Антология - Вежинов Павел. Страница 81

Несколько минут — и главная масса солдат схлынула. Я подумал, что они, наверное, принадлежат Большому Скорпиону и захотят рассчитаться с ним за свое поражение. Если так, то Маленький Скорпион шел на верную смерть, когда отказывался прятаться от них. Мне снова захотелось поймать кого-нибудь из отставших солдат, но они бежали даже быстрее передних должно быть, пытались нагнать их. Ловить было безнадежно, оставалось подстрелить. Нет, этот способ не для меня: я все же не военный, чтобы прибегать к такой жестокости.

Солдат становилось все меньше. Я выскочил из укрытия, решив стрелять только в самом крайнем случае. Жизнь иногда бывает сложнее, чем ее себе представляешь, но иногда проще. Если бы солдаты продолжали бежать, то за ними не угнаться бы. На счастье, один из них поступил иначе и, завидев меня, оцепенел, словно лягушонок перед водяной змеей. Остальное было совсем просто. Я взвалил его, полумертвого от усталости и страха, к себе на спину, и он даже не пискнул.

В нашем убежище он долго не открывал глаз, а едва открыл и увидел Маленького Скорпиона, как дернулся, будто ему всадили штык в живот. Глаза солдата загорелись, он явно хотел броситься на молодого хозяина, но моя рука легла ему на плечо.

Маленький Скорпион, неподвижно сидевший рядом с Дурман, не проявил к пленнику никакого интереса, и я понял, что мне придется расспрашивать самому. Не добившись ничего добром, я припугнул солдата и спросил, почему они потерпели поражение.

Солдат снова оцепенел, стал что-то вспоминать и вдруг показал на Маленького Скорпиона:

— Все из-за него!

Маленький Скорпион усмехнулся.

— Все из-за него! — яростно повторил солдат.

Я знал, что люди-кошки очень вспыльчивы, и выжидал, когда его гнев уляжется.

— Мы не хотели воевать, а он обманул нас и послал на фронт! И еще не разрешил взять национальные престижи, которые нам давали иностранцы! Красноверевочную гвардию и другие армии он тоже послал, но они преспокойненько взяли национальные престижи и отступили; одну нашу армию разгромили в пух и прах! Мы солдаты его отца, а он не позаботился о нас, бросил вас в бой, не захотел отпустить, как собирался сделать его отец. Если хоть один из нас останется в живых, не видать тебе хорошей смерти! Другие преспокойненько отступили, даже пограбили немного, — не то что мы! Как нам теперь жить?!

Маленький Скорпион слушал внимательно, но с подавленным видом. Для меня же было интересно каждое слово солдата, который, на мое счастье, продолжал:

— Вы отняли у нас и землю, и дома, и семьи! Сегодня вам нужно одно, завтра другое! Чиновников все больше, а народ нищает! Вы грабите нас, обманываете, заставляете идти в солдаты, чтобы мы для вас грабили. Сами получаете всю добычу, а нам даете крохи, и то потому, что боитесь, как бы вас не оставили. Когда иностранцы нападают на вас, хотят отнять ваше добро, вы посылаете нас на смерть! Но какой дурак будет за вас умирать? Мы просто отбываем повинность, потому что не умеем работать, потому что вы еще наших отцов превратили в солдат. Мы с детства не знаем другой доли в иначе жить не можем.

Он остановился, чтобы набрать воздуху, а я воспользовался случаем и спросил:

— Если вы знаете, кто виновники и чем они плохи, почему вы не казните их и не станете управлять страной сами?

Солдат выпучил глаза. Я решил, что он не понимает меня, но он всего лишь задумался.

— Ты хочешь сказать, почему мы не устроим переворот?

Я никак не ожидал, что он знает это слово, — забыл, сколько переворотов было в Кошачьем государстве.

— А-а, никто уже не верит! От переворотов мы только теряем, а они приобретают. Когда разделили землю, все радовались, но каждый получил так мало, что не смог посадить и десятка дурманных деревьев. И сажали голодали, и не сажали — голодали. Наши вожди ничего не могли сделать. Они старались, особенно молодые, но мы все равно голодали — значит, они были дураками. Мы перестали им верить, хотя и сами ничего не знали. Нам оставалось только служить тем, кто давал дурманные листья, а сейчас мы и солдатами быть не можем. Мы должны убить хотя бы одного чиновника. Ведь они послали нас драться с иностранцами, то есть на верную смерть! Если нас убьют, как мы будем служить и есть дурманные листья? У чиновников горы листьев, целые толпы женщин, а нам даже обглоданного листа не дадут, посылают драться с иностранцами. Нет, уж мы лучше с чиновниками станем драться!

— Вы бежали специально для того, чтобы убить его? — показал я на Маленького Скорпиона.

— Да, для этого! Он послал нас в бой, не разрешил нам взять у иностранцев национальные престижи!

— Ну и что вы стали бы делать, если б убили его? — спросил я.

Солдат промолчал.

У меня не было ни времени, ни охоты объяснять пленнику, что Маленький Скорпион — едва ли не единственный думающий человек-кошка, что ненавидеть его глупо. Солдат, видимо, считал Маленького Скорпиона крупным чиновником, он не мог уничтожить все чиновничество, поэтому и хотел сорвать злобу хоть на одном. Я вновь убедился в том, что даже умный человек, старающийся разрешить политические и экономические проблемы, тонет среди этих проблем, если не обладает необходимыми знаниями, что многократные перевороты умножают народные горести, но вряд ли делают народ умнее: он чувствует себя обманутым, а что делать — не знает. Сверху донизу сплошная глупость! Она зияет на теле Кошачьего государства, словно кровавая рана, и все-таки недостаточно причиняет боль, чтобы заставить его воспрянуть.

Куда же деть пленника? Если отпустить его, он может созвать других солдат и убить Маленького Скорпиона; если взять с собой, он нам только помешает.

Время было позднее, пора действовать, но Маленький Скорпион всем своим видом показывал, что не хочет ничего, кроме смерти, он даже говорить не хотел. Дурман как советчица в счет не шла. Возвращаться домой было опасно, идти на запад еще опаснее — все равно что самим лезть в сети. Единственный выход, пожалуй, отправиться в иностранный квартал. Однако Маленький Скорпион покачал головой.

— Лучше смерть, чем позор! И отпусти ты этого несчастного…

Я так и сделал.

Постепенно стемнело. Кругом царила необычайная, зловещая тишина. Вдали наверняка бредут отступающие солдаты, за ними идут иностранцы, а здесь напряженная тишина, как на пустынном острове перед бурей. Конечно, сам я мог перебраться в другую страну, но меня мучила судьба Маленького Скорпиона, который успел стать мне близким другом. Да и Дурман не хотелось бросать. Как это печально — в обвалившемся домишке ждать гибели государства! Именно тогда особенно остро ощущаешь связь между понятиями «человек» и «гражданин». Я думал, разумеется, не о себе, а о своих друзьях: только так я мог проникнуть в их души, взять на себя хоть часть их скорби, потому что утешать их было бесполезно. Государство гибнет от собственной глупости. Эта гибель не трагическое разрешение противоречий, не поэтическое олицетворение справедливости, а исторический факт, который не смягчишь никакими чувствительными словами. Я не книгу читал, а слышал поступь смерти! Мои друзья слышали ее, конечно, еще отчетливее, чем я. Они проклинали ее или предавались воспоминаниям. У них не было будущего, а их настоящее воплотило в себе весь позор их сограждан.