подбегал к гаубице с гильзой, то отскакивал назад и выравнивал правило.
Я глядел на лихую работу артиллеристов. Теперь даже нельзя было сказать, кто из них действует лучше: все десять рук соединились в одном яростном усилии - одолеть батарею врага! А бородач... каков бородач! Разве мы справились бы без такого человека?
Однако что же я сам - зритель, что ли?
Спохватившись, я бросился помогать артиллеристам, заменил матроса у правила - и работа пошла еще спорее. То и дело перед глазами, как молния, взблескивало пламя, и мне казалось, что оно всякий раз обдувает меня словно горячим ветром. От беспрерывных ударов гаубицы все звенело и грохотало кругом. Вагон сотрясался, как под огромным молотом. При каждом выстреле ствол орудия резко откатывался назад - и было похоже, что гаубица, сама пугаясь грозного своего рева, прячет голову в плечи.
С бульканьем и шелестом неслись наши снаряды по воздуху, и следом на горизонте вдруг вырастали как бы кусты невиданной породы - огромные, чернокурчавые, с огненными стволами. Но они держались только мгновение. Это были наши разрывы. Дым от разрывов валился набок, застилал лес и неприятельскую батарею.
Батарея отвечала и временами переносила с города на нас свой беглый огонь. Но мы сразу отходили с поездом назад или проскакивали через зону огня вперед; каменотес заново подсчитывал прицел, и гаубица продолжала реветь неистовым своим голосом.
Не знаю, сколько времени длилась эта яростная схватка... Только вдруг каменотес вскинул руку и повернулся к нам: "Отбой!" Разгоряченные бойцы не сразу даже поняли сигнал. Все по-прежнему тащили к орудию снаряды, заряды...
- Отбой! - крикнул каменотес в рупор, и только тут бойцы, словно вдруг очнувшись, отошли, тяжело дыша, от орудия.
- Нема батареи, - медленно проговорил каменотес в тишине.
- Сбили? Да неужто?
Матрос бросился глядеть в стеклышко прицела.
- Ах ты окаянная сила... И верно - не видать! Неужто сбили?
Каменотес развел руками:
- Может, и порешила их наша орудия, а может, они, собачьи дети, позицию сменили...
Мы все бросились где попало устраивать наблюдательные посты: кто влез на штабель со снарядами, кто на груду опорожненных ящиков, кто на борт. Смазчик вскарабкался выше всех - на колесо орудия.
Глядели мы, глядели в то место, где несколько минут перед этим мигали злобные огоньки, - и фуражками заслонялись от солнца, и наставляли подзорные трубы из кулаков... Нет больше огней, пропала батарея!
- Ну, братва, - сказал матрос, оторвавшись наконец от прицела. Он громко прокашлялся. - Кажись, товарищи, в этот раз мы потрудились не напрасно. Белым гадам...
Но не успел он договорить, как перед самым бронепоездом грохнул, раскрошив шпалу, снаряд. Рванул поблизости другой снаряд, третий. Повалился, качаясь на проводах, телеграфный столб...
- Ушли, дьяволы! Тьфу! - закончил матрос свою поздравительную речь и махнул рукой. - Наводчик тоже, стрелок... - огрызнулся он на каменотеса. Давай рупор!
Каменотес подал.
- Эй, механик, крути назад, идем до Проскурова! - скомандовал матрос.
Старик сидел на лафете и, не поднимая глаз, сосредоточенно разбирал свои курительные принадлежности: обломок ножа, кремень, трухлявую губку...
Глава четвёртая
К концу дня петлюровцы густой массой прорвались на окраины Проскурова. Бой еще продолжался. За каждый дом, квартал, за перекрестки улиц шли яростные схватки, но уже стало ясно, что Проскуров нам не удержать...
Началась эвакуация: штаб и революционный комитет вывозили из города раненых бойцов, военное имущество, запасы продовольствия. Свертывали работу и выезжали советские учреждения. Толпами бежали из города жители... Все знали, что ожидает этот беззащитный, едва оправившийся при Советской власти городок: лютая расправа озверелого кулачья в военных шинелях с беднотой, убийства, казни, погромы.
В тягостном сознании своего бессилия, угрюмые и ожесточенные, бойцы покидали город... Штаб подготовлял наутро контратаку, и был издан приказ, по которому еще до сумерек должны были выйти из города главные силы бригады. А в полночь было приказано сняться всем остальным, до последнего связного красноармейца.
Наш бронепоезд, пока шла эвакуация, дежурил на станции. Сразу же по возвращении с позиции каменотес, как старший теперь по должности, донес в штаб, что наш командир выбыл из строя. Рапорт этот пришлось составлять троим - Панкратову, Федорчуку и мне; сам каменотес, не очень, видно, полагаясь на свою грамотность, только расписался на рапорте - царапнул подпись закорючкой.
В штабе ответили: "Ожидать распоряжений", и мы, чтобы не терять времени, занялись своим хозяйством: пополнили на артиллерийской базе запас снарядов, зарядов и пулеметных лент, съездили на топливный склад, набрали там дров, потом стали под водоразборную колонку и накачали полный тендер воды.
Незаметно подошел вечер.
На юге темнеет быстро, а в этот раз ночь показалась особенно темной: нигде вокруг ни огонька. Мы сидели в молчании около бронепоезда, даже не видя, а только чувствуя друг друга. Старались не курить, а если кому-нибудь становилось невмоготу без курева, тот бежал на паровоз и высасывал там цигарку, присев на корточки перед топкой.
Темно, хоть глаз выколи! А тут еще поблизости противник... Где он сейчас? Может быть, цепи петлюровцев подбираются уже к станции? В этой темени недолго и в окружение попасть... Пока было светло и в городе шел бой, не стоило опасаться: выстрелы и пролетавшие пули показывали, с какой стороны мог подойти враг. Но с темнотой стрельба прекратилась, и теперь ребята хватались за винтовки при всяком шорохе...
Половина нашей команды находилась у вагонов, а другая половина - в охранении. Эти бойцы стояли цепочкой вокруг поезда на таком расстоянии, чтобы в случае чего можно было подать голос и друг другу и на самый бронепоезд.
Подошла и моя очередь идти в секрет. Я занял свой пост - он пришелся около вокзала - и начал медленно прохаживаться по перрону, стараясь ступать без шума, - перрон был завален грудами обрушившихся кирпичей, битого стекла и штукатурки.
В это время в конце перрона мигнул огонек. Я притаился с винтовкой у стены. Но это оказался свой, железнодорожник. Он навел на мое лицо красный свет, потом зеленый и быстро упрятал фонарь обратно под полу. Однако я успел заметить, что подошли двое. Второй был красноармеец с винтовкой.
- Вам пакет из штаба, - негромко сказал красноармеец, и я узнал в нем нашего штабного вестового.
- Пакет?.. Обожди-ка, я позову товарища, который поездом командует.