Мне не больно - Валентинов Андрей. Страница 61

– Первый век? Римская империя?

– Да. Вот что меня поразило: у римлян было все, все необходимое для нормальной жизни – школы, почта, больницы, библиотеки. Но у них было еще одно – они умели вовремя останавливаться. Помните, во всех учебниках написано об александрийце Героне, который открыл принцип пара? Но римляне оставили паровую энергию лишь для детских игрушек…

– В силу социально-классового консерватизма, – прокомментировал все тот же всезнайка.

– Трудно сказать. Но представьте себе, что они все-таки построили паровую машину. Появились заводы, паровозы, пароходы, электричество…

– Тогда Америку открыли бы они, а не Колумб, – заметил кто-то.

– Да. И американская цивилизация погибла бы на тысячу лет раньше, даже не успев стать на ноги. А в Европе произошло бы то, что случилось совсем недавно, – окончательно погибло крестьянство, разорились ремесленники, аристократия превратилась в плутократию, города – в сточные клоаки. Античность погибла бы раньше и без всяких варваров. Я не говорю, что могли бы сделать римские кесари с более современным оружием…

– Но нельзя же отрицать сам прогресс? – упрямо, хотя и не столь уверенно, заметил писатель-фантаст.

– Мне трудно понять, что такое прогресс. Только прогресс техники? Но человеческое счастье вполне достижимо и с техникой времен античности. Прогресс морали? Мораль изменилась мало: даже христианство появилось в ту же античность. Я уже не говорю об искусстве, литературе…

– Вы, батенька, любите парадоксы, – вступил в спор уже знакомый Бену лирический поэт, – но, признайтесь, если следовать вашей логике, мы дойдем до Руссо с его идеей возвращения в пещеры. Знаете, в эпоху Днепрогэса и Магнитки отрицать прогресс как-то странно…

Бертяев улыбнулся и развел руками. Его супруга, давно уже ожидавшая окончания дискуссии, поспешила пригласить гостей в столовую, вызвав тем одобрительный шум.

За ужином Бен постарался молчать, хотя это было не так просто: его соседом оказался автор «Дяди Пети». Утолив первый голод, знаменитый детский писатель тут же начал разговор о том, какой должна быть литература для подрастающего поколения. Когда Бен был вынужден признать, что в детстве читал исключительно сказки Гауфа и повести Бернетт, его собеседник, сочувственно взглянув на отставшего от жизни иностранца, принялся пересказывать сюжет второй части приключений милиционера дяди Пеги. На этот раз страж порядка проходил службу в рядах РККА, что должно было тонко и ненавязчиво привить детям любовь к родным и любимым народом советским вооруженным силам. При этом мэтр не упустил возможности присовокупить, что поэму Гатунского, равно как и иные его произведения, дети читать не будут.

С последним Бен охотно согласился, в остальном же оставалось лишь время от времени кивать и говорить «оу!». Впрочем, господин Колонков не доставил излишних хлопот: писатель предпочитал беседовать о собственном творчестве, мало интересуясь державой, откуда прибыл его новый знакомый.

Внезапно, когда дело уже дошло до торта, в прихожей послышался звонок. Гости переглянулись.

– Лапшин, товарищи! – предположил кто-то.

– Лапшин! Лапшин! – поддержал целый хор голосов. Все заулыбались.

Хозяйка вышла на минуту и вскоре вернулась, причем не одна. В комнату вбежал невысокий толстенький человек в расстегнутом пиджаке и со сбитым на сторону галстуком. Оказавшись в столовой, он произнес «миль пардон!», долго жал руку Афанасию Михайловичу, заодно успев облобызать ручки нескольких дам, сидевших поблизости. Наконец он был усажен за стол, после чего с истинным вдохновением занялся котлетой по-киевски. Гости переглядывались.

– Ну, что нового в Столице? – поинтересовался кто-то.

– А? – вскинулся толстячок. – Миль пардон, дожую… Я как раз спешил, чтобы рассказать… Афанасий Михайлович! Товарищи! Я такое узнал…

Гости продолжали переглядываться, а кое-кто – и перемигиваться. Очевидно, товарищ Лапшин уже успел приобрести вполне определенную славу.

– Да! – Лапшин, отхлебнув из бокала, откинулся на спинку стула. Потрясающие новости! Скандал! Даже не скандал, а целый эль скандаль! Только прошу – между нами, антре-ну, так сказать…

Дружный хор тут же пообещал хранить полное молчание. Толстячок, дожевав очередной кусок котлеты, наскоро промокнул рот салфеткой и начал:

– Вчера… Представляете… Узнаю, что столичная милиция объявила розыск. Причем чрезвычайный и как раз на праздники!

– Карманника ищут, – предположил кто-то, очевидно, предвидя реакцию гостя. Тот хмыкнул:

– Я тоже подумал было – карманника, но, естественно, переговорил с кем можно… Вы же знаете, кое с кем я, так сказать… В общем, ищут не карманника, а молодого человека лет двадцати двух, особо опасного преступника…

Над столом пронесся вздох разочарования.

– Ага! – вскинулся Лапшин. – Я тоже подумал – обычная история. Но дело в том, дело в том…

Он перевел дыхание и окинул замолкнувших слушателей хитрым взором, предвкушая эффект:

– Этот человек умер. Шестнадцать лет назад! И теперь его ищут по фотографии, переснятой с памятника!

Реакция, как и ожидал рассказчик, была бурной, но неоднозначной. Преобладали смешки и реплики типа: «Эка загнул!» – Вот-вот, – кивнул Лапшин, подождав, покуда шум стихнет, – я тоже, знаете, в вампиров не поверил. Интересно, признаться, стало… Так вот, я выяснил: фамилия этого человека – Косухин. Он погиб в двадцать первом году, в Гражданскую войну был партизаном в Сибири. Сейчас на него объявлен всесоюзный розыск…

Тон рассказчика был столь уверенным, что собравшиеся притихли, недоуменно переглядываясь. На обычную столичную байку это уже не походило.

Бен слушал говорливого гостя, отвернувшись. На душе было скверно: Джонни-бой попал в переплет. Он молил Творца, чтобы Чиф не вышел из убежища до его возвращения. Путаница с двумя Косухиными объяснялась просто: кто-то явно не хотел привлекать внимание к Тускуле. Искали человека, похожего на похороненного когда-то красного партизана, для местной милиции этого вполне достаточно…

– Ну вот, – удовлетворенно продолжал Лапшин, – это, так сказать, начало…