Рассказы для выздоравливающих - Аверченко Аркадий Тимофеевич. Страница 19

Пришлось пустить в ход всю свою светскость, чтобы выпутаться из неловкого положения. Я пригласил на помощь «сдержанного аристократа» и сказал:

– Я извиняюсь за эту шутку. Старик мне, откровенно говоря, очень нравится. Кроме того, ведь не написано же у него на лбу, кто он такой.

– Ничего, – сказала хозяйка. – Бывает. Это легко случается, если человек приходит в дом, где он никого не знает.

– Разве он никого не знает? – удивился я.

– Кто?

– Ваш папаша.

– Я говорю не о папаше. Извините, я пойду распорядиться по хозяйству.

«Сдержанный аристократ» поклонился и… сейчас же уступил место «душе нараспашку».

– Господи! Такие прелестные ручки, созданные для ласк, должны хлопотать по хозяйству… Знаете что? Скажу вам откровенно: я познакомился с вами всего несколько минут, но чувствую себя, как будто знаком десять лет. Ей-богу! Так что вы со мной не стесняйтесь. Хотите, я пойду, помогу вам по хозяйству.

– Что вы! Мне ведь придется заглянуть на кухню…

– Заглянем вместе! Эхма! Ей-богу, нужно быть проще. Вы мною располагайте… Я могу все: ветчину нарезать, бутылки откупорить…

– Да нет, зачем же. Тем более что на кухню нужно проходить мимо детской, а дети спят…

– Как! У вас есть дети, и вы, плутовка этакая, молчите? Да ведь я обожаю детей. Они сразу подружатся с большим дядей. Я им сделаю разные кораблики, бумажные треуголки… Хе-хе! Я сейчас пойду к ним повозиться.

– Извините, но это неудобно. Они уже заснули. Вообще, я думаю, что управлюсь сама…

Она быстро повернулась и ушла. «Рубаха-парень» сжался и, превратившись в «меланхолика», обратился к группе дам, сидевших в углу около пальмы.

Я подошел к ним, опустился на стул и, свеся голову, вздохнул.

– Я вам не помешаю?

Дамы умолкли и взглянули на меня.

Я подпер подбородок рукой и задумался.

Все молчали.

Я провел рукой по волосам, будто отгоняя мучительные мысли, и прошептал:

– Как тяжело!

– Что… тяжело? – спросила участливо одна из дам.

– Это все… Этот блеск и шум… К чему он? В жизни человека на каждом шагу самообман!

Две дамы встали и сказали третьей:

– Пойдем, mesdаmes. Вы не видели новую картину в кабинете? Пойдем посмотрим.

Я остался с четвертой дамой. Чутье мое подсказывало, что я наделал ряд ложных шагов и поэтому являлась настоятельная необходимость загладить все это…

Выручить должен был «рубаха-парень», но с примесью старческих покровительственных ноток, свойственных пожилому бонвивану, общему любимцу.

– Прыгаете все? – спросил я равнодушно.

– Как… прыгаю?

– Еще не замужем?

– Нет, я девушка.

– А-а… Сердечко-то, наверно, ток-ток делает…

Я засмеялся добрым старческим смешком.

– Женишка вам найти надо. Хе-хе. Буду приходить детишек нянчить. Да вы не краснейте – мне ведь можно извинить…

– Я замуж не хочу.

– Ах вы, моя козочка! Она не хочет замуж!.. Видели вы такое? Небось, когда этакий, какой-нибудь черноусый паренек прижмет к себе покрепче да поцелует…

– Послушайте! Я не привыкла, чтобы мне так говорили…

– Хе-хе! Глазеночки, как мышонки, бегают. Ну да молчу, молчу. Я ведь, мои ангелок, приличия знаю и ничего такого не скажу и не сделаю. Пошутить могу, но уж, например, рыбу с ножа есть не буду!

Читатель, вероятно, заметил, что я уже несколько раз упоминал об этом неумолимом условии, предъявляемом хорошим тоном человеку из общества. Дело в том, что из всего сложного кодекса светских условностей я знал только одну эту условность и, признаться, берег ее до ужина про запас, – чтобы за ужином одним этим приемом исправить все предыдущие ложные и неправильные шаги.

Увидев меня, распоряжающимся рыбой только при помощи вилки, всякий сразу бы понял, что все предыдущие слова и действия были только чудачеством пресыщенного аристократа.

Поэтому я очень обрадовался, когда хозяин вышел из карточной комнаты и пригласил всех к столу.

III

Я сел очень удачно: напротив хозяйки и наискосок от девицы, которая знала меня за добродушного чудаковатого старика.

Я ловил на себе их презрительные, сердитые взгляды и думал: «Ничего, миленькие. Светское воспитание не в том, что я заговорил насчет женихов или там хотел помочь хозяйке по хозяйству! А вот нож для рыбы, хе-хе… Посмотрим, многие ли из вас будут обходиться «без помощи ножа…»

Скажу прямо и откровенно: это был мой единственный ресурс, единственная надежда исправить первое неудачное впечатление, которое я иногда произвожу на людей.

От закуски я отказался и, напустив на себя манеру № 3 (сдержанный аристократизм), стал ожидать рыбы.

После закуски подали какую-то зелень и жареных птиц.

Мой сосед, отставной полковник, спросил меня:

– А вы почему же не кушаете?

– Спасибо, не хочется. Вообще, знаете, эта бурная светская жизнь утомляет…

– Да-а, – сказал полковник.

– И потом, мы, светские люди, прямо-таки окружены условностями. Того нельзя, этого нельзя. Вы знаете, до чего дошла светская изощренность?..

– До чего?

– Немногие это знают, но это верно: вы можете представить, что рыбу теперь едят только одной вилкой…

– Да это уже всем известно! – возразил полковник.

Я тонко улыбнулся.

– Не всем-с. Вот посмотрим-с, когда подадут рыбу.

– Да ее сегодня, вероятно, не будет, – возразил полковник. – Смотрите, уже подают пломбир.

Я побледнел.

– Как? Значит, рыбы не будет?

– Не знаю, – пожал плечами полковник. – Разве что вам ее подадут после пломбира.

Сердце мое упало.

«Господи, – подумал я, – стоит ли знать все тонкости и ухищрения светской жизни, если их нельзя применить. К чему моя воспитанность, мой лоск? Все пошло прахом!»

Расстроенный, я отказался от пломбира, извинился перед хозяевами («аристократ» и отчасти «меланхолик») и, не досидев до конца ужина, ушел.

Теперь шумиха светской жизни не привлекает меня.

Одураченный хиромант

– Тебе нужно непременно пойти к хироманту, – сказал мне дядя. – Он удивительно верно предсказывает настоящее, прошедшее и будущее… Мне, например, он предсказал, что я умру через 15 лет.

– Не могу сказать, чтобы это было «удивительно верно», – возразил я. – Подождем!

– Чего подождать?

– Да 15 лет. Если он окажется прав – так и быть, пойду к нему.

– А если он сам умрет до этого? – сказал дядя.

Я призадумался. Действительно, смерть этого удивительного человека поставила бы меня в безвыходное положение… Стоило ему только протянуть ноги, как я оказался бы совершенно слепым человеком, не могущим заглянуть в свое будущее и вспомнить далекое и близкое прошлое.

«Кроме того, – пришла мне в голову мысль, – мне есть полный расчет узнать время своей смерти. Вдруг да я умру недели через три? А у меня как раз в банке лежит тысчонка рублей, с помощью которой я мог бы должным образом скрасить свои последние предсмертные дни».

– Ладно, пойду, – согласился я.

Хиромант оказался чудесным человеком: без всякой гордости и заносчивости – как, в сущности, и подобает человеку, отмеченному Богом.

Он скромно поклонился и сказал:

– Хотя будущее и скрыто от пытливого взора людей, но есть на человеческом теле такой документ, по которому опытный, знающий глаз прочтет все, как по книге…

– Неужели?

– Такой документ – ладонь руки! Нет на земном шаре двух одинаковых ладоней у разных людей, и линии руки отражают все: характер, привычки, поступки и наклонности человека!

Сердце мое задрожало.

«Черт возьми! – подумал я. – А я только вчера потихоньку утащил у приятеля сигару, которую тот собирался закурить. Правда, этот поступок заключал в себе элементы чистейшей шутки, но если проклятая рука покажет самый факт, не осветив его с настоящей точки зрения, – в каком позорном положении окажусь я, похититель сигар… Сумею ли прямо посмотреть в глаза хироманту?»