Кошмар под Новый год - Усачева Елена Александровна. Страница 8

Из валенка высыпалось столько снега, что было удивительно, как там еще нога могла поместиться. С кряхтением Антон перегнулся, чтобы опять надеть валенок, и замер, прислушиваясь к звукам.

Рядом скрипел снег. Медленно, ритмично. Среди тишины леса звук был громким и настойчивым.

Хруст, хруст, хруст. Фырк!

Вздохнула лошадь. Звякнуло железо.

Опять?

Антон почувствовал, как деревенеют его мышцы, как напрягается шея. Казалось, что поворачивается она со скрипом. И этот скрип раздается по всему лесу.

Конь стоял в нескольких шагах от него и нюхал снег. Потом он дернул головой.

По лесу прокатился то ли крик, то ли вздох.

Это заставило Антона сорваться с места. Прижимая к себе валенок, совершенно не ощущая холода разутой ногой, он мчался куда-то в темноту, только бы оказаться подальше от этого звука.

Конь заржал и прыгнул следом. Его тяжелые копыта сотрясали землю. Снег стал еще более глубоким, Антон уже не бежал, а с трудом волочил ноги. Из последних сил, крепко прижимая к себе валенок, он двигался к прогалу, маячившему впереди. Ему почему-то представилось, что если он не уронит этот дурацкий валенок, то все закончится хорошо.

Деревья расступились, за ними шла широкая просека. После глубокого снега на дороге Рыжик почувствовал себя легко и свободно. Он буквально пролетел хорошо утоптанную тропинку и снова углубился в лес. Лагерь был где-то рядом. Он узнал просеку, значит, бежать осталось совсем немного.

От напряжения перед глазами ходили круги. Верещагину мерещилось, что костер – вот он, рядом, за елкой. Но за елкой ничего не было, кроме белого снега и колючих иголок.

– Эге-гей!

Голос раздался откуда-то справа и сзади.

– Народ! – крикнул Антон.

Это ему показалось, что он крикнул, а на самом деле прохрипел, уткнувшись подбородком в колючий войлок валенка.

Он остановился.

«Где ты, где ты, где ты!» – ухало вокруг.

«Ан, ан, ан», – отзывалось сердце.

По ушам резанула острая боль. Антон вскрикнул, хватаясь за голову. И тут же в его сознание ворвалась масса звуков, глаза различили движущиеся вокруг фигуры, мечущийся по темным деревьям электрический свет.

– Верещагин! – взвыл голос Карины в десяти шагах от него.

По фигуре Антона мазнул лучик фонарика и дернулся в сторону.

– Рыжий! – со всей дури орал Андрюха Васильев.

Перед его носом пронеслась горящая головешка. Рядом захихикали.

В Антона кто-то уперся, ослепил его светом фонарика. Это была Настя Павлова.

– Это ты, что ли? – с удивлением спросила она, вглядываясь в перекошенную физиономию одноклассника. – Эй, народ! – в спугнутую лучами фонариков темноту крикнула Настя. – Здесь он!

К Верещагину тут же направилось несколько огоньков.

– Идиот! Ты где был? – Васильев никогда не стеснялся в выражениях.

– Верещагин! Ты что творишь? – Раздвинув группку ребят, вперед вышел Олег Павлович с горящей головней в руках. – Что с тобой?

Все с ужасом уставились на одноклассника. Лицо Антона было расцарапано, из носа текла кровь, бровь была рассечена. С ног до головы он был весь усыпан снегом. Шапка, надетая наизнанку, сидела на затылке. На одной ноге вместо обуви болтался полусползший заледенелый носок. Руки, прижимавшие к груди валенок, полный снега, побелели. Взгляд отсутствующе блуждал от одного лица к другому.

– Что же это творится! – ахнул Паганель, которого больше всего впечатлил заледенелый носок.

Он тут же скинул с себя куртку, завернул в нее Верещагина, легко, как пушинку, поднял его на руки.

– Там, там… – попытался объяснить Антон, показывая рукой в ту сторону, откуда прибежал. – Всадники! Берегитесь!

Карина взвизгнула, уронив фонарь.

Все повернули головы в сторону темного леса.

Там никого не было.

Глава III

Подслушанный разговор

Полночи Антона грели, отпаивали горячим чаем, растирали его ледяные руки и ноги. Толком рассказать у него ничего не получилось. В полубеспамятстве он твердил о черных всадниках, о запретной лыжне, о девочке, советовавшей поскорее убираться отсюда, и про Мишку, провалившегося под снег, потому что не послушался этого предупреждения. Девчонки ахали, Олег Павлович сокрушенно качал головой. Ему, далекому от всех этих детских страхов темноты и некстати рассказанных ужастиков, было непонятно, чему так удивляются девчонки, почему притихли мальчишки, еще совсем недавно с таким азартом бегавшие по лесу. По его разумению все было просто – Верещагин без разрешения пошел в лес, заблудился, испугался чего-то и теперь все свои страхи выдает одноклассникам.

Ну и ладно, в следующий раз будет думать, прежде чем ночью идти одному в незнакомый лес.

Куда же все-таки делся Рыбкин? Может, он просто взял и сбежал домой? Замерз, в лагере не понравилось, развернулся, собрал вещички… Нет, вещи он не собрал. А прямо так на лыжах дошел до города, без денег влез в электричку и поехал домой. С лыжами. Но без рюкзака.

Олег Павлович потер лоб, протянул руки к догорающему костру. Что-то с ребятами творилось странное. Это не первый их поход, и никаких исчезновений до этого не было. А тут сначала Рыбкин как сквозь землю провалился, потом Верещагин куда-то ушел.

Ох, уж этот Рыжик… Вечно его куда-нибудь заносит…

Час назад Верещагина напоили валерьянкой, укутали в два спальника, положили в центр палатки, велели ребятам следить, чтобы он никуда не убежал. После этого Олег Павлович быстро разогнал всех по палаткам. Мальчишки немного пошумели, устраиваясь, и утихомирились. Девчонки долго ворочались, хихикали. Но вскоре и у них стихло, только легкий шепот раздавался из-под растянутого тента.

Паганель оторвался от созерцания костра, бесшумно подошел поближе. Кажется, это был голос Насти Павловой:

– И говорит мама девочке: «Я ухожу на работу, а ты ни в коем случае не трогай черной пластинки». И говорит папа девочке: «Я ухожу на работу, ты остаешься одна, не смей включать черную пластинку». Все ушли. Девочка немного поиграла в куклы. Но ей стало скучно, она походила по квартире да и поставила пластинку. Сначала долго раздавалось шипение, а потом зловещий шепот произнес: «Здравствуй, девочка. Я смерть. Я пришла за тобой. Отдай свое сердце!»

Вся палатка взорвалась криком, дрогнул тент. Паганель отшатнулся.

За его спиной промелькнула тень.

– Да ну, ерунда все это! – протянула Лиза Шульгина. – Знаем мы эти шуточки: «Девочки не стало. А пластинка так до сих пор и продолжает играть, потому что выключить проигрыватель уже некому». Слышали. Я таких историй сколько угодно могу рассказать.

– А знаешь, рассказывай сама, – обиженно засопела Настя. Палатка снова заходила ходуном, видимо, в ней кто-то переворачивался.

– И расскажу, – капризно протянула Шульгина. – Такое расскажу, спать потом не будете. Слушайте: «Мать всю жизнь мечтала купить пианино. И вот перед смертью она говорит девочке: „Выбирай какой угодно цвет, только не покупай черное пианино“. Мать умерла. Девочка пошла покупать пианино, но в магазине было только одно черное, и ей пришлось его купить. Ночью высовывается из пианино Черная рука и говорит: „Дай сто рублей!“ Девочка дала. На следующий день рука опять требует сто рублей. Девочка дала, а утром побежала на могилу матери и пожаловалась на Черную руку. Мать ей и отвечает: „Не давай денег, а то рука тебя задушит“. Девочка обрадовалась, побежала домой. А мать ей, оказывается, неправильно сказала. Когда Черная рука опять высунулась из пианино и попросила денег, девочка ей не дала, за это рука накинулась на нее и задушила».

В кустах раздался скрип крадущихся шагов.

– У-у-у-у! – пронеслось над поляной.

В палатке на мгновение замолчали, а потом там поднялся невероятный визг. Крику прибавилось, когда темная тощая фигура метнулась к входу и что-то бросила внутрь. Стены палатки заходили ходуном.

Олег Павлович наклонился вперед, перехватывая темную фигуру. Перед ним мелькнула довольная физиономия Васильева.