Охотник за бабочками 2 - Костин Сергей. Страница 23

На мониторе сверкали шесть звездочек. Пять звездочек по кругу, одна в центре. И они нас догоняли.

— Шесть, — продублировал Волк уже увиденное, — Класс боевых торпедоносцев.

Правильность этих слов подтвердилась в следующую минуту. Одна за другой из преследующих нас кораблей выклюнулись шесть сигар и, оставляя за собой искрящийся снопы, стали быстро приближаться.

— Аврал, — коротко сказал Корабль, врубая тревожную систему.

Я уже сидел в кресле, пристегнутый по всем правилам, прижимая ладонью Кузьмича.

— Маневрируй! — посоветовал Кузьмич.

— Не учи ученого, съешь лучше караваевскую макаронину.

— Ишь ты, как складно Волчара заговорил? — обернулся ко мне Кузьмич, — Прям поэт-самоучка. Слышь, Волчара, выдай еще что-нибудь по случаю.

Корабль не заставил себя упрашивать.

— Бомбы мчатся прям на нас, получай Волчара в глаз!

Корабль дернуло так, что даже затрещали ремни безопасности.

— Точно в яблочко, — непонятно отчего восторженно сообщил Волк, — Если бы не защита, разнесло бы в клочья. А так только защиту и снесли напрочь.

— Ты там не умничай, — прохрипел я, отлепляясь от спинки кресла, — Или уходи из зоны немедленно, или ответь им так, чтобы мало не показалось.

— Рад бы, да не могу, — чмокнул сталью Корабль, — Я и так на пределе. Предохранители уже два раза вышибало. Кто сказал старая развалина?

Я прикусил язык. В такую трудную для всех нас годину не стоит обижать единственного, кто может помочь.

— А пострелять? — предложил я.

— Тоже нечем, — даже как-то с вызовом ответил Корабль, — И пушки есть, да снаряды кончились.

Мы с Кузьмичем переглянулись. В нашей практике это был, первый случай, когда у самовосстанавливающегося, само заправляющегося корабля закончились боеприпасы.

— Ты ж, сволочь железная, у якудзян чем занимался? У них что, снарядов нет?

— Не, — беспечности Корабля можно было только удивляться, — Прокладок на три тысячелетия вперед дали, а боеприпасов у них у самих нет. Нашего калибру, я хотел сказать.

— А как же самовосстановление? — Кузьмич паниковать начинает.

— Для этого время нужно. Я ж не могу сразу. О, снова пальнули.

Шесть сигар на экране прыгнули в нашу сторону.

— Влипли, кажется, — я почесал подбородок, придумывая хоть какой-нибудь выход. Но ничего не придумывалось.

Корабль из последних мощностей задрал нос, пытаясь увильнуть от торпед. Но ничего не вышло.

Кресло командира, вместе со мной и Кузьмичем, оторвало от постамента и швырнуло на заднюю стенку. В стенке сработала подушка безопасности, и только это спасло наши тела от многочисленных переломов. Возможно даже открытых.

Откуда-то повалил дым и запахло жареным. Двери в отсек зашипели, само завариваясь. Свет погас, лампочки на панели управления потухли.

— Стоп машина, — приказал Волк, глуша тяговые установки, — Все, командир, кончилась Лялька. В трех местах дырищи, во всех отсеках абсолютный ноль. Только здесь воздух и остался.

Сразу закололо в легких.

— Вы шибко-то не дышите. Воздуха минут на пятнадцать осталось. Мне как, докладывать подробно о повреждениях?

— Не надо, — тут не до докладов. И так все понятно, — Эти где? Которые тебя сбили?

— Не меня, а нас, — откорректировал вопрос Корабль, — Окружают потихоньку. Сейчас на абордаж пойдут.

— Не якудзяне? — очень слабая надежда все-таки оставалась. Мало ли не признали из-за плохой видимости.

— Не похоже. Другой тип кораблей. Я, правда, и не спрашивал. Но не якудзяне. У якудзян на борту звезд не бывает. Командир, а можно я напоследок хотя бы пару-тройку намалюю? Все посолидней.

Я опустился на пол. Густой дым тяжелым облаком медленно опускался с потолка. Дышать становилось все труднее.

Что ж выходит? Из всей команды я оказался самым уязвимым. Корабль прикинется железякой, его трогать никто не станет. Восстановится потом и заживет счастливо. Кузьмичу тоже воздуха много не требуется. Жил же он в своей луже триста лет и три года. О Хуане и говорить нечего. Выживаемость при любых обстоятельствах. Может только шерсть подпалит немного. Остаюсь один я. Воздуха нет. Шансов на спасение нет. Даже «зайки» под рукой нет. Заряд в висок, и никому не сдается гордый охотник за бабочками.

— Командир, они пристыковались.

Стальной короткий гул пронесся по оставшимся в годности конструкциям Вселенского.

— И еже есть ты на небеси, то милости просят у тебя грешники. Не дай невинным душам принять смерть мучительную, от рук безверных.

Я даже сам себе удивился, когда стал подшептывать Кузьмичу окончания слов его незатейливой просьбы к самому старшему во всей Великой Вселенной. Поможет, не поможет, а попробовать никогда не мешает.

Воздуха в командирском отсеке оказалось куда меньше, чем обещал Волк. Через три минуты я, словно рыбка какая-нибудь безмозглая, хватал ртом несуществующий воздух. Сердце грохотало так, словно решило на прощанье выскочить из грудной клетки. Кузьмич носился вокруг, покашливая от едкой дымовой дымки и помогал мне, чем мог. К сожалению, мог он немного.

— Прощай, командир, — вылупленными от натуги глазами я запечатлел его грустное лицо, — Прости, что не сумел уберечь тебя…

Противно проскрипев горлом в последний раз, я уронил голову и …. (Дальше ничего не помню, потому, как вырубился напрочь.)

— … Ах-р-р… — это снова я прихожу в сознание. Не так то просто погубить охотника за бабочками. И не из таких переделок выкручивался. Сейчас еще раз попытаюсь вздохнуть нормально, а то в груди для слов прочности не хватает, — Ах-р-р.

Полегче пошло. Начать дышать даже после небольшого перерыва достаточно сложно. А если не пользовался воздухом неопределенное количество времени, совсем некрасиво может получиться. Воздух, он же дурной совсем, во все отверстия норовит насосаться. А надо, чтобы исключительно через рот. В крайнем случае через нос.

Интересно, как великие литераторы древней Земли представляли на бумаге дыхание? В библиотеке паПА много книг, но ни в одной из них я не встречал звука вдыхаемого воздуха. Может не умели, а может и просто не хотели. Есть великое множество обозначений звуков выпускаемого воздуха. Это «шшш», «фьють», «Хр-р», «охо-хо», и, даже, извините, «пук». О более звучных, к месту и нет, можно даже и не упоминать. Все и без меня знают.

А вот как будет обозначаться вздох? Я на месте Земного Правительства учредил бы небольшую такую премию за самое лучшее изображение вдыхаемого воздуха. Это же новое слово в галактической литературе. Может и брюликов немного подкинул.

А все-таки приятно, когда воздух наполняет слипшиеся легкие. Ощущаешь некую радость. Словно рождаешься вновь и понимаешь, жизнь, она чертовски привлекательна.

— Дыши, командир, дыши!

Я дышу, Кузьмич. Дышу. Меня теперь ничто не заставит не дышать. Вот спасу куколку и улечу с ней на планету ледяного столба. Воздух там свежий, человечеством не загаженный. Построю домик. И буду жить в нем на берегу очень тихой реки. Рядом с парадной дверью посажу дерево, а под деревом поставлю диван. По вечерам буду сидеть с Ляпушкой и думать о том, что никто нам здесь не нужен. Всех к черным дырам.

Не мысли, а сказка. Но хватит мечтать и размышлять о всякой чепухе. Это никому не интересно, кроме меня самого. Пора окончательно приходить в себя и продолжать нелегкую миссию по спасению куколки от грязных лап захвативших ее.

Открываем глаза? Открываем.

Потолок могли бы и белой краской покрасить. Хотя, где сейчас белую краску найдешь? В галактике как были перебои с белилами, так и остались. Дефицит.

Кузьмич помог мне сесть.

Матрасик на нары то ж не помешал бы. На всем экономят, дети звезд. Чтоб их.

Пол холодный. То ли бетонный, то ли еще какой. Без подогрева. Стены ободранные, фанерой околоченные. Нищета. Ни окон, ни дверей. И народу никого.

— Что за бичевник? — я хрустнул шеей, осматривая невзрачное помещение, размеров небольших и высотой невеликой.

— Бичевник и есть, — Кузьмич присел рядышком на край деревянной кровати и стал бездумно болтать ногами, тупо глядя на пол.