Бомбардировщик - Дейтон Лен. Страница 40

На крейсере противовоздушной обороны «Гельд» ночь для экипажа прошла спокойно. За пятьдесят пять минут, которые потребовались Ламберту, чтобы пролететь сто миль до цели я возвратиться назад, конвой прошел всего девять морских миль вдоль берега. Впрочем, «Гельд» прошел чуть больше, чем следовало, ибо в настоящий момент он находился на милю впереди конвоя, вместо того чтобы быть в его хвосте.

Единственной отметкой цели на экране радиолокационной установки «Вюрцбург» на крейсере была отметка, соответствующая самолету «скрипучая дверь», и так было до тех пор, пока сзади не подкрался самолет Лёвенгерца.

— Огонь!

Это был огонь, управляемый с помощью радиолокационной станции, и поэтому взрывы зенитных снарядов образовали весьма четкую прямую линию вспышек в воздухе. Счетно-решающее устройство радиолокатора нежно замурлыкало и откорректировало прицел. Следующий залп был дан с поправкой на скорость самолета. Второй залп оказался более точным, а третий — и того точнее.

Последний снаряд третьего залпа взорвался на раестоянии семидесяти одного фута от левого двигателя Лёвенгерца. Двадцать восемь осколков поразили «юнкерс». Четыре осколка попали в левый двигатель, а остальные — в крыло и фюзеляж. Лёвенгерц направил нос машины вниз и перекрыл топливный кран. Затем он дал на левый двигатель полный газ, чтобы израсходовать в нем остатки топлива и таким образом уменьшить опасность загорания. Лёвенгерц узнал берег, над которым летел. Он не раз совершал здесь вынужденные посадки в кошмарных снах, перед тем как проснуться.

Лёвенгерц сорвал крышку аварийного комплекта возле своего сиденья. Топливо вылетало из хвоста самолета в виде искрящегося в холодном лунном свете тонкого серебристого плюмажа длиной пятьдесят футов. Он закрыл створки радиатора на поврежденном левом двигателе и несколько увеличил мощность работающего правого. Затем сбалансировал самолет так, чтобы, поднять носовую часть.

Лёвенгерц посмотрел на побледневшие лица членов своего экипажа. Никто не произнес ни слова. Лёвенгерц сбросил заднюю часть фонаря кабины, и она с ужасным грохотом отлетела в сторону, подставив их под бешеный поток ледяного воздуха, который с воем и свистом завихрялся у кромок лобового стекла. Это нарушило балансировку, и Лёвенгерц отжал штурвал, чтобы опустить нос самолета.

Мросек выбросился первым, тщательно запрятав перед этим свой цейсовский бинокль под мундир. Один его ботинок мелькнул в опасной близости от головы Лёвенгерца. Мросек выскочил из самолета рывком. Сначала Лёвенгерцу показалось, что он выбросился благополучно, но раздавшийся в тот же момент неприятный глухой удар свидетельствовал о том, что спутная струя отбросила Мросека назад и он ударился о хвост самолета. Бинокль вдавился Мросеку в грудную клетку и сломал ему четыре ребра. Кувыркаясь, Мросек ударился запястьем об левую плоскость стабилизатора, и его оттянула назад спутная струя, разбрызгивающая топливо из трубы аварийного слива.

Обессилевший от удара головой и после бензинового душа, Мросек начал падение с высоты три тысячи футов. Холодный ночной воздух, проникая сквозь влажную одежду, пробирал до костей. В полубессознательном состоянии Мросек дернул вытяжной трос парашюта и благополучно опустился под его куполом на картофельное поле.

Закс всегда был несколько робок. Лёвенгерц решил, что этому человеку нужно нечто большее, чем обычный приказ.

— Если ты немедленно не выбросишься, то выброшусь я и оставлю самолет на тебя! — крикнул он.

Только после этого радиооператор Закс начал медленно подниматься для прыжка. Этому богатому молодому человеку неизменно везло в жизни. Он без происшествий отделился от самолета и благополучно приземлился.

Когда разорвался роковой зенитный снаряд, Лёвенгерца пронзила острая боль, которая затем вызвала общее недомогание. Ему казалось, будто его живот и талию кто-то обтянул чересчур горячим мокрым полотенцем. Причиной всему был рваный осколок насеченного латунного взрывателя из головной части зенитного снаряда. Этот кусочек весом всего в одну шестидесятую унции попал Лёвенгерцу в живот, проложил путь через мелкие артерии и почку и раздробил один из его поясничных позвонков. В позвонке осколок застрял, слегка повредив спинной мозг.

Лёвенгерц мрачно улыбнулся. Он вызвал по радио пост наведения и кратко доложил, что самолет поврежден, а сам он ранен и ведет машину на запад над одним из крупных островов в районе к югу от Роттердама.

— Выбрасывайтесь, «Кошка-один», — предложил Август Бах тревожным голосом.

— Сообщение: невозможно, — ответил Лёвенгерц, — у меня повреждена спина.

— Приказ: возвращайтесь назад.

— Слишком быстро теряю высоту.

— Приказ: оставайтесь на связи, — сказал Август. — Мы известим аварийно-спасательную службу. Они засекут ваше место для спасательных катеров.

— Спасибо, — ответил Лёвенгерц.

Ноги Лёвенгерца стали безжизненными. Действовала только верхняя часть тела. Зрение также ослабевало: красные и зеленые огоньки на приборной панели и яркая серебристая луна окрасились в грязно-серые тона. Гул исправного двигателя, казалось, тоже ослаб, и Лёвенгерц задался вопросом: не по этой ли причине тяжелый «юнкерс» так плохо держится в воздухе? Серый самолет приближался к серой поверхности моря, и вспышка, которая произошла, когда он ударился о волны, была такой же серой, как и вода, в которой он скрылся.

Установка «Вюрцбург» на радиолокационной станции «Горностай» следила за «юнкерсом» до самого моря, до того самого момента, пока отметка на экране не вспыхнула фосфоресцирующим светом и не исчезла совсем.

— Погиб, — сказал Вилли.

— Всегда погибают самые лучшие.

— И все этот проклятый крейсер!

— Они не виноваты. Им ничего не было известно, Вилли.

Ламберт нервно осмотрелся вокруг. В небе не было видно ни одного самолета противника.

— Командир, можно за меня немного посидит Джимми, а то меня здорово подпирает? — спросил Бинти Джонс.

— Джимми, ты можешь? — спросил Ламберт.

— Могу, командир. Ламберт почувствовал, как изменилась балансировка самолета сначала от того, что бортрадист пошел к верхней турели, а потом от того, что спустившийся вниз Бинти пошел в туалет в хвостовой части самолета.

Джимми Гримм, как и большинство бортрадистов, был обучен выполнять обязанности стрелка и всегда и с удовольствием занимал место в турели, откуда можно было видеть, что происходит вокруг самолета в небе. Он сдвинул шлемофон и прижался лицом к холодному как лед плексигласу турели. Джимми при этом испытывал такое чувство, будто выпил большой глоток холодного пива.

— Все в порядке, Джимми?

— Все в порядке, командир.

Ламберт заметил, как мелькнул свет от лампочки над штурманским столиком. Кто-то позади него отодвинул в сторону занавеску. Ламберт сразу догадался, что в кабину на минутку вошел Бинти. Бинти был твердо убежден, что управлять бомбардировщиком куда сложнее, чем водить мотоцикл, и поэтому очень любил наблюдать за действиями Ламберта.

— А как насчет фотобомбы, Бинти? Посмотри, нельзя ли ее сбросить, ладно? — сказал Ламберт.

— А мне поможет кто-нибудь?

— Нет, — ответил Ламберт.

— Я помогу ему, командир, — предложил Коэн.

— Хорошо, — согласился Ламберт. Посмотрите, можно ли ее сбросить.

Находясь над морем, трудно было предположить, что тебя начнут обстреливать восьмидесятивосьмимиллиметровыми зенитными снарядами, но, даже если каким-то чудом такое орудие и появится под ними, «скрипучая дверь» не пострадает, ибо идет на три тысячи футов выше, чем могут достать такие снаряды.

В тот момент, когда Ламберт размышлял над этим, около стабилизатора «скрипучей двери» разорвался стопятимиллиметровый снаряд, посланный из более мощных орудий крейсера противовоздушной обороны «Гельд». Взрывная волна отбросила Ламберта на штурвал, сбила с мест и привела в действие огнетушители и разметала по всей кабине штурманские карты Кошера. Все это сопровождалось яркой вспышкой света. Она ослепила Ламберта, глаза которого привыкли к ночной темноте.