Бронепоезд 'Гандзя' - Григорьев Николай Федорович. Страница 26

- Хороший у вас вагон, товарищи, прочный...

- Да уж прочнее и не бывает, - похвалил железнодорожник-замковый. Камень в нем возили, уголь... Борта-то железные... Под гаубицу самый подходящий вагон!

- И сколько же в нем, интересно, железа? - полюбопытствовал комбриг. Всего, на круг?

- А тысяча двести пудов! Вот сколько.

Я был занят проверкой данных, и до моего слуха лишь урывками доходил этот разговор. В третий и четвертый раз клал я спичку на карту, заново прочитывал показания компаса... "Все правильно... - твердил я, досадуя на комбрига. - Что он придирается? Тут вымокнешь весь!.."

Ребята вдруг дружно захохотали.

- Что он сказал? - шепнул я матросу. - Над чем смеются?..

Оказывается, комбриг сказал, что под нами и вокруг нас столько железа и вагон, и гаубица, и паровоз, - что живем мы как бы в железных горах. Это сравнение и развеселило ребят.

Пока матрос все это быстренько пересказывал, комбриг, выглянув из своего капюшона, обратился ко мне:

- Товарищ командир бронепоезда, попрошу дополнить меня. Расскажите красноармейцам, что в железных горах бывают магнитные бури и на компас там не полагаются.

Если бы магнитная буря занесла меня на самую высокую гору и оттуда опрокинула в пропасть, я не был бы так обескуражен. Пользоваться компасом, стоя на тысячепудовой массе железа, - да где мои руки, где моя голова?..

- Огорчаться нечего, - сказал Теслер, подойдя ко мне. - Без ошибок никто не учится. Объясните бойцам, в чем ваша ошибка, и действуйте дальше.

А у меня рот будто мочалой набит, и никак я от нее не могу освободиться. Все же пробормотал что-то бойцам - совестно было признаться, что дал маху!

Но бойцы, и даже Малюга, выслушали меня очень серьезно, без тени усмешки. И это сразу придало мне бодрости.

Однако я не знал, как действовать дальше.

Тогда комбриг подозвал бойцов и задал всем нам задачу: "На каком расстоянии от железных масс бронепоезда компас даст безошибочное показание?"

Тут каждый начал показывать свое остроумие; мудрили, мудрили, но решения не нашли. Мне подумалось, что ответить на вопрос возможно только путем высших математических расчетов, недоступных нам, а дело-то решилось шутя! Ну что за Август наш Иванович! Позавидуешь светлой голове!.. Даже племянник, не приученный крутым своим дядей думать самостоятельно, и тот уловил суть дела.

А задачу решили так. Заготовили две длинные тонкие жердины. Одну воткнули в землю у вагона, а другую я поволок в поле. Отойдя шагов на сто, я поставил и эту, затем вынул компас, заметил показание стрелки и, держа компас перед глазами, отправился обратно.

Я шел от одной жерди к другой, или, как говорят, в створе двух вех. Чуть только я уклонялся от створа, меня поправляли голосом с бронепоезда: "Правее!" или "Левее!", потом: "Так держать!" Матрос распоряжался; ему, сигнальщику, это дело с руки.

Я шел по прямой линии, и стрелка компаса, понятно, не меняла показания.

Но вдруг стрелка ожила под стеклом и начала поворачиваться, будто желая черным своим носиком нацелиться на бронепоезд.

Я остановился. До бронепоезда оставалось шагов двадцать. Подошел Теслер и объявил, что я уже в магнитном поле.

Я пошел назад, все так же не выходя из створа, и вернул стрелку к нормальному показанию. Это было шагах в сорока от бронепоезда.

- Вот где вы вправе пользоваться компасом, - сказал Теслер. - Понятно? Ориентируйте заново карту.

Никогда еще меня так не кидало в жар. Подумать только, какую я совершил ошибку!.. По подсчетам, сделанным в вагоне, орудие глядело бы на северо-запад. А настоящая цель-то - на юго-западе!

- Товарищ комбриг! - вскричал я. - В первый раз в жизни увидел, что земля вертится!

Теслер посмотрел на меня и улыбнулся моей шутке.

- Командуйте!

Впрыгнув в полувагон, я спрятал карту и компас от дождя. Прокашлялся:

- Орудие к бою!

Все приготовились. К правилу, в помощь матросу, встал один из пулеметчиков.

- По невидимой цели...

Я дал направление, и ребята схватились поворачивать орудие. Хвост лафета легко пошел по намокшему бревну.

- Дождь-то... Он понимает морячка... - забалагурил матрос. - Ишь, у правила нам помогает...

Малюга доложил о готовности к бою.

- Сто шестьдесят делений! - крикнул я. - Огонь!

Прогрохотало орудие. Тысячепудовый вагон вздрогнул от выстрела и несколько секунд ходил взад и вперед, словно десятичные весы, на которые бросили груз.

Заложили другой снаряд. Третий.

Дождь усиливался. Малюга то и дело протирал стеклышки прицела.

Странно было стрелять сквозь сплошную завесу дождя. Казалось, что снаряды, вылетая из ствола, куда-то сразу без толку проваливаются.

Комбриг прохаживался по вагону, считая вслух выстрелы. Он велел то убавлять, то прибавлять деления, то рассеивать огонь в стороны.

- Довольно, отбой! - сказал комбриг на сорок пятом выстреле и наклонился над своей картой - так, чтобы на нее не попадал дождь. Свободной рукой он вытянул из кармана карандаш и перечеркнул деревню красным крестом. - Ну, вот и все!

- Товарищ командир бригады, но что же такое мы все-таки обстреливали? спросил я.

- За что, как говорится, работали? - поддакнул матрос, вытирая мокрый лоб.

Комбриг усмехнулся.

- Этой ночью, - сказал он, - бригада галичан сосредоточила в деревне свои артиллерийские парки. А нам это мешает. Вот мы с вами и распорядились парками по-своему. Только и всего.

Он протянул мне и Малюге руку и кивнул остальным.

- Ну, товарищи, сегодня вы мне больше не понадобитесь. Можете отдыхать. Советую вам использовать будку, она ведь годится не только как точка на карте.

Ординарец подал лошадь, и комбриг уехал. А мы, накинув на орудие чехлы, кубарем выкатились из вагона и побежали в железнодорожную будку.

* * *

Скорее, это был домик: сени, кухня, комната. Поглядели - кругом пусто. Стоит шкаф, дверцы полуоткрыты, внутри одни крошки. У стены железная кровать, но без матраца. А в углу, на месте рукомойника, всего только ржавый гвоздь.

- Что же, ребята, надо хату обживать, - заговорил матрос, деловито обшаривая углы. - Как это говорится: Робинзоны Крузо в пятницу...

Я шепотом поправил моряка:

- Ты, наверное, хотел сказать: "Робинзон и Пятница"?

Федорчук посмотрел на меня ясными детскими глазами.

- А разве я не так сказал? - слукавил он и, крякнув, продолжал свой обход.

- Э, да тут, поглядите-ка, живая душа есть! - И он вытащил из-под плиты кошку. Поднял ее и повернул к себе перепачканной в золе мордочкой.

- Принимай, хозяйка, гостей. Ну, учили тебя разговаривать?

Кошка слабо мяукнула.

- Ну, вот так...

Тут кошку перехватил с рук на руки Никифор. Стал гладить ее, почесал ей за ухом. Та сразу развалилась у него на руках и громко замурлыкала.

- Ишь ты, - осклабился матрос. - Гости не кормлены, а она сразу же и песни петь. Обожди, хозяйка, с песнями, дай сперва людям обсушиться.

- Возьмем ее, а? Будет жить у нас в поезде, - сказал Никифор, присаживаясь с кошкой на кровать.

- Еще чего выдумал! - ответил матрос. - Да эта животина от первого же выстрела так сиганет из вагона, что ее и снарядом не догонишь. Пускай уж она при своем доме остается. Вышибем вот контру, и хозяева сюда воротятся.

Матрос прыгал на одной ноге у порога, защемив другую ногу дверью и стаскивая намокший сапог. Наконец сапог провалился куда-то в сени, а матрос шлепнулся на пол.

Долговязый пулеметчик уже растапливал плиту, усердно поддувая огонь. Он был у нас теперь и за кока. Сонливый парень, но под начальством матроса куда каким проворным стал!

- Обожди слюни-то распускать, - сказал сопевшему коку Федорчук, подвешивая над плитой свои сапоги для просушки. Потом, шлепая босыми ногами, побежал в вагон и принес пучок орудийного пороху - каждая пороховинка с лучинку. Этих лучинок он подсыпал в плиту, и огонь сразу загудел, как от бензина.