Условный переход (Дело интуиционистов) - Дегтярев Максим Владимирович. Страница 26

— Хорошо-хорошо, — я готов был дослушать историю Картеров в другой раз, — я понял, что Краб, когда вы его купили, был абсолютно новым.

— Ну, разумеется, новым! — она недовольно передернула плечами. — Это-то меня и возмутило!

— Что возмутило? — растерялся я.

— Что он вдруг испортился.

— Все роботы рано или поздно портятся — либо выявляется заводская недоработка, либо из-за неправильного обращения. А когда вы его приобрели?

— В мае месяце. Впрочем, — она снова погрустнела, — теперь-то я понимаю, что была к нему чересчур требовательна. Нельзя было сдавать его в мастерскую из-за таких пустяков. Теперь я могу лишиться его навсегда.

Промокнув слезу, госпожа Петерсон спросила:

— Вы верите, что его вернут?

— Безусловно, вернут. Не он же, в конце концов, убил этого Мосса…

Реакция была нулевой. Я продолжил:

— Полиция выясняет, как образовался провал в видеопамяти, почему робот не запомнил то, что должен был запомнить.

— И слава богу, что не запомнил! Роботам нельзя смотреть на насилие. Когда муж смотрит какой-нибудь боевик, я всегда отсылаю Краба в другую комнату. Как он будет относиться к нам с уважением, если увидит, что люди вытворяют друг с другом? Я бы вообще запретила показывать боевики по телевидению.

У них нет детей, — допер, наконец, я.

— А раньше у него никогда не было провалов в памяти? Вы не из-за них решили отдать его в ремонт?

— Нет, никогда.

— Что же произошло?

— Ой, — махнула она в сердцах, — да такая ерунда, что уже и не помню толком…

Господин Петерсон кротко напомнил:

— Ты велела ему заполнить налоговую декларацию.

— Чтоб я без тебя делала! — язвительно воскликнула она. — Кто сказал, что он это умеет? Не ты ли?

Муж стушевался. Я отвлек ее на себя:

— За кого он заполнял декларацию?

— Как за кого? За нас, конечно! Не за себя же. Мой муж — бухгалтер. Как-то раз ему вздумалось обучить Краба своим бухгалтерским премудростям. До Нового года нам нужно было заплатить налог на имущество, а я вспомнила об этом только перед самым отъездом в отпуск. Было столько дел! Муж сдавал годовой отчет, я собирала вещи в дорогу. Вот я и решила, что раз Краба научили платить налоги, пусть он и заполнит декларацию, а мы потом проверим итог. Конечно, он ничего не заполнил. Когда я вернулась домой от косметолога, Краб пребывал в полнейшем ступоре. Я его окликаю, он не отвечает. Вечером нам вылетать, а с ним вот какая беда. Нельзя же было оставлять его одного! Ну, мы и решили на время отпуска пристроить его в мастерскую. Там и уход, и профилактика, и круглый день под присмотром. Ах, как я теперь об этом жалею!

— Я был против, — вставил супруг.

— Задним умом все хороши, — припечатала его госпожа Петерсон, мягко говоря, вне контекста. — Скажи лучше, отчего он впал в ступор? Объясни человеку, а то он подумает, что это я во всем виновата.

— Краб не знал, будем ли мы использовать налоговые льготы.

— А почему он этого не знал? — наступала госпожа Петерсон.

— Потому что мы с тобой это не обсуждали. Прежде чем давать Крабу соответствующее указание, я хотел посоветоваться с тобой.

— Разве не логично было бы воспользоваться льготой? — спросил я. — Зачем это обсуждать?

— Одно название, «льгота»! Уменьшаешь один налог, зато тут же увеличиваешь другой. Может оказаться, что, воспользовавшись льготой, вы заплатите больше денег, чем без нее.

— Почему Краб не спросил у вас, как ему поступить?

Петерсон взглянул на супругу, — мол, вопрос не к нему. Госпожа Петерсон созналась:

— Когда я была у косметолога, я отключила комлог. Краб не мог мне позвонить. Да он бы и не позвонил — я же сказала, что наш бедный робот просто оцепенел при виде всей этой налоговой казуистики. Так что я тут не при чем. Не надо было говорить, что он все умеет, — и она злобно поглядела на мужа.

Присутствовать при семейном скандале не входило в мои планы. Я поблагодарил Петерсонов за чрезвычайно ценную информацию и попросил, если это возможно, переслать нам ту злополучную налоговую декларацию. Половина взрослого населения Фаона раз в год впадает в ступор. Первая декларация, поставившая в тупик робота, не должна была пропасть для истории.

Ленивца из «Дориды» доверили осматривать молодому мастеру из сервисного центра, где ремонтировали роботов всех моделей. Откликнувшись на просьбу Другича, местный инспектор разрешил Гроссману поучаствовать в консилиуме. Другич хвастается, что их мастер в два счета сбил спесь с кибернетика. Он записал дискуссию между ними от начала до конца и прислал запись Ларсону. Я попросил эксперта перевести кибер-слэнг на человеческий язык.

— Переведу в той мере, в какой я сам это понимаю, — приступая к разъяснениям, предупредил Ларсон. — Начнем с азов. Мозг робота состоит из нейросимулятора и памяти. Нейросимулятор — это искусственная нейронная сеть, процессор, по своему устройству сходный с человеческим мозгом. Благодаря нейросимулятору, робот способен к обучению и самообучению, вплоть до полной имитации человеческого сознания. В тоже время, робота можно программировать, как мы программируем обычный компьютер. В этом случае формирование или, как говорят, настройка нейросети происходит практически мгновенно. С человеческим мозгом ничего подобного сделать нельзя, и это, я полагаю, только к лучшему. У робота, только что сошедшего с конвейера, нейросимулятор уже обладает определенной настройкой, — так называемой настройкой низкого уровня, которая ответственна за способность к дальнейшему обучению. Настройка низкого уровня в чем-то напоминает операционную систему компьютера, но есть одно существенное отличие: эта настройка дана роботу на всю жизнь, она не может меняться или перепрограммироваться. Поэтому в большей степени напрашивается аналогия с мозгом человека, с его вложенной способностью обучаться, например, языку. Таким образом, любой робот обладает навыками двух типов — теми, которые он получил вместе с нейросимулятором и теми, которые появились у него в процессе обучения или программирования. Гроссман и мастер из сервисного центра сошлись на том, что команда уничтожить определенный участок памяти Ленивца относится к первому типу. Соответствующая программа существовала до того, как нейросимулятор вмонтировали роботу. Любопытно, что первым это заметил робототехник. Гроссман ему возражал, но парень оказался с головой — не то что полицейские эксперты, которые не смогли прийти к такому же выводу, хотя и находились в полушаге от него.

— Что же им помешало?

— Нейросеть обоих роботов оказалась в значительной степени разрушенной, — как если бы человека лишили половины головного мозга, или даже больше чем половины, — сколько именно, сказать не берусь. Из-за этих разрушений никому не удалось найти программу, ответственную за уничтожение памяти, о ее происхождении робототехник догадался по косвенным признакам. Видимо, это была очень изощренная вирусная программа. Она преодолела защитный барьер, установленный командой «хранить память».

— А следы команды «убить» они не нашли?

— Нет. Вполне вероятно, что эта команда имеет то же происхождение, что и команда «стереть». Ясно, что выполнение одной явилось следствием выполнения другой.

— И у Краба, насколько я понял, те же проблемы…

— Да. Случай с ним полностью аналогичен. Низкоуровневые вирусные программы в нейросимуляторе. Не мешало бы теперь понять, откуда в бытовых роботах появился такой странный нейросимулятор…

На следующий день после консилиума Другич и Гроссман отправились в «Дориду», чтобы поговорить с ее хозяином, господином Петито. Они застали его в крайне благочестивом настроении. Петито славил Господа за то, что убийство произошло в межсезонье, и просил его сделать следующий шаг, а именно: не допустить, чтобы слухи об убийстве дожили до следующего сезона. Собравшись с духом, Петито поставил перед Всевышним еще более сложную задачу: сделать так, чтобы через год-полтора люди снова вспомнили о трагедии, но уже как о неком легендарном событии, которое привлечет в его кафе падких на трагические легенды туристов. Петито посоветовался с Другичем, как бы почетче сформулировать эту просьбу, дабы наверху не возникло недопонимания. Пока они советовались, Гроссман осматривал место преступления. Наконец, земляки отбили-таки телеграмму и перевели разговор на Ленивца. Гроссман навострил уши.