Пако Аррайя. В Париж на выходные - Костин Сергей. Страница 28

В несессере были и тонкие, но прочные перчатки из синтетической ткани. На первый взгляд они выглядели как детские, но оказались просто влитыми. Я пошевелил пальцами – перчаток на руке как будто не было. Что еще, чтобы ничего не забыть? А! Я выключил свой американский мобильный и отключил мелодию звонка на французском. Чтобы получить сигнал тревоги от Николая в случае появления Штайнера, достаточно и вибрации.

Я приоткрыл дверь и прислушался. На этаже было совсем тихо. Туристы, заплатившие 119 евро за ночь, стремились насладиться столицей развлечений в полную силу. Я прикрыл за собой дверь и, не зажигая света, двинулся по коридору. 402-й, 403-й, вот этот должен быть 404-м. И еще одна дверь совсем рядом. Правильно, он же должен быть смежным с соседним номером. На всякий случай я посветил фонариком – точно, 404-й!

Дверь примыкала к косяку неплотно, похоже, она была всего лишь захлопнута на защелку. Я уперся в нее носком ботинка и стал шарить в щели отверткой. Вот она уперлась в защелку, я поднажал, пользуясь косяком, как точкой опоры – дверь бесшумно отворилась. Хотя и немец, а закрывать свой номер на два оборота замка Штайнер не стал. Или это горничная поленилась. Скорее горничная – я вспомнил, что Штайнер не появлялся здесь уже несколько дней.

В глубине коридора, за лестницей раздался шум – включился и поехал вниз лифт. Николай сигнала мне не подавал, так что я вошел в номер Штайнера и тихонько захлопнул дверь за собой.

Смежная дверь в 405-й номер была сразу слева. Я приник к ней ухом – оттуда не доносилось ни звука. Я не стал терять время и принялся за поиски.

Как говорил великий соотечественник Штайнера Фридрих Ницше, для достижения цели есть два пути: насилие и методичность. Я всегда был противником насилия в любых его формах. Хотя с тех пор, как в моей жизни снова возник Метек… Ну, не будем отвлекаться.

Когда я проходил подготовку в балашихинской даче за зеленым забором, наши преподаватели всегда старались внушить нам мысль, что и самая скучная, рутинная сторона профессии разведчика так же романтична и захватывающа, как и ее экранное воплощение. Это не так. Рутины в ней – 90 %, романтики, когда с ней уже столкнулся, – 0, остальное – адреналин, но он то есть, то нет. Рутина, в основном рутина. Вот тому пример.

Сразу за дверью в 405-й номер – холодильник минибара с телевизором наверху. Открываем холодильник. Банки с пивом, перье, оранжина, кока, минералка – всё нетронутое. Дальше – «твикс», «киткэт», чипсы, арахис в ярких пакетиках. В дверце – две крошечные бутылочки с «рикаром» – и это весь алкоголь на случай крайней нужды! Вы пробовали когда-нибудь «рикар»? И не пробуйте, даже в случае крайней нужды, разве что вам в детстве нравилась касторка. За холодильником и под ним – пусто.

В 404-м, в отличие от моего, было не одно окно, а целых три – и сам номер был в два раза больше. Два окна были в закутке, уходившем за холодильником влево: одно выходило на бульвар Сен-Жермен, раскопки Клюни и здания Сорбонны, второе – в проулок. У стены – письменный стол с выдвижным ящиком. Большим писателем Штайнер не был – в ящике лежали носки, трусы и аккуратно выглаженная допотопная белая майка с лямочками, какую носил Аккатоне и другие герои итальянского неореализма. На столе – настольная лампа. Я приподнял ее и осмотрел донышко цоколя – не разборное. Над столом большое зеркало в желтой латунной окантовке – сзади плотно задраено картоном, следов вскрытия нет.

Напротив стола – платяной шкаф, где на единственной полке лежали две запасные подушки. На всякий случай я их тщательно прощупал. Внизу – серый сейф с кнопками, но дверца была полуоткрыта – внутри ничего не было. В шкафу же валялась черная дорожная сумка с разными мелочами. На вешалках – светлый костюм, пара рубашек.

Я методично переходил от предмета к предмету, ощупывая шторы, отвинчивая облицовку розеток, проверяя швы на матрасе, залезая в сливной бачок унитаза. Только однажды у меня появилась надежда – в навесном потолке в ванной отошло обрамление одной из лампочек. Но в крошечной полости было пусто.

Где еще? И было ли вообще что-либо спрятано? Может быть, Штайнер уже отдал свой контейнер, или хранил его в квартире, куда он пошел, или где-нибудь в парке, или всё же носил при себе?

Я уже готовился выйти, когда из-за двери смежного номера вдруг донесся натужный кашель. Я вздрогнул от неожиданности – я мог поклясться, что в 405-м никого не было. Кто-то проснулся или вошел, пока я обследовал ванную? Хорошо, если бы это было так – всегда неприятно сознавать, что ты где-то прокололся.

Кашель повторился, и пожилой женский голос пробормотал проклятие на языке, который я определил как венгерский.

Выйдя из «Клюни», я пересек бульвар Сен-Мишель, направляясь к «Одеону». Мы договорились с Николаем, что, если мне нечего будет ему сказать, я, чтобы не проверяться, просто пройду мимо. А дальше – остаемся на связи.

Жить тремя жизнями всё же немного сложнее, чем двумя. Значит, у Эрнесто Лопеса из «Клюни» – парик, но ни усов, ни бровей. У Эрнесто Родригеса в отеле «Феникс» – хоть имена совпали! – и парик, и усы, и брови. В отеле «Де Бюси» я был самим собой – ну, почти, – добропорядочным американским гражданином Пако Аррайя. В пустынном проулке я быстро стянул с головы парик и сунул его в сумку. Я просто физически ощутил, как кожа моего стриженного черепа, мокрая от пота, расправилась под вечерним ветерком. Как только женщины носят на голове этот компресс?

Гостиница «Де Бюси», завсегдатаем которой я являюсь уже много лет, в десяти минутах ходьбы, между Сен-Жермен и набережной Сены. С виду она выглядит не роскошнее, чем «Клюни», но это только видимость. Ее холл похож на антикварный магазин – мебель «ампир» красного дерева, гобелены на стенах, метровые китайские фарфоровые вазы и зеленые нефритовые кошки в натуральную величину. При всей этой изысканной роскоши четырехзвездочного отеля в уголке дивана привычно спал маленький, словно игрушечный, йоркширский терьер.

За стойкой менялись очень элегантные парни в хороших костюмах, пахнущие дорогим одеколоном и изысканно вежливые. Как ни странно, при всем при этом они не производили впечатление голубых. Лиц их, поскольку они менялись каждый день, я не различал, но не дожидаясь, пока я назову свой номер, портье подал мне ключ. Как они всех запоминают?