Око Силы. Трилогия. 1937 -1938 годы - Валентинов Андрей. Страница 16
– Но о чем? – поразился Юрий, ожидавший все-таки чего-то другого.
– О своей антисоветской вражеской деятельности в составе нелегальной троцкистской организации, гражданин Орловский! Напоминаю, что чистосердечное признание... Ну и так далее...
Слово «троцкистская», произнесенное уже второй раз, удивило. Троцкого, как и прочих «героев Октября», Юрий искренне ненавидел.
– Ладно, – следователь обреченно вздохнул. – Не хочешь по-хорошему, значит?.. Фамилия?
Оставалось сообщить очевидное – что он, Орловский Юрий Петрович, 1904 года рождения, русский, из дворян, образование высшее, беспартийный, привлекался, последнее место работы...
– А теперь сообщите о своей антисоветской деятельности в Государственном Историческом музее, – предложил следователь и вновь скривился.
Можно было вновь переспросить, можно – возразить и протестовать, но Юрий решился:
– Признаюсь, гражданин следователь. Готов дать подробные показания по сути предъявленных мне обвинений.
– Как? – вскинулся тот. – По сути? Ну и словечки подбираешь, Орловский! Ладно, признаешься, значит. Хоть это хорошо... Ну, давай, колись, контра!
– Прошу предъявить мне конкретные обвинения, – негромко, но твердо произнес Юрий.
– Чего? – вскинулся следователь. – Ишь чего захотел, сволота дворянская! Да твои дружки – Иноземцев и Кацман – давно уже про тебя, гада, рассказали!..
Юрий похолодел. Вася Иноземцев и Сережа Кацман – именно этих молодых ребят он защищал несколько дней назад на том последнем собрании, когда мерзавец Аверх обвинил их во вредительстве...
– Признаюсь... – кивнул Юрий. – Я участвовал в деятельности нелегальной контрреволюционной... троцкистской группы...
– Ага... – энкаведист принялся водить ручкой по бумаге. – Ну, и в чем заключалась эта ваша... деятельность?
– Я... я подготовил вредительскую экспозицию...
– Чего?
Юрий с трудом сдержал усмешку. Этот бред он услыхал от все того же Аверха пару месяцев назад.
– Я заведовал фондом № 15. Мы готовили новую экспозицию по созданию русского централизованного государства. Я подобрал экспонаты таким образом, чтобы преувеличить роль эксплуататорских классов в создании Московской Руси и преуменьшить роль трудового народа. В экспозицию я сознательно включил книгу троцкистского историка Глузского, использовав ее в качестве пропагандистского материала...
Именно в подобных выражениях изъяснялся тогда товарищ Аверх.
– Так... – следователь оглядел написанное и почесал затылок:
– Какие указания вы, гражданин Орловский, давали вашим сообщникам Иноземцеву и Кацману?
– Я... не давал никаких указаний Иноземцеву и Кацману. Они работали в музее всего месяц...
– Угу, угу, – покивал энкаведист. – А почему же ты, проблядь, защищал их на собрании? Из доброты, бля, душевной? Ох, Орловский, отправлю я тебя все-таки в карцер. Там и не такие, как ты, мягчали... Может, ты скажешь, что и профессор Орешин, бля, не в вашей кодле?
...Этого Юрий не ожидал. Александр Васильевич Орешин, блестящий знаток нумизматики, каким-то чудом уцелевший в горниле «чисток», всегда вызывал у него восхищение. Еще в студенческие годы Орловский читал статьи профессора, а позже часто беседовал со стариком в его тихом кабинете, где со стендов тускло отсвечивали древние монеты – молчаливые свидетели прошлого...
– Я ничего не знаю про антисоветскую деятельность профессора Орешина, – Юрий посмотрел следователю в глаза. – Антисоветскую работу в музее я вел сам.
Внезапно энкаведист хихикнул и даже подмигнул:
– Ну, нет сил на тебя сердиться! Юморист, бля! Только что признал, интеллигент паршивый, что состоял в организации – а работал один!..
Юрий мысленно согласился – получалось нескладно. Но не «отдавать» же им ребят и Орешина!
– Я тебя, конечно, понимаю, – продолжал следователь. – Ты, бля, умный, кодекс читал. Хочешь по тихому получить свои 58 через 10, срубить «червонец» и – тю-тю! Нет, хрен тебе! Ты у меня, проблядь, получишь для начала 58 через 11, а если и дальше будешь тянуть, то и КРТД – на полную катушку!
Кодекс Юрий знал плохо. Статья 58, пункт 10, осуждала за «антисоветскую агитацию и пропаганду». Пункт 11-й, вероятно, еще хуже. Что касается «КРТД», то предположить можно было что угодно. «КР» – «контрреволюционер», «Т» – «троцкист» или «террорист», «Д» – «диверсант»...
Следователь ждал. Наконец он покачал головой и хмыкнул:
– Колись, колись, Орловский! Тебя ведь эти контрики на первом же допросе заложили. И Орешин, как возьмем его, тоже враз расколется. А так – помощь следствию, туда-сюда. Глядишь, отделаешься «четвертаком»...
Орловскому на миг стало легче. Значит, Орешин еще на свободе?
– Ведь что самое обидное, Орловский, – голос энкаведиста внезапно стал тихим, почти что задушевным. – Главным ты там не был: кишка у тебя, интеллигента, тонка. А на полную катушку получишь именно ты. И знаешь почему? Ну так я тебе скажу. Они тебя, бля, использовали. Понял? И сейчас используют. Ты что, думаешь, мы твой тайник не нашли? На, читай!
Он ловко выхватил из недр папки какой-то листок и швырнул через стол. Юрий, успев поймать документ, осторожно заглянул в него. В глаза бросилось: «Протокол обыска». Число памятное – то, когда состоялось проклятое собрание. И обыскивали не что-нибудь, а фонд № 15, которым он заведовал. Не иначе, Аверх расстарался – пригласил, показал...
Первые же строчки заставили похолодеть. Юрий читал долго, затем стал перечитывать, не веря своим глазам.
– Понял? – вновь хихикнул следователь. – Так что это уже тебе не 58 через 10! Тут, бля, другим пахнет!
Орловский помотал головой и проговорил медленно, словно произнося заклинание от нечистой силы:
– У меня в фонде... Ни в ящике стола... ни в другом месте... не хранилось никакой троцкистской литературы.
– Ага! Значит, бля, мы тебе ее подбросили! Или ее хранили без твоего ведома, так что ли?
Кроме Юрия в фонде работали еще двое – пожилые женщины, абсолютно не интересовавшиеся политикой. Нет, это какая-то ерунда, чушь!
– Желаешь взглянуть? – следователь отодвинул ящик стола. – Чтоб не подумал, что мы, бля, блефуем!..