Магия взгляда. Часть 2: Ливтрасир - Юрьева Ирина. Страница 48

Вскоре жар Руни перешел в бред, она стала звать мать. Ей казалось, что Ронн рядом с ней. Приподнявшись и глядя в один из углов, Руни снова и снова обращалась к невидимой тени.

— Бред? Или она что-то видит? — подумал Эрл.

В этой избушке он тысячу раз проклинал свои страхи, которые стали причиной Защиты, лишившей его сверхспособностей.

— Ронн, если ты здесь, то сделай так, чтобы твоя дочь осталась жива! Мне неважно, что будет потом. Агенор или хижина, Лес или замок, решать ей, но пусть она вновь начнет жить, — повторял Эрл, как будто молитву, не слишком-то веря, что это поможет.

Жар спал на четвертый день. Глядя на взмокшие волосы Руни и лоб, покрытый испариной, Эрл понял: кризис прошел, и она будет жить.

— Бьерн! Дайте мне мою Бьерн! — прошептала Свельд.

Чувство покоя, сменившего муки стремительных родов, было настолько чудесным, что просто не верилось. “Боги со мной… Они снова хранят меня… — тихой волной прошла сладкая мысль. — И меня, и мою дочку…”

То, что одна из служанок, поднявшись наверх, обнаружила Свельд в коридоре и сразу же всех созвала, было первой удачей. Второй то, что бабка, поняв ее страх успокоила Свельд:

— Все нормально! В семь месяцев можно рожать, дочка выживет.

Эти слова помогли ей преодолеть ужас.

— Бьерн будет жить! — повторяла она про себя. — Я люблю ее!

Девочка вышла буквально на третьей потуге, не мучая мать.

— Да, если бы все так рожали! — довольно сказала повивальная бабка, подняв живой мокрый комочек за хрупкую ножку. — Сейчас мы ее искупаем, оденем, и снова дадим маме. И позовем к ней отца!

Свельд пока не могла приподняться, но видела, как две служанки внесли большой таз.

— Не из меди, из серебра… — шевельнулось в Свельд гордое чувство. — Для Бьерн все должно быть самым лучшим.

Внезапно испуганный возглас одной из невольниц прервал ее мысли:

— Бедняжка! Бедняжка Бьерн!

— Что с моей дочкой?! — воскликнула Свельд, попытавшись встать, но не смогла.

— Да она… Да она же слепая, у ней нету глаз!

— Помолчи! — прервала ее бабка. — Глаза как глаза, только с белою пленкой. У Рысей такое бывает. Про Эрла, когда он родился, вон тоже болтали, что он слепой…

— Так же, как и про Руни, — добавила Свельд. — Мне Мерона не раз говорила, что…

Неожиданно Свельд замолчала.

— Нет… Нет! Что угодно, но только не это! — почти закричал она, вдруг поняв, о чем речь. — Моя доченька просто слепая! Я буду любить ее, очень любить! Хоть она никогда не увидит свет…

— Как же! Увидит, и скоро, — сказала старушка, кладя сверток рядом со Свельд. — И не надо рыдать, все в порядке.

Но Свельд ее просто не слышала. Глядя на белую пленку, закрывшую взгляд Бьерн, она повторяла:

— За что?!

Когда Свельд наконец-то уснула, в слегка приоткрытую дверь проскользнула белая кошечка-рысь и прыжком взобралась на кровать. Осторожно обнюхав Бьерн, белый зверек прилег рядом. Никто не посмел прогнать кошку за дверь.

Гальдрамюнд, полыхавший над дверью, пропал, но огонь в печке был настоящим. Он весело прыгал, съедая тонкие веточки, словно волшебный зверек..

Очертания комнаты чуть расплывались, но чувство тепла нежной мягкой волной разливалось по телу, лаская его.

Шевельнув рукой, Руни погладила мех, укрывавший ее.

— Но откуда он взялся? — слегка удивилась она.

Очень скоро ладошка нащупала гладкий шелк. “Это не шкура, а плащ” — промелькнула мысль, но ни тревоги, ни страха в ней не было.

Взгляд Руни тихо скользнул вдоль стены, задержавшись на деревянном столе. Слабый запах ухи, доносившийся из котелка, почти сразу напомнил о том, что в последний раз Руни ела еще прошлым утром, когда и не думала, что уйдет в лес. (Она не знала, что провела в своем доме шесть дней.)

Сбросив плащ, укрывавший ее, Руни встала, однако добраться до котелка не смогла. Голова закружилась так сильно, что ей пришлось сесть прямо на пол. Слабость не испугала ее. Тихая, прочно забытая радость плескалась в душе.

Руни мало заботило, кто пришел в дом. Она знала, что здесь никто не обидит ее. Нет, она не забыла того, как жила в замке Орма, но это не ранило. Прошлое не вызывало в ней никаких чувств, оно было не властно над Руни. Зачем ей терзаться, когда она снова в своем лесном домике, а на столе стоит суп?

— Все равно я его съем! — подумала Руни, вставая.

Добравшись до стула, она потянулась за ложкой, которая ей показалась тяжелой. Зачерпнув бульон, Руни вдруг ощутила, что счастлива, как никогда. Гнев, обида, отчаянье, горечь, мешавшие жить, растворились в потоке безбрежной любви, охватившем ее сердце. Руни любила здесь все: от мельчайшей соринки, попавшей на ложку, до Леса, который сберег ее крохотный домик. Она понимала, что это — начало ее новой жизни.

Услышав, как скрипнула дверь, Руни чуть повернула голову. Ей полагалось, наверное, ахнуть от изумления и спросить Эрла, откуда он взялся, однако она приняла все, как должное. Если Эрл здесь, то он здесь. Значит, так нужно. Ей? Или, может, ему? Сейчас Руни не думала. То недоверие, что отравило их прошлую встречу, исчезло, она была рада.

Эрл, увидев лесянку, сначала не знал, что сказать.

— Почему ты так смотришь? — негромко спросила она. (Голос был еще слаб.)

— Руни, ты… Я не думал, что ты сможешь встать. Ты ведь очень больна…

— Я здорова. И я хочу есть, — улыбаясь, сказала лесянка. — Еще бы слегка посолить… Эрл, ты сможешь пройти на чердак? Там должна быть соль, в синем мешочке.

— Сейчас, постараюсь найти, — отвечал он ей. — Только рыбу тебе есть нельзя.

— А я знаю…

Она понимала, что именно Эрл был с ней рядом, когда ей мерещились странные вещи, но это ничуть не смущало.

— Скажи, а я долго болела?

— Дней шесть. Я пришел сюда позже тебя.

Он, наверное, должен был ей объяснить, как попал в домик, но промолчал, а она не спросила. Теперь это было не нужно им. Позже, уже возвратившись в постель, (пока Руни еще не могла слишком долго ходить) засыпая, она поняла, что общалась с ним, как и со всеми, при помощи слов. Но обычная речь не мешала им.

— Как хорошо, что он здесь… — проскользнула последняя мысль, перед тем как лесянка уснула.

Дни были похожи один на другой. У них не было прошлого, думать о будущем тоже совсем не хотелось. Дом, озеро, лес… Пока Руни еще не могла уходить далеко.

— Я устала, — подчас говорила она с виноватой улыбкой во время коротких прогулок по берегу. В этом признании были и правда, и ложь.

Да, она ослабела за время болезни, но силы уже возвращались. Ей просто хотелось заботы, поддержки и ласки. Когда Эрл впервые помог Руни выйти из домика, ей было трудно сказать, что же так взволновало ее. Запах Леса и влажной земли? Позабытый щебет ранних пичужек? А может, тепло непривычных объятий? С ним рядом она ощущала себя такой слабой и трепетной, что удивлялась сама. Руни вдруг поняла, как она стосковалась по нежности. Ей не хотелось безумных страстей, она просто искала тепла.

— Я устала… Замерзла… Боюсь… Мне тревожно…

И сердце дрожало, как бабочка в нежных ладонях, когда Эрл ее обнимал. Понимал ли он, что с ней творится? Наверное, нет. Редкий Дар, позволявший когда-то общаться без слов, в нем угас, Эрл не чувствовал тайные мысли. И Руни не знала, что он ощущает и думает, но это им не мешало.

— Наверное, именно так происходит все между людьми, — приходило на ум.

Как-то раз Руни прямо спросила его:

— Эрл, ты можешь что-нибудь слышать кроме обычных слов?

Он покачал головой, а ее сердце сжалось. Ей стало и страшно, и больно. Для Наделенного так же опасно утратить свой Дар, как другим потерять слух и зрение.

— Это теперь навсегда? — осторожно спросила она.

— Я надеюсь, что нет. В Агеноре меня ждет мой друг, он поможет, — ответил Эрл.

Упомянув Агенор, Эрл впервые нарушил негласный запрет вспоминать о былом. Понемногу он стал говорить о тех людях, с которыми прожил бок о бок два года, но сам не расспрашивал.