Бомбардировщик - Дейтон Лен. Страница 35
Анна-Луиза не очень испугалась, когда ей не удалось открыть дверь из подвала. Она и не подозревала, что подвал засыпало двумястами тонн разбитого камня и обломков.
В подвале было сравнительно тихо, если не считать журчания просачивавшегося в него ручейка воды. Сейчас подвал освещался только тусклым светом керосиновой лампы, ибо подача электроэнергии прекратилась. Свет лампы отражался от гладкой темной поверхности воды, глубина которой в самых низких местах старинного каменного пола достигала трех-четырех дюймов. Это тоже не особенно беспокоило Анну-Луизу, ибо при той скорости, с которой ручеек из поврежденной трубы бежал сейчас, понадобилось бы несколько недель, чтобы уровень воды в подвале стал угрожающе высоким.
Анна-Луиза встревожилась лишь тогда, когда инженеры и техники перекрыли сток воды в канализационную магистраль. Проложенная вдоль улицы водопроводная магистраль была повреждена и дала течь не менее чем в шести местах. Вытекающая вода держалась на безопасном уровне до того момента, пока не начала просачиваться к подвалу по канализационной трубе. Затем уровень воды поднялся до поврежденных труб над подвалом, и это увеличило поток заполняющей подвал воды. Анну-Луизу очень напугало количество прибывающей воды, но это продолжалось недолго: когда в самой низкой части подвала глубина воды достигла шести дюймов, поток практически прекратился.
Это произошло потому, что пожарники начали брать воду из смотрового люка на Дорфштрассе, который заполнился к этому времени до краев. Наконец-то пожарники, боровшиеся с огнем в районе больницы, могли располагать достаточным количеством воды!
Огонь для них стал одушевленным противником. Больных уже эвакуировали в не тронутое взрывами и огнем крыло здания. Пожарникам понадобилось бы еще часа два — и с огнем было бы покончено.
Сначала больных охватила паника, однако вскоре в их моральном состоянии произошел перелом. Это случилось в тот момент, когда фрау Торн выплеснула на загоревшийся стул в операционном зале содержимое своего подкладного судна. Все знали фрау Торн, и потому все засмеялись, когда она сделала это. Казалось, что это событие восстановило стоическое спокойствие. Больничные койки сдвинули так тесно, что просвет между ними стал не более дюйма. Больные столпились в коридорах и кладовках. Никто не жаловался. В одной палате больные даже начали петь.
Бургомистр решил не возвращаться на командно-диспетчерский пост гражданской обороны. Налет прекратился, самолеты противника улетели, к тому же все телефоны в ратуше и в помещении поста вышли из строя. С этого момента все службы гражданской противовоздушной обороны должны были действовать по собственной инициативе. Бургомистр направился в сторону красного зарева над старым городом.
Он шел по городу, не веря своим глазам. С лица земли были стерты целые улицы из небольших домиков. На их месте он увидел лишь сплошные груды обломков, освещенные пламенем огромного пожара, бушевавшего в районе повреждения городской газовой магистрали.
Всего через три минуты после того, как бургомистр отправился из ратуши в старый город, на его команднодиспетчерский пост прибыл посыльный с сообщением, что к Альтгартену приближается вторая волна самолетов королевских военно-воздушных сил — около четырехсот бомбардировщиков.
Глава шестнадцатая
С того момента, когда они поднялись с аэродрома Уорли-Фен, Ламберт мельком видел шесть бомбардировщиков. До сих пор полет протекал без происшествий. Иногда по возвращении из рейда он слышал рассказы других летчиков о том, как их обстреляли, как они бомбили, какие понесли потери, в то время как он, Ламберт, видел очень мало, а иногда и вообще ничего не видел за весь полет. Но бывали и такие вылеты, когда получалось все наоборот.
— Посмотри налево, — сказал Бинти. — Прожектора засекли какого-то беднягу, и снаряды вокруг него разрываются, как конфетти.
Ламберт инстинктивно нажал на педали руля направления, чтобы уклониться от зенитных снарядов. Дигби продолжал лежать в носу самолета. Цель под ними представляла собой море разноцветных огней и вспышек. Дигби видел также, как от какого-то взрыва заколебалось пламя самого большого, самого яркого пожара.
— Истребитель! Истребитель слева на траверзе! — неожиданно завопил Флэш Гордон. К бешеному огню из его четырех пулеметов тотчас же присоединился огонь двух пулеметов верхней турели.
— Он атакует кого-то еще, — сказал Бинти.
Примерно в двухстах ярдах слева от них тонкая трасса зажигательных снарядов повернулась в темноте, словно кто-то невидимой рукой перевел стрелку огромных часов. Это ночной истребитель сначала сблизился со своей жертвой, а затем резко отвернул от нее вверх и скрылся в темноте.
— Створки бомболюка открыты!
Началось! Они сейчас на курсе, который ведет через самый центр пожарищ и рвущихся в воздухе зенитных снарядов. Цель под ними — как торт в день рождения ребенка: в затемненной комнате дрожит пламя шести желтых свечей. Торт в день рождения ребенка!
— Левее, левее! Так держать!
Самолет впереди них горел. Лопасти одного из его винтов стали вращаться медленнее. Его, видимо, поставили во флюгерное положение, но пламя раздувалось соседним винтом. Ночной истребитель наверняка зайдет еще раз, и тогда «скрипучую дверь» осветит это проклятое пламя, которое разгорается все ярче. Ламберт видел, как разламывался на части обтекатель горящего двигателя.
— Ты виляешь, командир, — крикнул Дигби в переговорное устройство. — Еще немного левее.
«Даже если там Мики Мерфи, пусть бы этот самолет пошел вниз! — подумал Ламберт. — Этот ночной истребитель наверняка сейчас позади нас. Спокойно, спокойно! Нет, им ни за что не удастся спастись. Выбрасывайтесь! Прыгайте, прыгайте, прыгайте, черт вас возьми! Прыгайте, вы, идиоты! Ваш самолет горит и вихляет, как боксер после оглушительного удара. Наверное, сломана лопасть винта у двигателя на другом борту…»
Летчик горящего самолета снизил скорость. Расстояние между ними уменьшалось, и языки пламени, казалось, так и потянулись к ним. Еще ближе… Бэттерсби с ужасом смотрел на Ламберта.
— Здорово горит, — спокойно сказал Дигби.
«Боже, это он говорит о цели, — пронеслось в сознании Ламберта. — Цель! Я совсем забыл о ней. Через какие-нибудь секунды этот горящий гроб совершенно потеряет скорость, и мы врежемся в него. Спокойно! Он опять приближается…»
— Сбрось эти проклятые бомбы! — пронзительно крикнул кто-то высоким встревоженным голосом, не похожим на чей-нибудь из экипажа. Только когда крик повторился, Дигби узнал голос Ламберта.
— Подходим, командир, не горячись! — спокойно проговорил Дигби.
«Неужели Дигби так прилип к прицелу, что не замечает, как этот горящий „ланкастер“ освещает все небо? — подумал Ламберт. — Заставить его убраться? Обстрелять, но заставить убраться? Что угодно, только дайте мне темноту. Ради бога, темноту! Может, на том самолете уже все мертвы? И он летит с автопилотом и будет лететь так в нашей колонне, рядом с нами, до самой Англии?»
— Бомбы сброшены, — доложил Дигби абсолютно спокойным тоном, но, увидев летящий рядом охваченный огнем самолет, изумленно воскликнул: — О боже!
Стекающий с задней кромки крыла бензин на горящем «ланкастере» распылялся и горел, как газовое пламя.
— Держись на курсе, командир, для фотосъемки, — попросил Дигби.
Пока тянулись эти самые длинные в жизни Ламберта тридцать секунд, его кабина сверкала, как золотая.
— Желоб для сброса фотобомб погнут, командир, — раздался тревожный голос Джимми. — Фотобомба застряла в нем.
— Вытолкни ее, — ответил Ламберт. — Не буду же я вечно так лететь!
— Ее не стронешь с места. Они даже не сделали снимка для фотопланшета. Ламберт вздохнул. В текущем месяце это уже второй случай, когда он возвращается из рейда без контрольного аэрофотоснимка. На доске начальника разведки, где в три ряда в хронологическом порядке располагались аэрофотоснимки целей, в одном месте будет торчать блестящий белый лист бумаги. Белый лист будет означать, что ни «скрипучей двери», ни ее экипажа, ни бомбовой нагрузки у них как бы вовсе и не существовало.