Капитан Филибер - Валентинов Андрей. Страница 19
– Йды, Максим. До дому йды, до матери! – «Партячейка» Петр Мосиевич берет парня за плечи, чуть встряхивает. – Говорю: йды! Сами тут… разбэрэмося.
Я киваю. «Разбэрэмося». В лучшем виде.
Еще три женщины и тоже в черных платках. Обходят строй, в лица глядят, в глаза. Большинство стоит ровно, не дыша, кое-кто не выдерживает, отшатывается.
– Этот, этот! Соседа нашего застрелил, нелюдь!..
Переглядываются шахтеры, усмехаются недобро. Еще один, значит.
– Вяжи убивца, товарищи!
Не позвали сюда господ офицеров, и юнкеров не позвали. Нечего «кадетам» встревать, когда свои со своими разъясняются. У вас, «кадеты», своя война, барская – а у нас своя, пролетарская. Горняцкая, ятить их перебабушку во седьмую лаву через пятнадцатый штрек!
Понимаю – не выдержат шахтеры. Еще немного – и покосят всех пулеметами. Без разбора, без выбора.
– Товарищ Шульга! Нельзя расстреливать, не простит Антонов. Сожжет Лихачевку, никого в живых не оставит. Пусть убираются к черту! Дайте очередь над головами, пусть в степь бегут. Доберутся куда-нибудь – их счастье. Нельзя расстреливать, нельзя!
– Ой, товарищ Кайгородов, сам розумию. Зараз прикажу убийц обратно увести, про остальных так и быть, подумаем… А тых, хто вбывыв, все одно придется порешить, потому как не люди воны. Ничего, тыхо зробымо, помните, я про старую шахту говорыв? Рты позатыкаемо, на телегах под рядном отвезем… Спросят если, мы и знаты ничего не знаем и видаты не видаемо…
Спокойна речь партийного товарища Шульги Петра Мосиевича. Понимаю – ничего не изменить. Свяжут, изобьют напоследок от всей шахтерской души, сбросят в черный холодный ад. Может, и гранат вслед накидают для верности.
– Алапаевск…
Само собой вырвалось, но услышал дед-«партячейка». Покосился недоуменно:
– Цэ на Урали? Там шахты неглубокие, нэзручно. Ничего, пристроим иродов…
Уводят убийц – кого волокут, кому штыками идти помогают. Остальных сгоняют в кучу, прикладами трамбуют для компактности. В ответ – вой до самых серых небес. Не хотят умирать дезертиры, не для того офицеров на части рвали и поезда захватывали. Обидно! Почти до самого дома добрались с барахлом награбленным, еще чуток – и на печку к теплой бабе, как и обещано, как в «Декрете о мире» прописано. Всего и дело-то: калединцев с «кадетами» погромить и пострелять, добычу в узлы связать…
Такая, понимаешь, непруха!
– Петр Мосиевич, отпустите их! – повторил я уже во весь голос. – Пусть идут куда хотят. Не их мне жалко, поймите!..
Тяжело вздохнул партийный дед, даже глаза закрыл. Не иначе, Алапаевск представил – на всех сразу, чтобы шахта доверху. Задумался, усы седые огладил:
– То быть по-вашему, товарищ Кайгородов. Говорите, хай в степь бегут? Ну, хай бегут, тилькы лишнее оставят. А мы кулеметами пособим – чтоб резвее бежала ця наволочь.
Шагнул вперед шахтер Шульга. Попятились бывшие солдаты 27-го запасного, почуяли.
– Кулеметы – цельсь!
Замерло все. Усмехнулся Петр Мосиевич, к дезертирам повернулся:
– До дому захотилы? Зараз пойдете – побегите со всей вашей дури. А ну, босота драная, сымай рубахи и портки! И панталоны сымай!..
Юнкер Принц свернул телеграфную ленту, аккуратно положил на стол, взглянул вопросительно. Я пожал плечами. Вслух можно было не проговаривать. И в самом деле, чего придумать? Военный совет разве что провести? Прямо здесь, в телеграфной с разбитыми стеклами и сорванной с петель дверью?
– Самое время совершить мой любимый военный маневр, – мечтательно улыбнулся Хивинский. – Знаете, господа, у нас в батальоне служило много малороссов. Они прекрасно формулировали: «Тикай, хлопци!»
– Угу. Весьма экзотично-с, – чуть подумав, оценил фольклорист Згривец. – А у нас была команда: «Атаковать Урал». Капитан, эшелон готов, если вы не собираетесь устраивать… э-э-э-э… Фермопилы…
Военный совет начался по всем правилам. Сперва высказывается младший по званию, затем следующий.
Антонов-Овсеенко твердо решил с нами разобраться. От Должанской, где стоят его войска, ехать всего ничего, даже если тихим ходом. Интересно, чем богат будущий троцкист-уклонист? Регулярных частей точно нет, разве что такие же одичалые «запасные». Понятно, Красная гвардия из Москвы и Питера, матросы Железнякова, Сиверса и Ховрина, будущая звезда НКВД Павлуновский со своими башибузуками… А бронепоезда? Это было бы совсем ни к чему.
За разбитым окном требовательно и сурово подал голос паровозный свисток, словно намекая. Пора, пора атаковать Урал! Только где он, этот Урал?
– Эшелон готов, – повторил штабс-капитан. – Кайгородов, чего мы ждем? Как говорится, спасибо этому дому…
Я кивнул. Спасибо! И оружием загрузились, и припасами. У Полупанова обнаружились не только запасы сухарей, так что Принцу с его чертежным почерком придется постараться. Прав маршал Монтекукулли: для войны требуются только три вещи: во-первых, деньги, во-вторых, деньги, в-третьих…
Личный состав даже успел пообедать. Целые сутки постились, а какая война на пустой желудок! Меня тоже звали, но как-то не сложилось. Сгорел аппетит – вместе с Полупановым.
– Чернецов, кажется, на станции Несветай, совсем рядом? – ненавязчиво намекнул Хивинский, кивая в сторону расстеленной на столе карты, тоже трофейной.
– Что? – спохватился я. – Нет, его срочно отозвали в Новочеркасск, дорога на юг перерезана. Портупей-юнкер Иловайский только что оттуда.
Рука нырнула во внутренний карман, нащупала сложенную вчетверо бумагу. Успел-таки портупей, молодец!
Пора решать.
– Грузимся. Но… Знаете, господа, не хочется начинать войну по-разбойничьи. Налетели, набрали добычи, скрылись. Мы же… Зуавы в конце концов.
– Герольда пошлем к боль-ше-вич-кам-с? – мягко улыбнулся Згривец. – Не много ли чести для этих, растудыть-переятить хреногловых, в Параскеву Пятницу через орудийный канал…
Я задумался. Герольда? Можно и герольда.
«Капитану Филиберу.
Сердечно благодарю Вас и чинов Вашего отряда за присланные орудия. Постараюсь не остаться в долгу. Вас же, капитан, отныне считаю своим лучшим другом.
Ваш Василий Чернецов».
Я спрятал записку обратно в карман, постаравшись не помять. Автограф! Хотел толкнуть дверь, но вовремя вспомнил, что это не требуется. Нет двери, отменена именем Революции! Ну-с, что там на станции?
А на станции…
– Р-равняйсь! Смир-рно!
Я чуть не попятился. Незнакомый резкий голос, хриплый, словно после бронхита. Незнакомый парень лет двадцати пяти в короткой подшитой шинели. Слева, у сердца – солдатский «Егорий», не простой, с «веточкой». Офицерская фуражка, погоны – один просвет, одна звезда. Правый рукав шинели пустой. Была рука – нет руки.
– Товарищ старший военинструктор! Добровольческий отряд поселка Лихачевка…
Отряд? Человек тридцать будет, такое можно считать и отрядом. Все с оружием, пулемет… «Льюис»? Точно, образца 1915-го, с деревянным прикладом. Неплохо!
– …Прибыл для получения дальнейших распоряжений. Докладывал прапорщик Веретенников!
Левая, уцелевшая ладонь лихо взлетела к козырьку.
– Вольно, прапорщик!
Поглядел налево, направо поглядел… Кого ты привел, Веретенников? Троих здоровяков-диверсантов, победителей страшной «таньки», я узнал сразу, но остальные… Большинство в гражданском, однако трое в шинелях, вот и бушлат с бескозыркой…
– Мы – Социалистический отряд! – прохрипел прапорщик не без гордости. – Представители партий социалистов-революционеров фракции Чернова и социал-демократов объединенных. Мы не признаем узурпации власти фракцией Ленина и готовы воевать за демократию и Учредительное собрание!
Я невольно сглотнул. Хорошо, что фольклорист Згривец не слышит. Итак, ПСР-черновцы и РСДРП(б), по-простому – эсеры и меньшевики. Вот значит как! В старых фильмах они все больше козлобородыми интеллигентами представлены, в пенсне и с зонтиками. Эти предпочитают «льюис». Разумно, зонтиком Учредилку не защитишь.