Смерть белой мыши - Костин Сергей. Страница 33
— Я его знаю.
Это не я сказал — Арне. Не знаю, упомянул ли я, что на вчерашней встрече с эстонской молодежью разговор зашел и о памятниках. Памятниках местным эсэсовцам, которые пытались ставить, и воинам Красной Армии, которые хотели сносить. Кто-то из ребят упомянул даже об «Испепелителях лесов». Эти неизвестные написали письмо президенту, премьер-министру и министру внутренних дел Эстонии, угрожая устраивать лесные пожары до тех пор, пока не будет снесен памятник советскому воину-освободителю на Тынисмяги, холме Святого Антония. Действительно, в июле недалеко от Таллина дважды горели леса.
— Выявить, кто это сделал, ничего не стоит, — говорил тогда Карл, тот начинающий музыкальный продюсер. — Как не сложно найти людей, измазавших краской памятник в Лихуле. Вы же знаете наверняка про «войну памятников»?
Знал ли я, сидя в Америке, про то, что произошло в маленьком эстонском местечке, где был установлен памятник бойцам 20-й дивизии СС? Нет, не знал, но был готов слушать. Так вот, в кои-то веки реакция Европейского союза была столь резкой, что премьер-министр Парте распорядился снести плиту. Это произошло буквально с неделю назад. Тогда местные неонацисты залили красной краской памятник советским воинам-освободителям в том же местечке, сорвали с него мраморные таблички и заделали цементом барельеф в виде звезды. Арне и его друзья считали это варварством, Кристина и ее парень, прыщавый журналист вечерней газеты, протестом против несправедливости.
Мой гид вообще, как выяснилось, нередко стоял в пикетах перед намеченным к переносу Бронзовым солдатом вместе с русскими и своими друзьями-эстонцами. Именно в одной из таких стычек с националистами ему и довелось драться с Хейно Раатом.
— Они все ущербные, — резюмировал Арне. — Ей-богу, не стоят внимания.
Это он сказал еще вчера. Может быть, большого внимания неонацисты и не заслуживали, тем не менее теперь я попросил перевести эту страничку в интернете. О себе ущербный Хейно Раат удосужился рассказать немного. Родился в 1988 году. Учится в Политехническом институте и работает в фирме отца по поставке импортной сантехники. Увлекается девушками, бейсболом и альтернативной рок-музыкой, особенно группами «Нирвана» и «Лайерс». Ни слова о своих взглядах, ни единой маленькой свастики, вплетенной где-нибудь в оформлении странички.
— Мы понимаем, по какому из шестнадцати адресов живет этот нацист-подпольщик? — спросил я.
Арне снова защелкал клавишами, видимо, нашел нужную фирму, уточнил имя ее владельца, потом его сверил со списком домашних адресов и не без гордости повернул ко мне свой ноутбук:
— Вот его адрес и телефон.
— Это точно?
— Сто процентов! Думаете, украинский папа будет рад своему эстонскому сыну?
— Не знаю. А вот сказать такому парню, что его отец русский, было бы занятно, — сказал я, забыв на секунду, что вся эта история — моя выдумка.
— Да, кризис сознания обеспечен, — с улыбкой согласился мой гид. Он хорошо улыбался — такой умненький, искренний, славный мальчик. — Хотите навестить его?
— Нет, — сказал я, забивая координаты бейсболиста-погромщика в свой наладонник. — Расскажу все папочке, пусть сам решает.
Я посмотрел на Арне. Вообще-то я никогда не завидую тем, кто меня намного моложе. Молодость ведь и преимущество, и недостаток. Да, у этого парня, который меня в два с лишним раза моложе, впереди еще лет сорок полноценной жизни. Но я-то уже их прожил, а удастся ли это ему, неизвестно. И какими будут для него эти годы? Может, его ждут трагедии, потрясения и унижения, которых мне удалось избежать. Но, глядя на Арне, думалось как-то, что такого человечка ждет скорее хорошее.
До того момента, как я мог отзвонить нашему человеку в Таллине, Августу, была еще, как минимум, пара часов. Я позволил моему юному другу-альбиносу продолжить экскурсию, чтобы потом с чистой совестью принять заработанный гонорар. Осмотр Старого города я совершил еще неделю назад в компании с Джессикой и Бобби. Уже тогда имена и даты оставались где-то на сите, защищающем вход в мое сознание, а сейчас я и вовсе слушал вполуха.
Лишь одна деталь, вряд ли отмеченная Арне, подключила мое сознание, настолько она была сюрреалистична. Мы шли с ним вдоль крепостной стены по узкой улочке. Справа на столах чистенькие аккуратные эстонские старушки продавали связанные собственными руками свитера, женские кофточки, детские колготки, носки и шапочки. А слева располагались сувенирные лавки с эстонской же ремесленной продукцией: янтарь, керамические украшения, деревянные пивные кружки и вышитые передники. Так вот, в одной из таких лавчонок торговали арабы! Два мужика лет тридцати пяти — сорока, веселые и громогласные. Я привычно улавливал в их речи знакомые мне арабские слова: «хласс», «уахед», «ма-алиш».
Арабы в Эстонии! Как они сюда попали? По какой визе? На каком основании живут? На каком языке зазывают покупателей? Это как сомалийцы в никогда не имевшей колоний Финляндии. Все перемешалось в этом мире!
14
Мы расстались с Арне около шести. В восемь я договорился с Анной встретиться в ее гостинице и обменяться новостями. Времени у меня было часа полтора. Мы виделись с Августом утром, вдруг у него уже появилась нужная информация? Он же сказал, чтобы узнать о полицейском расследовании, нужно часа два-три.
Я позвонил ему из автомата напротив оперного театра и хотел было продиктовать написанный на табличке номер, однако он, видимо, определился на его сотовом. Ответный звонок раздался от силы через минуту. Я нервничал, что телефон понадобится кому-либо из прохожих, но, похоже, все эстонцы уже перешли на мобильные.
— Мы могли бы встретиться, — без лишних слов сообщил Август. — Вы где находитесь?
— Напротив оперы.
— Видите справа сквер? Найдите свободную скамейку. Через двадцать минут.
Я использовал это время, чтобы провериться. За последние три дня у меня как-то пропало ощущение спокойного города в тихой стране. Я повернул за театром направо, кстати, на улицу Георга Отса, и вышел на большое серое здание с якорем и звездой. Без всякого сомнения, это была эмблема советского Военно-морского флота, выстоявшая в недавних революционных бурях. Прохожих было немного. Я задержался перед витриной крошечного кафе, как бы размышляя, стоит ли туда зайти. Сзади было чисто. Что же тогда было вчера с самого моего выхода с парома?
Мне пришлось посторониться, чтобы пропустить идущих навстречу быстрым шагом мужчин. Они говорили по-русски.
— У нас есть общее понимание того, что между тем, нравится тебе та или иная женщина и трахнул ли бы ты ее или нет, существует большая разница, — предложил тезис тот, что был помоложе, лет тридцати.
— Абсолютно, — согласно кивнул мужчина постарше. Его отец?
Вопрос был задан не мне, продолжения разговора я уже не слышал, однако шагов через двадцать я поймал себя на том, что и сам задумался над этим. Что мне точно нравилось, так это как философские абстракции по любому поводу вплетаются в нашу повседневную жизнь.
Я повернул направо и, обогнув квартал, снова вышел к скверу у театра. На одной из скамеек, замотав шеи одним на двоих шарфом и уткнув руки в подбородок, читали конспекты парень с девушкой. Чуть поодаль старик в длинном пальто крошил хлеб слетающимся отовсюду голубям. На третьей, последней лавочке крупная женщина красила губы яркой морковной помадой, смотрясь в зеркальце пудреницы. Не повезло!
Отойдя к театру, я увидел Августа — он шагал, с аппетитом обгрызая с палочки эскимо. Я отступил за угол, прежде чем он меня заметил. Сделав вид, что читаю афишу, я убедился, что за ним никто не шел. И поспешил в сквер — мой связник уже крутил головой, выискивая меня. Он был готов занять третью скамейку, которая только что освободилась: красившая губы женщина увлекала за собой лысого мужчину в клетчатом пиджаке, который был на голову ниже ее.
Увидев меня, Август положил на скамейку газету и остался стоять. Мы поздоровались за руку и сели. Мой связной действовал грамотно — люди, садящиеся рядом поговорить, даже не поприветствовав друг друга, выглядели бы подозрительно.