Счастливая куртизанка - Дефо Даниэль. Страница 79

— Ах, да, — сказала ее подружка. — Это и в самом деле занятно. Балы да банкеты бывали у нас чуть ли не каждую неделю, но однажды миледи назначила всем вельможам прийти в определенный день, сказав, что намерена задать бал… И уж народу понаехало!

— Помнится, сестрица, ты говорила, что среди гостей был сам король?

— Не совсем так, сударыня, — ответила ока. — То было уже в следующий раз: рассказывают, что король, прослышав о том, сколь славно танцует турчанка, решился прийти на нее взглянуть. Однако если его величество и были, то переодевшись.

— Это называется инкогнито, — вставила квакерша. — Про короля не говорят «переодевшись».

— Но так оно и было в самом деле, — возразила девица. — Он явился не в своем обличье и не был окружен гвардейцами, и, однако, все знали, который из гостей — король, или по крайней мере на кого указывали, говоря, что он и есть король.

— Хорошо, — говорит капитанша, — теперь расскажи о турецком наряде — это самое интересное.

— Вот как было дело, — начала ее сестрица. — Миледи сидела в своей маленькой, богато убранной гостиной, что открывалась в залу, и гости приходили к ней туда на поклон; когда же начались танцы, некий высокопоставленный вельможа, имя его я запамятовала (на только я знаю, что то был большой вельможа, лорд или герцог, не знаю точно), подал ей руку и прошелся с нею в танце; затем миледи вдруг закрыла двери гостиной и побежала к себе наверх, позвав свою камеристку, госпожу Эми; и хоть отсутствовала она недолго (потому, я думаю, как у нее все было приготовлено заранее), но спустилась она в диковинном и великолепном, наряде, какого я дотоле в жизни своей не видела.

Здесь последовало описание моего костюма, о котором я уже распространялась прежде; описание ее, однако, было столь точно, что я просто диву далась: ни одной-то подробности она не пропустила!

Воистину было от чего прийти в смятение! Девчонка представила столь полное описание моего убора, что на лице моей доброй квакерши выступил румянец и она два или три раза даже посмотрела на меня, — не изменилась ли в лице и я, потому что (как она впоследствии мне изъяснила) она тотчас поняла, что это тот самый убор, который я ей показывала (как я об этом рассказала выше). Заметив, однако, что я не подаю никакого вида, она затаила свою догадку про себя, я тоже помалкивала и лишь позволила себе вставить, что у нашей рассказчицы, должно быть, отменная память, если она так подробно может описать всякую мелочь.

— Ах, сударыня, — сказала она на это. — Ведь мы, слуги, все сгрудились в уголке, откуда нам было виднее, чем гостям. К тому же, — прибавила она, — в доме только и разговоров было, что об этом вечере, и чуть ли не целую неделю после него все о нем говорили, так что, чего не приметил один из нас, то запомнил другой.

— Воображаю, — что это был за персидский наряд, — сказала я. — Да и ваша миледи, по всей видимости, была всего-навсего какая-нибудь парижская комедиантка, иначе говоря, амазонка подмостков; скорее всего она вырядилась на потеху публике в какой-нибудь наряд из «Тамерлана» или другой какой пьесы, что в ту пору представляли на парижских, театрах [129].

— Помилуйте, сударыня, — возразила моя дочь. — Моя госпожа не была актрисой, уверяю вас; это была скромная, благонравная леди — ни дать ни взять настоящая принцесса! О ней так и говорили, что если у нее и был любовник, то разве что сам король; кстати, если верить слухам, так оно и было. К тому же, сударыня, — прибавила она, — миледи исполняла настоящий турецкий танец, все лорды и вельможи подтвердили это, один же из них, побывавший в Турции, клялся, что своими глазами видел, как его там танцуют. Нет, нет, это вам не парижская актерка! Да и само имя «Роксана», точно, турецкое.

— Хорошо, — возразила я, — но ведь у миледи на самом деле было другое имя?

— Совершенно верно, сударыня. Это так. Мне известно настоящее имя миледи, и я прекрасно знаю ее семью; ее зовут не Роксана, вы правы.

Этим она меня вновь обескуражила, потому что я не смела спросить у нее истинное имя Роксаны из страха, как бы не оказалось, что девчонка и в самом деле в стачке с дьяволом и дерзко назовет мое имя в ответ; мои опасения, что она каким-то образом добралась до моей тайны, становились с каждой минутой основательнее, хоть я ума не приложу, как ей это удалось.

Словом, от этого разговора мне сделалось сильно не по себе, и я пыталась положить ему конец, но безуспешно, ибо капитанша всячески подбадривала и подстрекала свою названную сестру продолжать рассказ, в своем неведении полагая, что он доставляет равное удовольствие всем слушателям.

Время от времени моя квакерша вставляла свои замечания; так, она сказала, что эта леди Роксана, должно быть, дама весьма предприимчивая и если и проживала когда в Турции, то, наверное, была на содержании у какого-нибудь важного паши. Но моя дочь всякий раз пресекала подобный разговор и принималась неумеренно расхваливать свою бывшую хозяйку, славную госпожу Роксану. Я же настаивала, что она была бесчестной женщиной, что иначе быть не могло; но та и слышать не хотела — нет, нет, ее госпожа обладала такими высокими качествами, что, коротко говоря, одни лишь ангелы могли с ней сравниться! И однако, несмотря на все, что она могла привести в ее похвалу, по ее же рассказам, выходило, что госпожа эта держала не больше не меньше как игорный дом; или, как это стало впоследствии называться, — ассамблею светских развлечений.

Как я уже сказывала, все это время я сидела, словно на угольях. Впрочем, повествование о Роксане не привело к моему разоблачению; я позволила себе показать, что меня огорчает существующее якобы сходство между мною и этой веселой дамой, о которой, несмотря на восторженный тон, в каком о ней говорила рассказчица, я отозвалась с осуждением.

Однако впереди меня ожидало большее испытание. В простоте душевной моя квакерша обратилась ко мне со словами, от которых мои муки возобновились с прежней силой.

— Не находишь ли ты, — сказала она, — что, судя по описанию, наряд той дамы как две капли воды схож с твоим? Да, сударыня (это уже капитанше), у нашей миледи имеется турецкий или персидский наряд, и даже еще богаче, я думаю, чем тот, о котором здесь говорилось.

— Ну нет, — возразила моя девица. — Богаче платья моей госпожи быть не может! Оно было все расшито золотом и бриллиантами, а головной убор — не помню, он как-то назывался по-особенному, — так и сверкал; столько в нем было драгоценных камней, да и в волосах тоже!

Никогда прежде присутствие доброго моего друга квакерши не бывало мне в тягость, но в эту минуту я дала бы несколько гиней, чтобы от нее отделаться; ей показалось любопытным сравнить оба наряда, и она с полным простодушием принялась описывать мой; больше же всего я боялась, как бы она не вздумала заставить меня показать его, на что я решила ни в коем случае не соглашаться. До этого, впрочем, дело не дошло, и квакерша лишь попросила мою девицу описать тюрбан, или головной убор; та описала его с большим искусством, а квакерша и скажи, что мой тюрбан точь-в-точь такой же! После того как, к величайшей моей досаде, был обнаружен еще ряд подобий между туалетом Роксаны и моим, дамы не преминули обратиться ко мне с просьбою показать мой наряд; всеобщее желание его увидеть было так сильно, что они сделались просто назойливы.

Я всячески отнекивалась, но затруднялась найти предлог для отказа, как вдруг мне пришло в голову сказать, что наряд мой вместе с другими платьями, в коих у меня, меньше всего надобности, уложен в сундук, который я подготовила для отправки на судно; зато, если мы в самом деле поплывем в Голландию вместе (чего я ни в коем случае решила не допускать), тогда, сказала я, как только я разберу вещи, я сама явлюсь перед ними в этом наряде; но только, прибавила я, не ждите, чтобы я вам сплясала в нем, как эта ваша леди Роксана.

Уловка моя удалась вполне, и я наконец вздохнула свободнее. Словом, — чтоб не затягивать рассказа, — я выпроводила своих гостей (правда, на целых два часа позже, чем мне бы того хотелось).