Кошмар под Новый год - Усачева Елена Александровна. Страница 3

Мимо него по дороге, как в замедленном кино, проносятся лошади. Происходит это до того неспешно, что Мишка успевает рассмотреть всадников. Впереди, сильно нагнувшись к шее могучего коня, бестолково болтая длинными тощими ногами, сидит Олег Павлович. На низенькой каурой лошадке едет Верещагин, за ярко-медный цвет волос прозванный Рыжиком. Его круглое пухлое лицо лучится от удовольствия. На плечи, скрывая его невысокую крепкую фигуру, накинут темный длинный плащ. Плащ бьется на ветру. От этого идущая за ним лошадь выворачивает голову в сторону и идет не прямо, а как будто боком. На ней сидит Андрюха Васильев, длинный парень с плоским конопатым, вечно обветренным лицом и неизменной улыбкой на губах. В седле он держится плохо, постоянно сползая то на одну сторону, то на другую, повод пляшет в его руках. Радостно тряхнув длинными лохматыми волосами и выкрикнув свою коронную фразу: «Здорово, ребяты!», из-за спины он достает мотоциклетный шлем и водружает его на голову. Далее следуют хмурый Сашка Токаев, кудрявый Вовка Сидоров… Потом пошли девчонки. Красавица класса Карина Смирнова, вредная Лизка Шульгина, к которой давно и прочно прилипло имя Лизка-Ириска, Настя Павлова, которая даже на лошади ухитряется читать. И все они проезжают мимо, а его, Мишку Рыбкина, тянет в другую сторону. И он понимает, что если сейчас не закричит, если на него не посмотрят, то больше его не увидят никогда.

От этой мысли ему становится нечем дышать, он захлебывается снегом и ужасом… и просыпается.

Наглый Верещагин отнял у него «подушку» – засунутые друг в друга свитера, – разметался во сне, положил свою руку Мишке на грудь, отчего Рыбкину в первые секунды после сна показалось, что его душат, да еще стащил половину спальника. Сам Миша оказался лежащим с краю, хотя точно помнил, что вечером ложился по центру, чтобы было теплее.

Посмотрев в довольные спящие лица одноклассников, он понял, что его беспардонно вытеснили. Рассердившись на всех, Мишка выбрался из спальника, надел ледяные сапоги и шагнул из палатки на свет.

Уже наступило утро. Низкое солнце ярко освещало деревья, темные тени ложились на искрящийся снег. Обе палатки еще спали, вчерашний костер покрылся серебристым инеем. Рыбкин сладко потянулся, взмахнул пару раз руками, пытаясь согреться на морозном воздухе, да так и замер с поднятыми руками.

По тропинке, шагах в двадцати от лагеря, пронеслась огромная белая лошадь с маленьким всадником на спине. За ней, почти наседая на хвост впереди идущей, мчалась другая лошадь, высокая, темная. На ее спине сидела девчонка, из-под черной вязаной шапочки которой торчал длинный жиденький хвостик, который бил ее по спине в такт хода коня.

Миша открыл рот, с трудом соображая, что же это происходит. Откуда в лесу такое количество лошадей? Или все это ему только кажется?

В вышине каркнула ворона.

Показался третий всадник. Небольшая крепенькая лошадка, чем-то похожая на Сивку-Бурку из сказки, мелко подпрыгивая, как мячик, скакала вслед за остальными. В седле тоже сидела девчонка, укутанная в шарф, куртку и шапку. Проезжая мимо палаток, она успела обернуться и, как Мише показалось, кивнуть ему.

От этого кивка у Рыбкина все поплыло перед глазами, он попятился, споткнулся и свалился обратно в палатку. Жалобно крякнул крепежный трос, завопил Антон, на которого так удачно приземлился Мишка.

– Вставай, вставай! – дергал Рыбкин приятеля за рукав, все ближе и ближе пододвигая его к выходу. – Рыжик, поднимайся, там лошади!

– Какие лошади? – Не разлепляя глаз, Верещагин попытался отцепить от себя руку друга. – Перестань меня толкать!

Ребята в палатке стали поднимать сонные головы.

– Только что по дороге проскакали! Вставай! – С еще большим азартом стал трясти товарища Рыбкин.

– Твои привидения, сам и лови!

Антон отвернулся, натянул на себя Мишкин спальник, собираясь спать дальше. Мишка выпал из палатки и, еще не соображая, что делает, пошел к тропинке.

На этот раз следы были. На лыжне – а вчера весь день туда-сюда по тропинке ездили любители зимних видов спорта – четко виднелись вмятины копыт.

Из-за поворота показался дед на лыжах. Бодро размахивая руками, он быстро катился вперед.

– Надо же, а! – вздохнул он, останавливаясь около Мишки. – Они уже здесь были! Всю лыжню раздолбали! Вот гады!

Дед горестно покачал головой, стянул перчатку и почесал нос.

– Кто? – Спросонья Рыбкин плохо соображал.

– Да лошади. Каждый раз лыжню разбивают, управы на них нет. – Дед сунул маленькую ладошку в перчатку. – Сколько их здесь гоняли! Сколько препятствий ставили! Ничего не помогает! Все равно скачут. Их даже призраки не останавливают!

При упоминании о призраках Миша нахмурился, но дед больше ничего об этом не сказал. Он одновременно воткнул обе палки в снег, резко оттолкнулся и покатил дальше, спотыкаясь на колдобинах.

– И чего ты орал? – сонный Андрюха Васильев, как всегда, лохматый и, как всегда, одетый кое-как, вяло потягивался, кривя рот в широком зевке. – Подумаешь, лошади… У меня в бабкиной деревне у одного мужика верблюд жил. И ничего… – Он покопался в карманах, достал шапку, натянул ее на голову. – Блин, холодно-то как!

Да, верблюд, конечно, будет посильнее лошади. Но и лошадь еще та зверюга…

Только сейчас Рыбкин заметил, что вокруг действительно холодно. Пронзительно-голубое небо и яркое солнце обещали на сегодняшний день сильный мороз.

Паганель торопил всех с завтраком, последний раз проверял лыжи, предупреждая, что сегодня они пройдут как минимум километров двадцать.

Но прошли они гораздо меньше.

Обогнув лес по большой дуге, они вышли на ровную просторную просеку. Впереди широким, размеренным шагом шел Олег Павлович, за ним пристроились девчонки, Миша с Антоном оказались в хвосте. Рыбкин постоянно сходил с лыжни, палки разбегались у него в разные стороны, и вообще он уже подумывал, что завтра останется охранять лагерь вместо хитрого Васильева, который сейчас, наверное, спит в палатке, укутавшись во все спальники.

Его тоскливые размышления прервал стремительно надвигающийся сзади топот. Мишка и не подумал оглянуться. Ему и так стало ясно, кто это может быть. Не глядя, он свалился в ближайший сугроб, стараясь, чтобы лыжи не остались на тропинке.

– Куда? – раздалось над его головой, и сверху на него посыпались комки снега.

– Дорогу! – гаркнули рядом.

Рыбкин приоткрыл глаза. Судя по следам, первая лошадь прошла рядом с ним, две другие, делая крюк, обошли его на почтительном расстоянии. Теперь он смог как следует их рассмотреть. Впереди ехала девчонка со светлыми волосами, остроносая, скуластая, с быстрыми злыми глазами. За ней – маленькая крепкая девочка, та, у которой хвостик смешно торчал из-под шапки. Третья девчонка была чем-то похожа на вторую, такая же невысокая, крепкая, только глаза ее прикрывала длинная челочка. На вид им было лет двенадцать-тринадцать. Все трое лихо сидели в седлах, ловко управляясь с огромными лошадьми.

Увидев большое количество лыжников, кони занервничали, а последняя невысокая бурая лошадка с длинной спутанной гривой начала пятиться, приседать на задние ноги, все больше и больше увязая в снегу.

– Мамай! – рявкнула наездница. – Хватит дурить!

Паганель обернулся, энергично взмахнул палками, отчего головная белая лошадь шарахнулась в сторону. Беловолосую всадницу мотнуло в седле.

– Не дергайте палками, – крикнула она, подбирая выпущенный из рук повод. Лошадь развернулась и встала.

– Это вы с утра были? – не переставая улыбаться, спросил Олег Павлович.

– Мы, – хором ответили две похожие друг на друга девочки.

– А что? – тут же кинулась в бой светловолосая.

– Красиво. Здорово у вас получается. – Паганель похлопал белого коня по шее.

– А погладить можно? – тут же протянула руку Лиза.

– Только осторожно, он может укусить, – предупредила светловолосая.

– А покататься можно? – выехал вперед маленький Сашка Токаев. – Чуть-чуть. Я умею!