Крымский цикл (сборник) - Валентинов Андрей. Страница 64

19 июня

Со времени моей последней записи прошло пять дней, за которые случилось немало интересного. Все записывать нет резону, да и рука плохо слушается, о главном же стоит упомянуть обязательно.

Главным, конечно, была наша поездка в Гиссарлык. Генерал Витковский сдержал свое обещание и раздобыл паровой катер, доставивший нас прямо к устью маленькой речки Мендере-су, к деревне Бунарбаши, откуда до Гиссарлыка рукой подать.

Поехали мы вшестером: генерал Туркул, Володя Манштейн, мы с поручиком Успенским и наши соседи по палатке, наслушавшиеся от меня за эти месяцы о руинах крепкостенной Трои. Витковский поехать не смог, о чем очень сожалел. Напоследок он предупредил, что разъезды Кемаля уже несколько раз появлялись у самых Дарданелл, и мы решили взять с собой револьверы. Не то, чтобы надеялись отбиться от всего Кемалева воинства, а так, для спокойствия духа.

Еще в лагере Туркул приказал найти «Илиаду» Гомера, чтоб использовать ее как путеводитель. «Илиады» в Голом Поле, как я и думал, не оказалось, и мне пришлось кое-что воспроизводить по памяти. К счастью, Володя Манштейн учил в юнкерские годы не только строевой устав, и здорово мне помог. Память у него блестящая, особенно на стихи, которые я и в гимназии не мог заучить наизусть.

Итак, «Гнев, о богиня, воспой»… Плыли мы довольно долго, и времени хватило, чтоб напомнить бывшим юнкерам, бывшим гимназистам и реалистам, содержание «Илиады», а заодно рассказать о великом авантюристе Генрихе Шлимане, петербургском купце и американском миллионере, который, несмотря на скепсис всего ученого мира, нашел-таки Трою под желтой гиссарлыкской травой у речки Мендере-су, бывшего и трудно узнаваемого теперь легендарного Скамандра. Наверное, я излишне увлекся, так что все почему-то уверились, что я копал с Великим Генрихом. Пришлось их разочаровать. Шлиман умер, когда мне не исполнилось и трех лет, да и Трою мне копать не довелось. Я был лишь гостем вместе с моими коллегами из Русского Археологического института. Правда, показывал нам раскопки сам Дерпфельд. Жаль, что война прервала работу, и Дерпфельд, если он, конечно, жив, голодает сейчас в побежденной Германии, не имея возможности увидеть желтоватые воды Мендере-су. Может, он сюда еще вернется. Жаль, что мне об этом, видимо, уже не узнать.

Мы высадились на пустой берег с полуразрушенной пристанью. За годы войны здесь все пришло в упадок, и трудно было найти даже проводника. К счастью, я помнил дорогу, и мы зашагали к востоку. Отойдя сотню метров, мы оглянулись. Володя Манштейн предложил определить место греческого лагеря. Того самого, где стояли цветные палатки ахейских вождей, где ссорились владыка Агамемнон и быстроногий Ахилл.

Этот лагерь искал еще Шлиман. Дерпфельд, изучив береговую линию, предположил, что лагерь уже не найти. За долгие века море отступило, и угадать место почти невозможно.

Туркул оглядел местность и уверенно наметил два холма. Будь лн Агамемноном, то разместил бы лагерь на одном из них. Я согласился с ним, но напомнил, что Агамемнон был слабым полководцем. Иначе он не стоял бы у Трои десять лет. Да и ахейский лагерь имел не очень удобное расположение, в противном случае его не пришлось бы ограждать стенами.

Дорога к Гиссарлыку поросла желтоватой травой, что свидетельствовало о том, что в последние годы здесь никто не бывал. Позади осталась деревня Бунарбаши с ее фантастическими мазанками, напоминавшими чем-то Токмак, и мы ушли за невысокие холмы, покрытые той же выгоревшей травой и редкими мелколистными деревьями, необыкновенно похожими на крымские. В этой древней стране было тихо, и мы меньше всего ожидали встретить здесь конный патруль, появившийся из-за ближайшего холма.

Я достал бумагу с печатями, полученную от господина Акургала, и предъявил ее всадникам. Они принялись изучать ее с таким внимательным видом, что сразу же возникли сомнения в их грамотности. И тут Туркул чуть заметно толкнул меня рукой в бок и показал на погоны. Я вначале не понял, и лишь затем до меня дошло. Патруль был в другой, непривычной для нас форме – без погон, не похожей на форму султанской армии. Вместо фесок – фуражки; довершали экзотический вид красные петлицы и высокие ботинки. Значит, господа кемалисты уже здесь.

Мы уже приготовились к худшему, но старший патруля, судя по всему, офицер, внезапно заговорил на скверном немецком. Наша форма показалась ему подозрительной, но музейная бумага возымела действие. Кемалист разрешил нам следовать дальше и даже пожелал счастливого пути. ОН козырнул, и патруль вновь исчез за холмами.

Мы пошли дальше, рассуждая о том, пропустили бы нас русские большевики, будь у нас, скажем, бумага из Императорской Археологической комиссии. По всему выходило, что не только не пропустили бы, но, скорее всего, разменяли бы на месте. Выходит, господин Акургал прав, и Кемаль склонен уважать европейскую образованность. Туркул еще раз пожалел, что с Кемалем не удается поговорить. Я с ним полностью согласился. Но что поделаешь, паше больше по духу большевики.

Гиссарлык появился как-то сразу, словно вынырнул из-под земли. С первого взгляда он не производил особого впечатления – почти такой же, как и десятки холмов вокруг, разве что чуть выше и больше. Правда, узнать его можно сразу – по срытой вешине холма, пробитым траншеями склонам и нескольким теснившимся домикам, – остаткам лагеря Дерпфельда.

Мы стояли на поле у подножия Гиссарлыка и, напрягая память, вспоминали строки «Илиады». Именно здесь, на этом месте, погибли все защитники крепкостенной Трои. Чуть ближе к холму, там, где, вероятно, были ворота, упал пронзенный ясеневым копьем Гектор Приамид – главнокомандующий троянской армии. Туркул заметил, что в детстве, штудируя «Илиаду», он всегда сочувствовал троянцам. Теперь же сочувствует им еще больше. Троянцы защищали свой город от вдесятеро превосходящих ахейских полчищ, и ему непонятны почитатели Агамемнона и Ахиллеса.

Спорить не приходилось, но кто-то резонно заметил, что всегда находятся сочувствующие силе. Ведь и большевиков многие поддержали. И краснопузым ахиллесам скоро понаставят памятников с чертовыми пентаграммами, и Бог весть , когда помянут наших Гекторов.

Да, все это было здесь, на этом поле. И остались только невысокие курганы, поросшие колючим кустарником, да козий выгон, где пасутся «трагосы» из паршивой деревеньки Хыблак, что прилепилась к северному склону Гиссарлыка. Впрочем, и коз не видать, – говорят, Хыблак за годы войны обезлюдел.

Восхождение оказалось не таким легким делом. Траншеи постоянно перегораживали путь, позараставшие травой ямы так и лезли под ноги, к тому же приходилось постоянно прерывать путь, чтобы объяснить мешанину кладок, выползающих из-под красноватого суглинка. Хорошо еще, что в свое время Дерпфельд лично водил нас по раскопам. С первого взгляда понять здесь что-либо практически невозможно.

Здесь все перемешалось. Гладкие плиты от строений Нового Илиона, куда любили приезжать римляне, демонстрируя свой троянский патриотизм. Стена Лисимаха, которая, похоже, не имеет к Лисимаху никакого отношения, но, действительно, времен эллинизма. Греки тоже любили сюда приезжать. Александр Великий построил здесь целый храм. В честь Ахилла, естественно.

А глубже – семь или восемь слоев гари. Семь или восемь городов, сгоравших и вновь возникавших на пожарище. Какой-то из них и был, вероятно, Троей Приама. Правда, какой именно, никто еще не знает. Шлиман считал одно, Дерпфельд – другое, а великий Курциус так и не поверил, что это Илион. До самой смерти не поверил, хотя бывал здесь неоднократно.

Да, это камни производят впечатление. К сожалению, можно увидеть только их. Все остальное, что не было расхищено, спрятано теперь в музеях. В Германии находится знаменитый Клад Приама, раскопанный Шлиманом на южном склоне. А остальное разбросано по разным странам и никогда уже не соберется вместе. Что ж, великий город снова грабят. Вернее, дограбливают то, что осталось после ахейских вождей. Поручик Успенский, недоверчиво разглядывавший серые каменные блоки, не мог не поделиться своими сомнениями. Его беспокоила мысль о датировке. Насколько точны наши выводы. И применялся ли флюориновый метод для определения абсолютных дат.