Илья Николаевич - Григорьев Николай Федорович. Страница 2

К попечителю учебного округа не обратился бы: мракобес, самодур. Но у попечителя есть помощник, облеченный почти столь же высокими правами; к тому же, по отзывам, человек доступный и справедливый. Да и не только по отзывам: четыре года назад попечитель Молоствов в издевательских выражениях пробрал директора Астраханской гимназии Аристова за его ходатайство о стипендии для мещанина Ульянова, - помощник попечителя наперекор своему начальнику принял участие в молодом студенте: сделал что мог - освободил от платы за слушание лекций.

Речь о Николае Ивановиче Лобачевском. Ему и подал прошение Ульянов. Добрым предзнаменованием был случай, известный в университете. Ровно одиннадцать лет назад, с разрешения Лобачевского, держал экзамен в комитете и провалился студент Лев Николаевич Толстой. Был он тогда всего лишь худеньким, малоприметным юношей из именитой, но провинциальной помещичьей семьи.

Провалился, но не струсил: подал новое прошение, и Лобачевский, обнаружив у просителя серьезный интерес к наукам, наложил резолюцию: "Допустить к дополнительному испытанию. 4 авг. 1844 г.".

К повторному экзамену по физике (прошение было удовлетворено) Илья Николаевич готовился особенно тщательно, и 21 апреля 1855 года кандидат Ульянов вновь на испытании. В присутствии комитета (цитируем протокол) читал пробную лекцию: "О теориях гальванического тока" ...затем написал рассуждение на заданную от комитета тему о скрытом и удельном теплороде..." В обоих случаях Ульянов получил твердое "хорошо". Восторжествовала справедливость: то ли на комитет произвело впечатление, что проситель явился в сюртуке (взял напрокат) и имел уже вид учителя; то ли профессора почувствовали неловкость за прошлый раз, когда в угоду столичному самодуру лишили молодого человека преподавать физику; то ли, наконец, замолвил об Ульянове слово Николай Иванович Лобачевский, чуткий к трудолюбивым и талантливым юношам...

Так или иначе, но на этот раз Ульянову выказали особое внимание. Его пригласили сесть за стол комитета. Застеленный зеленым сукном, с расположенными на нем массивными, напоминающими серию бастионов, которые надо штурмовать, чернильницами, - этот стол одним своим видом порождал мурашки у экзаменующихся. И вдруг - садись среди профессоров!

Еще не успел Ульянов, взволнованный, устроиться в кресле, как заговорил профессор физики и метеоролог Александр Степанович Савельев. Ульянов, будучи студентом, помогал профессору на метеорологической станции университета и сейчас приготовился выслушать от Александра Степановича, на прощание, благодарность за свой бескорыстный труд. Но профессор заговорил о другом.

- Перед нами, господа, - сказал Савельев, указывая коллегам на Ульянова, - молодой, но весьма меня заинтересовавший ученый. Позволю себе вспомнить о научной работе Ульянова, представленной им на соискание степени кандидата. Это труд исследователя, зрелый вклад в астрономическую науку... Здесь Савельев повернулся к одному из членов комитета, профессору математики и ученику Лобачевского, Попову: - Александр Федорович, я не преувеличиваю?

- Ничуть, - отозвался тот. - Мы с вами, Александр Степанович, помнится, были единодушны в оценке достоинств этого сочинения, как, впрочем, и остальные господа профессора, коим было поручено дать о диссертации заключение. Я имею в виду профессоров господ Ковальского, Вагнера, самого декана Котельникова, Гесса...

- Да, - подтвердил Савельев, - редкое в науке совпадение мнений.

- А в чем дело? - заинтересовались члены комитета. - Вы нас интригуете! Нельзя ли, Александр Степанович, хотя бы в нескольких словах о содержании диссертации? - И все повернулись к Ульянову, который краснел и бледнел от столь исключительного к себе внимания.

Профессор Савельев подумал и сказал:

- Чтобы не растекаться мыслию по древу, как выразился летописец, прочту заключение Мариана Альбертовича Ковальского...

Выдающийся астроном М. А. Ковальский не только украшал кафедру Казанского университета - он был известен в ученом мире России, и мнение его значило немало. Члены комитета в знак уважения к этому мнению склонили головы, и Савельев прочитал:

- "Сочинение студента 4-го курса господина Ульянова представляет полное изложение способа Ольберса для вычисления параболической орбиты кометы Klinkerfues'a 1853 года с дополнениями Энке и Гаусса. Применение этого способа к вычислению элементов кометы, виденной простым глазом в прошлом году, и согласие результатов господина Ульянова с результатами, опубликованными в Astronomischer Nachrichten, показывает, что господин Ульянов постиг сущность астрономических вычислений, которые, как известно, весьма часто требуют особых соображений и приемов. Это сочинение я считаю вполне соответствующим степени кандидата математических наук.

Профессор астрономии М. Ковальский.

Казань, 14 мая 1854 года".

Члены комитета снова благосклонно обернулись к Ульянову, похлопали в ладоши, а профессор Попов, присоединивший свою подпись к отзыву Ковальского, особо обратил внимание на высокий класс астрономических вычислений вчерашнего студента:

- Наш воспитанник, с одной стороны, и европейские астрономы, с другой сошлись в расчетах орбиты небесного тела. Это, господа, делает честь не только господину Ульянову, но, осмеливаюсь сказать, и нашей кафедре!

Хлопки повторились, и все заговорили о комете, которая, прочертив и обагрив небо, вызвала немало тревожных и самых фантастических толков в народе. Ученые развеселились, делясь курьезами, которые в Казани всколыхнули застойную общественную жизнь.

Профессор Савельев снова попросил внимания и сказал, что он намерен предложить Илье Николаевичу Ульянову пересмотреть свое намерение пойти в учителя.

- Вам, дорогой Илья Николаевич, место в университете для усовершенствования в научной работе!

- Я... я... - забормотал Ульянов и вскочил с места, как застигнутый врасплох ученик. - Я... извините, не понял...

- Не волнуйтесь, - дружески улыбнулся Савельев, - у вас есть время подумать об открывающейся для вас будущности профессора. Я сейчас, господа члены комитета, обращаюсь к вам в надежде, что вы соблаговолите поддержать ходатайство, которое я на сей предмет намерен возбудить в надлежащих инстанциях.

Расходясь после заседания комитета, каждый из профессоров пожал руку Ульянову, уже как будущему коллеге по работе в университете.

Ульянов плохо спал ночью. Не мог понять, рад он или не рад научной карьере, которая с такой ошеломляющей неожиданностью открылась перед ним. Терзался отсутствием в мыслях отчетливого "да" или "нет".

А тянуло его к детям...

И вот на столе у Лобачевского прошение (7 апреля 1855 г.). Подпись кандидат физико-математического факультета Илья Ульянов.

Суть просьбы: желание занять должность учителя.

Как раз открылась подходящая вакансия в Пензе, в Дворянском институте.

Но прежде чем назначить Ульянова в Пензу, помощник попечителя пожелал познакомиться с кандидатом лично. И вот Илья Николаевич в кабинете ученого, широко известного и в то же время загадочного... Навстречу встал высокий, отличной выправки господин в черном сюртуке с большой сверкающей звездой какого-то высокого ордена на груди. Ульянов и сам явился в сюртуке (вторично взял напрокат), отчего сразу же почувствовал себя как бы раскованным для разговора с ученым в генеральских чинах.

Говорили: у Лобачевского "в ясных глазах сила", однако глаз не увидел только темные очки. А сочному голосу позавидовал: "Вот бы мне такой учителю!"

Сели. Лобачевский нагнулся над папкой с бумагами, покосился туда, и Ульянов узнал свое личное дело.

- Илья Николаевич... - вслух прочитал Лобачевский заголовок и откинулся в кресле: - Расскажите, Илья Николаевич, о себе. Впрочем... - и Лобачевский плавно положил кисть большой белой руки на стол, впрочем, это излишне. Не трудитесь. Все, что надо, я прочитал и в повести вашей жизни узнал свою: то же сиротское детство, горемычная юность... Однако хорошо, голубчик, что жизнь нас с вами не разнежила, научила трудиться. Ради этого и горести, и тяготы стоило претерпеть!