Условный переход (Дело интуиционистов) - Дегтярев Максим Владимирович. Страница 3

— Вот, — сказала Лия и зябко потерла руки. Она была очень мила в этой своей растерянности. Рассматривая меня, светло-карие глаза прищурились, словно я был маленьким, как точка. На остром носике я заметил красноватый след от очков. Одетая в нечто среднее между халатом и пальто, она не походила на эстета со сдвигом, хотя именно такие носят теперь очки. Русые волосы были подстрижены «так, чтоб не мешали». На вид ей было лет двадцать пять, но лишиться мне лицензии, если ей исполнилось хотя бы двадцать четыре.

— Мне можно позвонить? — спросил я, указывая на видеофон, стоявший на нераспечатанной картонной коробке.

— Конечно. — Ее взгляд быстро метнулся к моему комлогу. Наверное, она подумала, что я уже начинаю экономить на расходах, связанных с ее делом.

На экране, который я благоразумно загородил собою, появился адрес того мужика с зубной щеткой. Она умудрилась-таки подсмотреть, и сама пустилась в объяснения:

— Видеофон перенесли сюда из другой квартиры. Хозяин купил себе комлог и видеофон стал ему не нужен.

— Что здесь не топят, это я понимаю. Но жить без связи!

— Это не квартира. Это подсобное помещение, которое приспособили…

— Для вас?

— Получилось, что для меня… А как вас зовут?

— Ильинский, — я протянул руку.

— А имя?

— Федр.

— То есть Фёдор?

— Можно и так, но не удивляйтесь, если я не буду откликаться. Знакомые приучили меня к более короткому варианту.

— Да и длинный совсем не плох, — сказала она убежденно и пожала, наконец, мою руку. — Присаживайтесь… ой, только не туда, там книги…

Вместо коробки, с виду — прочной, мне предложили диван с прожженным сидением.

— Обогреватель включить? — спросила она и шагнула к ребристому ящику в углу комнаты.

— Для начала я бы выключил кондиционер.

— У меня нет кондиционера. Так включить?

— Если он для гостей, то я, пожалуй, откажусь. Я все-таки не гость.

— Да нет, что вы… — Лия покраснела, — просто одна я боюсь его включать. Он как-то странно гудит и запах какой-то не тот…

— Со мной вам бояться нечего, врубайте.

От обогревателя пошел такой запах, будто внутри него сдох шнырек. Гудел он, как гудят все обогреватели, выпущенные в прошлом веке.

— Итак, — сказал я, — электрика я к вам пришлю. Что еще мы можем для вас сделать?

— Разыскать человека. Я же вам написала.

— Отлично. Мне нужно было убедиться, что вы не передумали. Кстати, вы случайно не с Земли? — Об этом я догадался по ее выговору.

— Да. Я там родилась и выросла. После учебы переехала сюда.

— Давно?

Простой вопрос поставил ее в тупик. Шевеля губами, она что-то высчитывала в уме.

— Не помните? — удивился я.

— Помню, но у вас же другой календарь…

— Не беспокойтесь. Фаонцев с детства приучают пользоваться двумя календарями — и местным, и синхронизированным, то есть земным.

— По земному календарю прошел месяц.

— Тридцать шесть местных суток. Понятно. И кого же мы ищем?

— Мужчину… Можно, я расскажу вам все с самого начала?

Я кивнул. Все бы клиенты придерживались этого правила.

— Как я уже сказала, училась я на Земле. Впрочем, учеба тут не играет роли, потому что Болонья мне быстро надоела, как надоедает очередь на выставку, даже если привезли Джоконду. Летом, во время каникул, я работала экскурсоводом в одном маленьком городке на Адриатике… Почему вы нахмурились? Адриатическое море находится на Земле…

На самом деле я задумался, кто такой Джоконда и почему он не в состоянии передвигаться сам.

— Так вот, — продолжила она и постепенно, слово за словом, стала растворяться в воспоминаниях, как явь во сне:

— Последнее лето промелькнуло не то чтобы быстро, а как-то незаметно, да и было оно дождливым и скучным. В конце сентября дожди зарядили уже не переставая. Туристический сезон заканчивался, поздние туристы прятались от дождя в кафе и барах, столики с узких мощеных улиц занесли внутрь, отчего улицы еще больше опустели. Был поздний вечер. Я сидела в кафе за столиком у окна, передо мной на скатерти в красно-белую клетку лежал иллюстрированный учебник по истории живописи, рядом искрил в пузатом бокале пурпурный глинтвейн. С его помощью я пыталась сначала согреться, а потом, когда согрелась, вдохнуть жизнь в затертые репродукции. За час до этого меня едва не смыло дождем с колокольни святого Михаила. С нее, прежде чем спуститься, я высмотрела это кафе. Оно и прежде было мне хорошо знакомо и в такую непогоду вдруг показалось единственным уютным местом во всем городе. И вот, я сидела у окна, глинтвейн остывал, про учебник я забыла — я смотрела в окно, его омывал дождь. Я представила себя на корабле, отходящем от причала в грозовую ночь. Меня охватила тоска, хотелось плакать вслед за небом, но почему-то не получалось… Мостовая за окном шла под уклон, дождевая вода неслась неоновым потоком к причалу, светящиеся вывески и витрины отражались в мокром камне мостовой, улица помолодела на тысячу лет. Я знала, что дом напротив кафе построили в пятнадцатом веке. Старый желтый камень совершенно скрылся за дождевым занавесом, витрина ювелирного магазина на первом этаже казалась расплывчатой сквозь мокрые окна кафе, перед витриной маячила тень. Тень то поднималась, то опускалась. Нет, я нисколько не подумала, что кто-то собирается грабить ювелирный магазин. Скорее это походило на поиски чего-то очень мелкого — словно покупатель, выйдя из магазина, обронил купленную вещь — кольцо или, быть может, кулон — в общем, что-то мелкое, но дорогое. Я увидела, как тень разогнулась и стала приближаться к кафе. Не знаю почему, но мне представился молодой человек, купивший своей невесте кольцо с брильянтом, и вот, из-за дождя и темноты, его свадьба может совершенно расстроиться. Мне стало смешно от таких мыслей и почему-то совсем не жаль растяпу. За окном мелькнул силуэт, я чувствовала, незнакомец смотрит в окно, и он смотрит на меня. Что он там видит — за мутным от воды стеклом? Шарж… женская голова из-под кисти Фрэнсиса Бэкона… Я умоляла его перестать смотреть и зайти — зайти наконец… Колокольчик над дверью звякнул, и в кафе вошел мужчина, он был гораздо старше того молодого человека, которого я себе представила — лет на десять, я думаю… Правда, с ростом и комплекцией я угадала — незнакомец был высок и широкоплеч… (здесь Лия смерила меня взглядом, но, видимо, сравнение было не в мою пользу) …но во всем остальном я нисколечко не угадала. Первое, что бросилось в глаза — это черная широкополая шляпа с шарообразной мятой тульей. Поля шляпы опустились под тяжестью воды, которая их насквозь пропитала. На незнакомце был черный плащ, то есть я так подумала, что это плащ, но вскоре поняла, что тонкое кашемировое пальто было насквозь мокрым, шерстяная ткань блестела, как ваш фаонский шнырек, только что выбравшийся из воды. Но стряхивать воду, как шнырек, незнакомец не спешил. Оставляя за собою мокрый след, он прошел к стойке и попросил у бармена фонарь. Бармен был готов к тому, что у него попросят водки или рому, но не фонарь. Он даже сперва подумал, что это название какого-нибудь коктейля. Незнакомец еще более настойчиво попросил фонарь. «Вам следует сначала выпить. Вы весь промокли, водка вас согреет», — сказал бармен, припоминая, есть ли у него фонарь. «Мне нужен фонарь», — повторил незнакомец. Под ним уже образовалась целая лужа. Подскочил робот-уборщик и стал вытирать воду. Незнакомец оглянулся на робота, потом поднял глаза и увидел меня. Впрочем, гораздо дольше, чем мое лицо, он рассматривал стоявший передо мной бокал. «Давайте глинтвейн», — согласился незнакомец, однако добавил: «Фонарь мне все равно нужен, постарайтесь найти, пока я буду пить глинтвейн». Почти все столики были свободны, и не было никакой надежды, что он подсядет ко мне. Действительно, он сел в углу, за следующий столик, я могла видеть его в профиль. У него был крупный прямой нос, волнистые каштановые волосы, смуглая… нет, пожалуй, бледная кожа. Он походил на местного, но говорил с неизвестным мне акцентом. Один раз он повернул ко мне свое лицо, и я увидела грустные миндалевидные глаза, как у юноши с фаюмского портрета. Когда я листала учебник, я видела этот портрет. Глинтвейн оживил, подумала я. Борода и усы у незнакомца были такими, какие бывают у людей, которые несколько недель не имели возможности побриться. Допив глинтвейн, незнакомец стал расплачиваться. Он долго шарил по карманам, вытащил совершенно мокрый носовой платок и несколько монеток, похожих на серебряные. Но он не собирался ими платить. Это было видно по тому, кaк он их выложил на стол — в сторонку, рядом с платком. И бармен, в чьих глаза сначала блеснул интерес, отвел от монет руку как от чего-то малоценного. Робот-уборщик, подъехав к столу, стал навязчиво вытирать пол вокруг незнакомца, словно торопя его. И тут незнакомец выложил на стол большой заржавленный гвоздь. Я заметила, что самый кончик гвоздя не был покрыт ржавчиной. Не то чтобы он блестел, но им недавно точно царапали по чему-то твердому и шершавому. Наверное, когда незнакомец вытаскивал монетки, у бармена еще оставалась какая-то надежда получить плату за глинтвейн, но гвоздь! — тут уж извините — люди, таскающие в карманах гвозди, за выпивку не платят, — так подумал бармен. Я взглядом изо всех сил показывала бармену — отстань, принеси человеку фонарь и уйди, я заплачy, если надо. Прочитав мой взгляд, бармен противно подмигнул мне, а незнакомец посмотрел мне в глаза и, кажется, усмехнулся. Я жутко смутилась, вдруг захотелось провалиться сквозь землю; плохо соображая, я выхватила косметичку и выбежала в коридор, где была дверь в дамскую комнату. Когда я вернулась, незнакомец уже ушел. Я села за столик и посмотрела в окно. На мостовой перед ювелирной лавкой подрагивало светлое пятно овальной формы. Я поняла, что это свет от фонаря. «Вы дали ему фонарь?» — спросила я бармена, который отчитывал робота за какую-то оплошность. «Да, — сказал он, — смотрите, что он оставил в залог». Это были часы, наручные и очень дорогие. Меня просто разрывало от любопытства. Я расплатилась, вышла из кафе и направилась на свет фонаря. Незнакомец ползал по мостовой на коленях и старательно осматривал каждый булыжник. Я медленно прошла мимо, он поднял голову и посмотрел очень недовольно, поэтому я не стала предлагать ему свою помощь, вместо этого я вернулась в гостиницу.