Дезертир - Валентинов Андрей. Страница 7

– Овернский грапп! – Я выдохнул воздух и несколько секунд ждал, пока успокоится огонь, вспыхнувший у меня в желудке.

– Угадали, – разочарованно вздохнул лейтенант. – Видать, повидали вы свет, гражданин Шалье! Эх, пропали пять ливров!

Я только хмыкнул, сообразив, что действительно знаю, что это – овернский грапп, причем не самый лучший, поскольку настоящий грапп никогда не дерет так горло. Значит, этот скорее всего не из южной Оверни, а с севера, да и виноград не самого удачного урожая.

Тем временем кружка пошла по кругу, причем гражданин Леруа так и не решился выпить полную, заявив, будто медицина давно установила, что вина если и полезны для здоровья, то только в небольших дозах, а грапп – даже не вино, а просто издевательство над виноградом. Он же предпочитает помар, в крайнем случае кло-де-вужо, но исключительно из Бургундии. Тут уж не выдержал сержант Посье, с возмущением заявивший, что помар пусть пьют монашки в обители Святой Цецилии, а кло-де-вужо из Бургундии годится исключительно в качестве уксуса. Кло-де-вужо можно пить лишь то, что изготовлено на западе Шампани, а лучше и его не пить, а пить светлое воллене из той же Шампани. Если же употреблять что-нибудь из бургундских, то исключительно нюи, но не всякого урожая, а лучше всего 1779 и 1783 годов.

Этот выпад привел гражданина Леруа в изрядное волнение, и он решил прибегнуть к авторитету науки, сославшись на мнение какого-то Себастьяна Мерсье, [16] а уж Себастьян Мерсье лучше знает, какие вина во Франции стоит пить, а какие – нет…

Увидев, что дело дошло до Себастьяна Мерсье, лейтенант Дюкло подмигнул мне и заявил, что этот Мерсье – явный аристократ, а патриоты должны пить исключительно грапп, после чего предложил выпить по второй, причем по полной.

Вторая кружка граппа разом сняла все вопросы. Доктор, изрядно покраснев лицом, прикрыл глаза, вероятно, уйдя в размышления о науке, а лейтенант с гражданином Посье внезапно заговорили о театре. Похоже, это было продолжением давнего спора, начатого не сегодня и не вчера. Предмет дискуссии поначалу меня удивил, но затем я понял: санкюлоты из Внутренней армии верны себе – сержант решительно заявил, что гражданин Шометт, прокурор Парижа, должен наконец озаботиться и закрыть большинство этих вертепов, а еще лучше – все. Актеров же, предварительно изъяв из их среды явных контрреволюционеров, должно направить на изготовление селитры и рытье братских могил на Блошином кладбище.

Такой максимализм не пришелся по душе лейтенанту. Он считал, что театр – надежное подспорье в деле патриотического воспитания всех добрых французов, а посему надлежит лишь запретить ненужные и вредные произведения слуг деспотизма – всяких там Корнелей, Расинов и прочих Мольеров (что, впрочем, гражданином Шометтом уже сделано), изъять из прочих пьес старорежимные обращения «сударь» и «господин», заменив понятными и близкими каждому патриоту словами «гражданин» и «товарищ» (что тоже сделано, хотя и не всюду), и следить, чтобы не ставились такие контрреволюционные пьесы, как «Друг законов». Впрочем, лейтенант был полностью согласен с необходимостью революционной чистки театров. По его мнению, следовало первым делом отправить под «бритву» весь бывший Королевский театр в полном составе, что, впрочем, тоже делается, ибо большая часть актеров-контрреволюционеров уже арестована.

Придя к частичному согласию, гражданин Дюкло и сержант предложили выпить за друга санкюлотов гражданина Шометта, а заодно и за гражданина Ру. [17] Я не стал спорить и походя поинтересовался, не знают ли уважаемые граждане улицу Синий Циферблат. Или площадь. Или переулок. Там, как я пояснил, находится какой-то театр, весьма патриотический по духу, который мне очень советовали посетить.

Патриоты глубоко задумались, а затем покачали головами. Увы, такой улицы, равно как площади или переулка, они не знали. Название же сочли хотя и не контрреволюционным, но весьма странным. Во всяком случае, ни в предместье Сен-Марсо, ни в Сент-Антуане, ни в центре Парижа подобного названия они не встречали. Сходить же мне лучше всего в театр имени Марата, где ставят такие патриотические пьесы, как «Проводы добровольцев в Северную армию» и «Дерево Свободы».

Третья кружка граппа, да еще без закуски – вещь серьезная. В гражданина Леруа ее пришлось попросту вливать, после чего ротный лекарь стал из красного пунцовым и медленно осел на расстеленный на земле плащ. Остальные остались сидеть, но речь их начала немного походить на наречие ирокезов. Я почти перестал вслушиваться, отвернулся, вдохнул холодный осенний воздух и вдруг понял, что совершенно трезв, словно пил не всесокрушающий огненный грапп, а упомянутое доктором кло-де-вужо.

Да, я был трезв, и страх, ненадолго отступивший куда-то в темноту, никуда не делся. Он вернулся и сейчас был вновь рядом. Только теперь я начинал понимать весь ужас случившегося.

Все эти дни, лежа на повозке, укрытый двумя шинелями, я как-то не задумывался о простой и очевидной вещи. Мертвые не возвращаются. А если возвращаются – то не по божьей воле. Странно, я даже ни разу не вспомнил о Творце! А ведь когда-то я был добрым католиком! И теперь этот священник…

Да, порою я веду себя почти так же, как любой нормальный человек. Но потерявший ногу тоже чувствует боль в несуществующем колене! Фантомная боль! Я – такой фантом, помнящий свои привычки и слабости, но не помнящий самого себя. Священник что-то увидел. И я увидел тоже – его глазами. А если так, то чья воля лишила меня покоя? Моя собственная? Или чья-то еще? Тогда кто Он? Во всяком случае, не Тот, в Кого я когда-то верил и Кому служил несчастный пленник…

Наутро, когда рота не торопясь собиралась в путь (похоже, в тот вечер дегустация граппа происходила не только возле нашего костра), гражданин Дюкло виновато доложил, что священник бежал. Точнее, попросту ушел, ибо он, лейтенант Дюкло, поставил часового слишком далеко, а тот задремал, поскольку овернский грапп, как известно, не чета всякому кло-де-вужо или тем более помару.

Мы взглянули друг другу в глаза, я молча кивнул, увидел ответную усмешку и вдруг вспомнил чьи-то слова, сказанные очень давно. Да, тогда был какой-то спор, и кто-то сказал… И я сказал, что мы выиграли эту войну еще 27 декабря 1790 года, когда был принят декрет о неприсягнувших священниках. Добрые французы могут отвернуться от Короля, но никогда не предадут своего кюре. Значит, остается ждать, пока ослы в митрах заставят задуматься даже таких, как лейтенант Дюкло. Вандея и Бретань – только начало. Ведь и Шалье Лионский, чью голову никак не мог отрубить тупой топор, тоже начал с разгрома церкви Святого Сульпиция…

Больше о священнике мы не говорили, тем более предстоял короткий, но важный переход. К полудню мы должны миновать Севр, а значит, к вечеру рота будет в Париже. В Париже, где мне нужно найти «Синий циферблат»…

Гражданин Дюкло принялся приводить своих бойцов в вид, достойный истинных патриотов, я же вернулся на свою повозку, решив не суетиться зря. Скоро я буду в Париже и смогу наконец все выяснить…

Нет, не смогу! Все не так просто! Все совсем не просто!

В сказках и легендах призраки могут возникать ниоткуда и так же незаметно исчезать. Но я – кем бы ни был – не призрак. Для всех я – обычный человек, пусть несколько странный, потерявший память, забывший, кто он. Даже не так! Я – солдат армии Святого Сердца с чужими документами, совершенно не знающий – не помнящий – великий город, куда мне предстоит попасть. Я наверняка бывал в Париже и не раз, может, даже жил там, но надеяться, что тот, кто иногда подсказывает мне, будет выручать и дальше, слишком наивно. Тот Париж, где я когда-то бывал, уже не существует. Есть санкюлотский Париж, сердце трижды проклятой Республики, город, убивший своего Короля, растерзавший Королеву…

И в этом городе мне не поможет чужой документ. Прежде всего, национального агента Шалье будут искать. Его уже ищут. Значит, мне следует исчезнуть. Но исчезнуть в Париже трудно. Из слов гражданина Дюкло я уже знал, что граждане якобинцы позаботились об этом. Город разделен на секции, каждая из которых отвечает за порядок на своей территории. Ни одна гостиница, ни один домовладелец не примет постояльца без гражданского свидетельства, выданного секцией. Более того, он обязан тут же заявить о «подозрительном». Ко всему еще – патрули, облавы и просто бдительные прохожие. И – Революционный Трибунал, быстро «разъяснявший» каждого, кто вызвал сомнения. Мне нечего бояться смерти, но до «Синего цифеблата» добраться не дадут…