Нянька (сборник рассказов) - Аверченко Аркадий Тимофеевич. Страница 44
– Господи!
В гостиную вышел сам Терентьев и облобызался с гостем.
– Здорово, Кирилл! Сейчас и жена выйдет. Вышла и жена.
Она была худощавая, тонкогубая, с прической, взбитой высоко-высоко над желтым лбом.
– Анна Евграфовна! Неизмеримо рад видеть вас! Ручку-с! Давно вернулись из Москвы?
– Позавчера.
Она оглядела мужчин пытливым взором и с деланным равнодушием спросила:
– Ну а вы, господа, как проводили без меня время? Кирилл Бревков хотел заявить, что он не виделся с мужем со времени ее отъезда, но пытливое лицо Анны Евграфовны показалось ему таким забавным, что он ухмыльнулся и загадочно сказал:
– Было всего!
– Да? – криво улыбнулась Анна Евграфовна. – Вот как!
– Кстати! – обернулся к мужу Бревков. – Вчера я встретился с той полькой!
– С какой? – удивился Терентьев.
– Ну с этой, знаешь… Станиславой. Которой ты платье тогда токайским облил. Вспоминали тебя.
При этом Бревков многозначительно подмигнул Терентьеву одной стороной своего подвижного лица. Но Терентьеву не нужно было и этого подмигивания. Терентьев знал своего веселого, замысловатого друга и сейчас же решил, что он, Терентьев, не ударит перед ним лицом в грязь.
Он сделал фальшиво-испуганные глаза и погрозил Бревкову пальцем:
– Кирилл! Ведь ты же дал слово молчать! Кирилл расцвел. Мистификация получилась хоть куда.
– Молчать? Но я знаю, что Анна Евграфовна женщина передовая и простит мужчинам их маленькие шалости. Тем более – больших денег это не стоило. Сколько ты тогда заплатил? Сто сорок?
– Сто сорок, – подтвердил Терентьев. – Да на чай десять рублей.
Жена переводила взоры с одного весельчака на другого и наконец убежденно воскликнула:
– Да вы врете! Хотите подшутить надо мной. Дразнитесь.
Бревков никогда не мог примириться с тем, чтобы его шутки так легко разгадывались.
– Мы шутим? Ха-ха! Ну, хорошо! Да-с, Анна Евграфовна, мы шутим! Не придавайте нашим словам значения…
Он помолчал и затем обернулся к Терентьеву:
– А знаешь, насчет этой испанки Морениты ты оказался прав!
Терентьев никогда не знал никакой испанки Морениты, но вместе с тем счел необходимым обрадоваться:
– Видишь! Я говорил, что буду прав.
– Да, да, – медленно кивнул головой Кирилл. – Она сейчас же от тебя и поехала к этому жонглеру. Ха-ха! А ведь как уверяла тебя в своих чувствах.
Бревков ударил себя ладонью по лбу.
– Кстати! Все собираюсь спросить тебя: это ты засунул мне в карман тогда утром желтый шелковый чулок?
– Так он был у тебя? – захохотал Терентьев. – А мы-то его искали…
Жена сидела не шевелясь, опустив глаза.
– Вы это серьезно… господа? – спросила она странно спокойным тоном.
Кирилл Бревков вздрогнул:
– О черт возьми! Я, кажется, наболтал лишнего! Простите, сударыня. При вас не следовало вспоминать о таких вещах…
Она вскочила.
– Вы эт-то серь-ез-но?!
В тоне ее было что-то такое, отчего муж поежился и рассмеялся бледным смехом.
– Милая, но неужели ты не видишь, что мы шутим с самого начала? Никуда я не ездил и все время сидел дома. И с Кириллом не виделся…
Муж думал, что Бревков тоже сейчас расхохочется и успокоит жену. Но Бревков был не такой.
– Неужели вы так близко принимаете это к сердцу, Анна Евграфовна? Ну что здесь, в сущности, ужасного? Все мужья это делают и остаются по-прежнему любящими мужьями. Из-за мимолетной встречи с какой-нибудь канатной плясуньей не стоит…
Жена закрыла лицо руками, заплакала и сказала сквозь рыдания:
– Вы негодяи! Развратные подлецы…
– Кирилл! – вскочил с места Терентьев. – Перестань. Довольно! Аничка… Ведь он же это нарочно…
– Не смей ко мне прикасаться, негодяй! Я тебе не испанка!
– Сударыня! – сказал Бревков. – Он больше не будет, он исправится…
Анна Евграфовна оттолкнула мужа и ушла в спальню, хлопнув дверью.
– Началась история! – сказал муж, обескураженно почесав затылок. – И нужно было тебе выдумать такую чепуху!..
Сидя в кресле, Кирилл Бревков хохотал, как ребенок…
– Анюта! А Анюта!.. Отвори мне. Ну, брось глупить. Мы же шутили…
Молчание было ответом Терентьеву.
– Анюта, Аня! Что ты там делаешь? Открой! Кирилл хотел подтрунить над тобой, а ты и поверила… Ха-ха.
– Не лги! Хоть теперь не лги… в память наших прежних отношений. Все равно твои жалкие оправдания не помогут…
За дверью послышались рыдания. Потом все стихло. Потом дверь распахнулась и из спальни вышла Анна Евграфовна, в шляпе, с чемоданчиком в руках.
– Я уезжаю к тете. Потрудитесь не разыскивать меня – это ничему не поможет. Приготовьте Гришу ко всему этому. Мне было бы тяжело его видеть. Прощайте, Бревков.
– Анна Евграфовна, – кинулся к ней Кирилл. – Неужели вы поверили? Мы же шутили!!
Она слабо улыбнулась и покачала головой.
– Не лгите, Бревков. Дружба великое дело, но за негодяев заступаться не следует.
– Анна Евграфовна…
– Прочь!! Довольно.
Она отстранила мужа и вышла из комнаты, высоко подняв голову (еще 10 минут тому назад она решила выйти из «этого дома» с «высоко поднятой головой»).
– Чтоб тебя черти взяли, Бревков, – вырвалось у мужа совершенно искренно. – Ты еще что?! Тебе еще чего надо?
– Чего? – прищурилась вошедшая Пелагея. – А того, что изверги вы все, кровопийцы. Вам бы только вдовью кровь пить, чтобы вдове скорее в могилушку снизойти. Этого вам надо?! Да?! Пожалуйте расчет.
– С ума ты сошла? Кто твою кровь пьет?
– Да уж поверьте!.. Посторонние люди-человеки замечают… Уходили вы меня, чтоб вам ни дна ни покрышки! Может, мне и жить-то через вас неделька-другая осталась, да чтоб я молчала?! Нет в вас жалости! Как же – пожалеете вы! Посторонний человек пожалеет, это верно… «бледненькая вы, Пелагея Васильевна, скажет, хворенькая»… А вам – что? Работает на вас дура – и хорошо. Хы! хы!
Она села на пол и залилась слезами.
– Вон! – закричал Терентьев. – Вот тебе деньги, вот паспорт и проваливай. Э… да ну вас всех к черту!
Терентьев схватил шляпу, нахлобучил ее на глаза и убежал. Слышно было, как в передней хлопнула дверь. Пелагея тоже поднялась с пола и ушла. Уходя, поклонилась Кириллу и сказала:
– Балдарим покорно, батюшка! Хуть ты вдову пожалел!
Изумленный Кирилл почесал затылок и, бормоча что-то под нос, стал прохаживаться по опустевшей комнате…
В детской послышался шорох.
Крадучись, вышел маленький Гриша, увидев Бревкова, отскочил, бросил на пол какую-то бумажку и помчался к выходу.
– Куда ты? – крикнул ему вслед Бревков. Гриша взвизгнул на ходу:
– Убегаю! В Америку.
Кирилл поднял бумажку и прочел:
«В смерти моей прошу никого не винить. Виноват директор Уругваев. Уезжаю с Митей Косых в Америку. Примечание: не знал, как начинаются записки, и потому написал про смерть. А вообще едим в Америку. Ученик 2-го класса Григо. Терентьев».
Кирилл еще минут пять бродил по пустой квартире. Потом ему сделалось жутко.
Он оделся, вышел, запер на ключ наружную дверь и, отдавая ключ дворнику, сообщил ему:
– Терентьевы уехали за границу, а все вещи подарили тебе за верную службу. Старайся, Никифор!
И пошел по улице, усмехаясь.
С корнем
– Удивительная женщина! – прошептал Туркин. – Я ее иногда даже боюсь.
– Почему боишься?
– Бог ее знает почему. В ней есть что-то нездешнее.
– Где она?
– Вон, видишь… На диване комочек. В ней есть чтото грешное, экзотическое – это стручковый перец, но формы какой-то странной… необычной.
– Нездешней? – спросил Потылицын.
– Нездешней. Пойдем, я вас познакомлю. Она тобой интересовалась. Спрашивала.
Туркин схватил Потылицына под руку и, лавируя между группами гостей, подтащил его к пестрому комочку, свернувшемуся в углу дивана.