Бойцы Агасфера (Око силы. Первая трилогия. 1920–1921 годы) - Валентинов Андрей. Страница 14

Повезло тебе, Том Тим Тот!

14. Река

(Chor: 0’34)

«Пароход белый-беленький…» Как там дальше? «Черный дым…» Нет, не помню. «Здесь» вообще плохо вспоминаются песни. Свои поем.

…А их КТО сочиняет? Не Долматовский же я, в самом деле! Помню, еще во времена, когда я волн боялся, услышалось (на мотив Утесова, кажется): «Соленый гул в ночи тонул». Потом привязалось – уже «там». До сих пор вспоминается.

Итак, пароход белый-беленький… Никакой он не беленький – серый, с высокой черной трубой и огромными колесами. Миссисипи, одним словом. Колеса шлепают, из трубы идет дымок.

…Шлепают – беззвучно. И дым прозрачный, еле заметный, только воздух колышется. Но не это главное, пароходы всякие бывают, особенно «здесь». Река! В последнее время я все чаще оказываюсь возле реки. Возле – ладно, но вот НА реке…

Мы не в городе, не в моем городе. Мы вообще неизвестно где. Никогда тут не бывал – вода почти до горизонта, и слева, и справа. Слева еще виден берег, а вот справа – вода и вода. Но все же река – пару раз и справа мелькало нечто темное. И еще один раз приставали – ночью, я плохо помню.

…Почему – плохо? Я спал? И этого не помню.

[……………………………………………]

И бабочки нет – ни следочка. Даже неуютно.

Мы не в городе… Мы – нас не одна сотня, пароход огромный, три или четыре палубы. Да, четыре, причем верхняя, кажется, появилась только сегодня. Наверняка не скажешь, все вокруг смутное, неопределенное.

И туман. С самого утра – и до самого горизонта. Не очень густой, кое-что увидеть можно, но все же неприятно. Туман, река… Капитана, часом, не Хароном кличут?

Увидел бы бабочку – точно бы ладонь протянул! А может, и нет, но с нею спокойнее как-то.

…Не иначе «там» лампочка над головой погасла. А что? Вполне в духе материализма!

Мы… Кто – мы? Плывем не первый день, вот только помнится плохо. Маленькая пристань, туда я прилетел самолетом, вокруг все плоское, безжизненное… Тундра? Не помню. Вот пристань помню хорошо – дощатый настил, черные сваи, уходящие в воду, маленькая лодка рядом. Подумалось, что мы чуть ли не в Сибири, где-нибудь на Енисее. А потом – река. Эта пристань была на совсем другой. Там и вода иного цвета, и небо…

Плывем – долго, терпеливо, неспешно. Беззвучно шлепают колеса, еле заметно дрожит воздух над трубой.

А матросов не вижу. И капитана ни разу не встречал, так что спрашивать фамилию не у кого.

Туман, река… Сонника у меня нет, он для тех, неспящих, но символика хоть куда! Я, который «там», наверняка бы испугался. А мне-спящему… Нет, не страшно. За пределами города спокойнее. Даже не так. Чем дальше от изуродованного траншеями двора, от пустого балкона, от квартиры, куда я не хочу возвращаться, тем…

Нет, не думать!

«Пароход белый-беленький, черный дым над трубой…» Итак, пристань – и самолет. Я был… Очень далеко был, пришлось возвращаться самолетом…

…Серые тучи за иллюминатором, мгла, ни лучика света, молчаливые соседи в креслах, мигание маленьких лампочек над головой, стюардесса приносит пакет, но открыть его не решаюсь, в ушах – гул, машина легко подрагивает…

Значит, возвращаюсь. Остальные, кажется, тоже, мы все вместе. Все вместе – но почти не разговариваем. И никто не смотрит на реку. Почти. Просто стоят на палубе или бродят туда-сюда.

Бакен… Обычный бакен, но на нем не горит фонарь. Или на бакенах не должны гореть фонари? Но ведь туман, он стал еще гуще, даже берег – тот, что слева, – почти исчез.

[……………………………………………]

Надо с кем-то заговорить. Обязательно заговорить! Как я раньше не заметил? Их лица…

«Здесь», в городе – и не в городе, тоже есть живые и мертвые. В этом наш (мой!) мир ничуть не оригинален. Но мертвые «здесь» не всегда лежат в гробах. Когда лежат – вокруг сразу темнеет, чернота подступает, начинает душить, а ты ничего не можешь сделать. Ничего! Но чаще все иначе – «они» почти такие же, как живые. Почти – сразу и не различишь. Лишь когда подойдешь ближе, взглянешь в глаза. Или тебе взглянут… Впрочем, и по одежке узнать можно. Женщины всегда в платках, на мужчинах старые костюмы с широкими лацканами, дети… Стоп, хватит!

Правда, такое бывает только ночью. Но это в городе, а тут? Ведь мы на реке!

Неужели они все…

В глаза не смотреть, близко не подходить… И, конечно, ни с кем не заговаривать. Бабочки нет – и не надо, слишком часто ее вспоминаю. И без пластмасски выкрутимся, не впервой…

Тем более и страха нет. Верный признак, «здесь» не сам пугаешься, а только если захлестнет.

Страха нет. А что есть? Любопытство? Нетерпение? Пожалуй. Но главное не это, главное… Трудно выразить словами, очень трудно, но похоже на облегчение. Возвращаемся. Скоро вернемся. Вот-вот…

Или кажется, или нет, но все остальные чувствуют то же самое. Иногда такое бывает – можно понять без слов. Все мы вместе – на этом старом пароходе, на этой незнакомой реке, среди этого тумана.

[……………………………………………]

Никто не разговаривает… Но я тоже не разговариваю! Да, я ни с кем ни разу не говорил!

А как я выгляжу? Неужели так же, как они? Что на мне надето? Какой странный костюм! Кримпленовый, не иначе из музея. Лацканы… Обычные лацканы, зря это я. Вот только галстук странный, узкий… Нет, не странный, просто черный. Как восьмая полоска на радуге.

Так куда мы возвращаемся? В городе – в моем городе – такой реки нет!

Зашевелились!

[……………………………………………]

Правый борт! Все – у правого борта. На нашей палубе, на той, что ниже. Собрались, толпятся, куда-то смотрят. Молчат… Только куда смотреть? Все тот же туман, берега не видать, колеса шлепают по воде, вон еще один бакен вдали, и тоже без огней.

Вдали? Но бакен – это стремнина, стрежень. Значит, мы повернули? Да, и как раз направо.

Куда я все же летал? Почему ничего не помню? Только самолет, гул моторов, белесую мглу за иллюминатором. Случилось нечто важное? Ведь я был не один, все они тоже…

Солнце!

Нет, не солнце – просто свет, у самого горизонта. На солнце ничуть не похоже. На рассвете оно розовое или темно-красное, днем… Днем понятно, какое, а это просто свет. Белый, сильный, но тускловатый. Словно за матовым стеклом.

Все смотрят туда. Я тоже, трудно оторвать взгляд.

Вначале – пятнышко, затем… Да, как солнце, только больше. Над ним – полукольцо, будто гало возле луны. А выше еще одно, тоненькое, еле заметное.

Нам туда. Теперь знаю точно. И все знают.

Волнуемся? Я волнуюсь? Трудно сказать, все очень странно. И волноваться вроде не нужно.

[……………………………………………]

Уже на весь горизонт! Вокруг светло, туман уходит, уползает клочьями к стремнине. Вода стала белой, как молоко, гладкое густое молоко. А дальше, где свет…

Пристань? Нет, город! Белый город в белом свечении. Странно, он совсем рядом!

…Ровные кварталы, узкая лента стен, квадратные башни, острые шпили… Соборов? Мечетей? Пристань полна кораблей, таких же белых, как и река, как и все вокруг. Какой он огромный, белый город за белыми стенами! Наверное, там хватит места для всех и для меня тоже.

Белый город, белый-белый… А это что? Почудилось – или… Над белыми домами, над белыми улицами – зеленоватая дымка. Еле заметная, еле различимая, странная. Словно под белым покровом, под белым саваном – гниющее болото.

И свет уже не просто белый – белый с зеленью.

Нет, показалось, просто показалось! Наверное, клочья тумана – те, что не унес ветер.

Но ведь ветра нет?

[……………………………………………]

А если вернуться? Но как? Уже поздно, мы почти пришли. Там, в белых неярких лучах, нет ничего страшного, там нет ночи, нет темноты. И страха тоже нет.

А что ТАМ?

15. «Гипнономикон»

(Rezitativ: 2’15)

Книжные магазины – всегда интересно. И не во сне, и во сне, причем когда спишь в особенности. «Здесь» книги каждый раз непохожие, другие. Вот, к примеру, магазин в соседнем городе – не в том, где большая река, а где метро. Сколько там всякого! Половину подзабыл, но даже о том, что помню, думать приятно. Стоял тогда у прилавка и прикидывал: купить, не купить? А если куплю, сумею ли пронести из «здесь» в «там»? Мне-спящему все кажется, что такой способ все же есть, только я его не знаю.