Жизнь и пиратские приключения славного капитана Сингльтона - Дефо Даниэль. Страница 41

В тот же вечер погнались мы за другой джонкой, с двумя мачтами и несколько лучшей на вид, нежели первая. Захвативши ее, мы обнаружили, что идет она по тому же назначению, что и первая, но едут на ней люди позажиточнее. Здесь было что пограбить: кое-какие турецкие товары, брильянтовые серьги пяти или шести женщин, несколько прекрасных персидских ковров, на которых они валялись, да маленькая толика денег. Потом мы отпустили и этот корабль.

Мы провели здесь еще одиннадцать дней, но не видали ничего, кроме редких рыбачьих лодок. Но на двенадцатый день крейсирования завидели мы корабль. Сперва я даже подумал, что корабль этот английский, но оказалось, что это какое-то европейское судно, зафрахтованное для путешествия из Гоа, на Малабарском побережье, в Красное море, и очень богатое. Мы погнались за ним, захватили без боя, хотя на корабле и было несколько, но не много пушек. Оказалось, что экипаж его состоит из португальских моряков, плавающих под начальством пяти турецких купцов, которые наняли их на Малабарском побережье у каких-то португальских купцов. Корабль был нагружен перцем, селитрой, кое-какими пряностями 257; остаток же груза состоял главным образом из миткаля 258 и шелковых тканей 259; некоторые из них были очень дорогие.

Мы захватили корабль и увели к Сокотре, но, право, не знали, что делать с ним по тем же причинам, что прежде были изложены, ибо все находившиеся на корабле товары для нас имели малую цену или не имели вовсе цены. Через несколько дней нам удалось дать понять одному из турецких купцов, что, если он согласен заплатить нам выкуп, то мы возьмем некоторое количество денег и отпустим купцов.

Он сказал мне, что, если мы отвезем одного их них за деньгами, они согласны на это. Тогда мы оценили груз в тридцать тысяч дукатов 260. После этого соглашения мы отвезли на шлюпке одного купца в Дофар 261, находящийся на Аравийском полуострове, где богатый купец выложил за них свои деньги и приехал обратно на нашем же шлюпе. Получивши деньги, мы добросовестно выполнили наше обещание и отпустили задержанных.

Через несколько дней мы захватили арабскую джонку, шедшую от Персидского залива к Моче, с большим грузом жемчуга. Мы выгрузили из нее весь жемчуг, — он, кажется, принадлежал каким-то купцам в Моче, — и отпустили, так как больше на джонке не было ничего, заслуживающего нашего внимания.

Мы продолжали крейсировать в тех местах, пока не заметили, что наши съестные запасы убывают, и тогда капитан Вильмот, наш адмирал, сказал, что пора подумать о возвращении на стоянку. То же говорили и все остальные, так как все были немного утомлены почти трехмесячным скитанием взад и вперед, давшим совсем слабые результаты, в особенности, по сравнению с тем, чего мы ожидали. Но мне не по сердцу было расставаться так, без всяких прибылей, с Красным морем, и я стал убеждать наших помедлить еще немного, на что они, после моих убеждений, согласились. Но три дня спустя, к великому нашему несчастью, мы поняли, что встревожили все побережье до самого Персидского залива тем, что высадили турецких купцов в Дофаре; теперь этим путем не решится тронуться ни один корабль, и, следовательно, ожидать здесь чего-либо было безнадежно.

Новости эти меня сильно поразили, и больше я не мог противостоять требованиям экипажа возвратиться на Мадагаскар. Как бы то ни было, раз ветер все еще дул с юго-востока, мы были вынуждены повернуть к африканским берегам и мысу Гвардафуй 262, так как у берега ветры более переменчивы, нежели в открытом море.

Здесь наткнулись мы на добычу, которой не ожидали и которая вознаградила нас за все наше ожидание. В самый тот час, когда приставали к берегу, заметили мы идущее вдоль побережья к югу судно. Оно шло из Бенгалии, из страны Великого Могола, но штурманом 263 был голландец, если не ошибаюсь, по фамилии Фандергэст, и много моряков-европейцев, из которых трое англичан. Корабль был не в состоянии сопротивляться нам. Остальной его экипаж состоял из индусов, подданных Могола, из малабарцев и тому подобное. Было там пять индусских купцов и несколько армян 264. Кажется, торговали они в Моче пряностями, шелками, алмазами, жемчугом, миткалем и так далее, то есть, добром, которое производит их родина, и теперь на корабле мало что оставалось, кроме денег — все осмерики, а это, кстати сказать, и было то, что требовалось нам. И все три моряка-англичанина перешли к нам, то же хотел сделать и штурман-голландец, но оба купца-армянина стали умолять нас не брать его, так как, помимо него, никто больше из экипажа не умел управлять судном. Так, по их просьбе, мы вынуждены были отказать штурману, но зато взяли обещание с купцов не делать ему ничего дурного за то, что он хотел перейти к нам.

Этот корабль принес нам около двухсот тысяч осьмериков. Говорили они, между прочим, что на этот корабль собирался сесть какой-то еврей из Гоа, который должен был иметь при себе собственных двести тысяч осьмериков. Он ехал с целью отдать их на хранение. Но его счастье выросло из его несчастья: он заболел в Моче и не мог сесть на корабль.

К тому времени, когда мы брали этот корабль, в моем распоряжении, сверх моего судна, был только шлюп, так как в корабле капитана Вильмота обнаружилась течь, и он ушел на стоянку еще до нас и прибыл туда в середине декабря. Но порт, куда он прибыл, не понравился капитану, и он отправился дальше, оставивши на берегу большой крест с укрепленной на нем свинцовой дощечкой, где написал приказ направиться к нему, к большим бухтам у Мангахелли 265. Там он нашел превосходную гавань. Но здесь мы узнали новость, надолго задержавшую нас, в результате чего капитан обиделся, но мы заткнули ему рот причитавшейся ему и его экипажу долей из двухсот тысяч осьмериков. Но вот история, помешавшая нам явиться к нему. Между Мангахелли и другим пунктом, называющимся мысом святого Себастьяна 266, как-то ночью прибыло к берегу какое-то европейское судно. То ли из-за ветра, то ли из-за отсутствия лоцмана корабль сел на мель, и снять его не удалось.

В это время мы стояли в бухте (или гавани), где, как я сказал, была наша условленная стоянка, но мы еще не успели сойти на берег и не видали, таким образом, приказа, оставленного адмиралом.

Нашему другу Виллиаму, о котором я долгое время ничего не говорил, однажды сильно захотелось сойти на берег, и он пристал ко мне, чтобы я дал ему с собой небольшой отряд, с которым можно было бы без опасности осмотреть окрестность. Я был против этого по многим причинам и, между прочим, сказал ему, что он мало знает здешних туземцев, что они народ вероломный, и я не хочу, чтобы он уходил.

Но неотвязчивость Виллиама заставила меня уступить ему, так как я всегда очень полагался на его рассудительность. Коротко говоря, я дал ему разрешение идти, но с условием не отходить далеко от берега, на тот случай, что, если их что-нибудь вынудит отступить к морю, мы смогли бы заметить их и перевезти на лодках.

Виллиам ушел рано поутру. В своем распоряжении он имел тридцать превосходно вооруженных и отменно крепких парней. Шли они весь день, а к вечеру подали нам сигнал, что все обстоит благополучно; для этого они разложили большой костер на верхушке заранее назначенного холма.

На следующий день они спустились с холма по другую его сторону, держась морского берега, как обещали, и увидели перед собой очаровательную долину. Посреди нее текла река, которая несколько ниже, казалось, увеличивалась настолько, что могла поднять небольшие суда. Они немедленно двинулись к этой реке, и тут их поразил звук выстрела; судя по всему, выстрел этот был дан неподалеку. Они долго ждали, но ничего больше не услыхали. Тогда они пошли вдоль берега реки. То был прекрасный пресный поток, который скоро расширился. Они продолжали идти, покуда он внезапно не разлился в нечто в роде заливчика или гавани, милях в пяти от моря. Но самым поразительным было то, что, подойдя на более близкое расстояние, они ясно увидали в устье заливчика или гавани корабельный врак.