Том 4. Сорные травы - Аверченко Аркадий Тимофеевич. Страница 83
— Послушайте, Берегов, зашептал Кашицын, склонив к своему рту ухо Берегова. — Лучше не надо парикмахера.
— Почему?
— Да так. Он тут еще что-нибудь разобьет, беспорядок наделает.
— Тут? Вот тут? В этой комнате?! Кашицын… Не надо вилять. В чем дело?
— Дело в том, что ведь ему рублей пять платить надо, а у меня…
— Пять? Рубль его обеспечит на все праздники.
— Да дело в том, что…
— Ну?
— У меня и рубля нет!!!
Он упал на подушку и стыдливо зарылся в нее головой.
— Устя-я-я! У тебя поразительный цвет лица и вообще фигура… сходи за парикмахером.
— Да черт с ним, — слабо запротестовал Кашицын, выглядывая из-за угла подушки.
Берегов пожал плечами и, молчаливо подойдя к окну, открыл обе форточки.
— Ой, холодно! — завопил хозяин.
— Что вы говорите! Вот не подозревал. А помните, я в мае открывал эту же форточку и тогда не было холодно. Вы помните май, Кашицын? Помните, я у вас был в гостях… Это было 7 месяцев тому назад… Помните, вы тогда пришли домой возбужденный и стали выбрасывать изо всех карманов деньги… Тысячу рублей, еще тысячу, пачку в пять тысяч, еще такую же пачку. Что-то, помнится мне, всего было около 15 тысяч?!
— Да, около этого, — прогудел в подушку хозяин…
— Помнится, тогда же вы послали Устю за каким-то особенным портным и заказали ему всякой чепухи тысячи на полторы… вы позвонили в экипажное заведение и наняли себе месячный экипаж, вы…
— Да, я это все помню, — перебил хозяин с легким нетерпением. — Теперь, если бы у меня была одна десятая, сотая этих денег, я бы уже не был таким дураком.
— Это меня радует, — сказал Берегов, глядя на него загадочными глазами. — Вы сделались мудры… А вот и парикмахер! Устя! Умыться барину! Чистую сорочку, Устя! Такая красивая женщина, как вы, не может не быть доброй. О, не смейтесь так увлекательно, а закройте лучше форточку. Так… Теперь эту скатерть со всем, что на ней, — к черту! Пока барина бреют, принесите свежую, накройте стол, перемените наволочки, приберите постель и затопите печь… Когда барина постригут и побреют, подметите пол, сотрите со всего пыль и наладьте нам самоварчик. Устя, да что вы, в самом деле, делаете, что у вас такой чудесный цвет лица? Ничего? Поразительно. Ну, действуйте!
Когда Устя, сметая со стола, взялась за знаменитый огрызок колбасы, напоминавший заднюю часть крысы, Кашицын поглядел на происходящее испуганными глазами и уже раскрыл рот с целью протеста, но парикмахер пригрозил:
— Не шевелитесь, а то обрежу.
Через полчаса чистенький, умытый и переодетый Кашицын сидел за самоваром против Берегова, жадно прихлебывал горячий чай и в одну из пауз, окинув взглядом комнату, засмеялся и сказал:
— А действительно, точно праздник. Чего вы молчите?
— А уж не знаю, — усмехнулся Берегов, — каяться мне перед вами или нет? Духу не хватает.
— В чем каяться?
— Скажите: у вас сейчас денег совсем нет?
— Есть. Четыре копейки.
— А какая сумма вас устроила бы?..
— Да мне бы рубликов двести. Прожил бы я скромненько праздники, а после Крещения — приискал бы и место. Господи! Ведь я три языка знаю, коммерческую корреспонденцию могу вести, уж не такое же я чудовище, в самом деле…
— Двести рублей, — задумчиво повторил Берегов.
— У вас я не возьму, — сказал, нахмурившись, Кашицын. — Я знаю, вы живете в обрез…
— В обрез, — усмехнулся Берегов. — А вы знаете, я вас обокрал.
— Что?!
— Скажите, вы хорошо помните последнее наше свидание в этой комнате?
— В мае? Помню.
— Вы пришли тогда от нотариуса с этим дурацким наследством, и деньги, как я уже говорил, торчали у вас нелепо, не по-деловому, изо всех карманов… Помните?
Кашицын усмехнулся.
— Теперь, если у вас память хорошая, вы должны вспомнить и последующее: сняв пальто, вы стали выгружать деньги: часть бросили на комод, тысяч десять сунули в комод, пачку положили в боковой карман, а кроме того, у вас было всюду понатыкано: и в жилетных карманах, и в брючных. И вы даже не заметили, как из жилетного кармана упала на пол двадцатипятирублевая бумажка. Хе-хе. Я ее поднял, конечно. Теперь — помните, когда я уходил, я вам передавал что-нибудь?
— Да… да, кажется, помню. Запечатанный конверт. И просили запереть в шкатулку до вашего востребования.
— Верно. Так слушайте: когда вы пошли к телефону насчет месячного экипажа и оставили меня одного, я открыл ящик комода, вынул из ящика одну пятисотрублевку, приложил к ней поднятые на полу и, запечатав в конверт, передал вам.
Изумленный хозяин привстал с места.
— За… чем же вы это сделали?
— Из симпатии к вам. Я ведь видел, что при вашем отношении к деньгам их вам ненадолго хватит. И был уверен, что пересчитывать не будете. Теперь-то вы, кажется, исправились?
— Да ведь конверт этот до сих пор в шкатулке валяется, — ахнул хозяин.
— Ну вот и пользуйтесь краденым, — усмехнулся Берегов.
— Георгий Иваныч, милый… Да ведь это что ж такое!! Ведь я спасен! Я возрожден. Где этот конверт?.. Вот! Глядите — вот он!! Одна бумажка и другая… Пятьсот двадцать пять рублей! Ну, я вас нынче так не отпущу. Не-ет… Мы встретим праздничек… Устя-я! Устя! Пойди к хозяйке и заплати ей за месяц…
— За два, красавица, — крикнул Берегов.
— Что? Ну, за два, так за два… Деньжищ-то все равно уйма… Потом, Устя! Сходи к Сидорову, купи там ты вот чего… гм!.. Окорок ветчины, телятинки купи, икорки паюсной… впрочем, можно и свежей. Ну, сардин, колбасы, конечно… фруктов. Да постой! Вот тебе записочка с адресом. По этой записке дадут тебе вина красного и белого… да и что уж там толковать… возьми парочку шипучего…
Хозяин совсем оживился; он чуть не прыгал на месте, потирал руки, причмокивал, смеялся, и глаза его блистали, как алмазы…
Подперши голову руками, молча сидел Берегов и глядел, глядел на хозяина, не сводя глаз.
Весь стол был уставлен бутылками, стаканами и тарелками с закуской…
Хозяин смеялся, подмигивал и трепал приятеля по плечу.
— Вот это праздник, я понимаю! Комната чистенькая, свежая, всего вдоволь…
И вдруг вскочил хозяин, как ужаленный.
— Что с вами? — испугался Берегов.
— Вспомнил… Скажите, магазины еще не заперты?
— Нет, нынче до одиннадцати.
— Ну, слава Богу. Чуть не забыл. Ведь у меня нет ни капли: ни одеколону, ни духов…
— Да, это, конечно, большой удар.
— Смейтесь, смейтесь. А я все-таки пойду сейчас, позвоню по телефону, чтобы прислали…
Он резво выскочил из комнаты.
Оставшись один, Берегов разгладил усы, подошел к комоду, на котором лежала принесенная Устей сдача, вынул из кучи скомканных бумажек пятьдесят рублей, открыл крышку шкатулки и всунул деньги в пачку каких-то старых пожелтевших писем.
Когда хозяин вернулся, Берегов сидел у стола, задумчиво прихлебывая из бокала вино…
— Кашицын, — сказал он, улыбаясь печально и ласково, — а не поступите ли вы и с этими деньгами так, как с теми пятнадцатью тысячами?
— Что вы, что вы, — кричал Кашицын, заливаясь смехом, — нет уж, знаете, я, спасибо, поумнел с тех пор. Да! Какая удача! В том магазине, где одеколон, оказались и английские галстуки… Я велел себе прислать штучки три… Все-таки, как-никак, такой праздник!!! Как вы думаете?..
— Месяца через полтора я к вам зайду, — уклончиво ответил Берегов.
Лошадиное средство
— Вот сигара. Вот спички. Вот вино. Курите, пейте и слушайте.
Инженер Берегов сказал:
— Ваш торжественный вид и тон меня пугают. Зачем вам вздумалось поднять меня с постели в час ночи и притащить к себе? Что случилось? Похоже, будто вы собираетесь делать предсмертное завещание.
— Берегов! Знаете, зачем я вас позвал ночью к себе? Потому что вы человек без предрассудков.
— Это верно.
— И что вы серьезно можете отнестись к тому, что вам серьезно скажут;