Масть - Каплан Виталий Маркович. Страница 6

– Это вы, дядюшка, про войну с турками? – несмотря на запрет, вставил я. Вновь из духа противоречия.

– Нет, хуже, – потёр он свой шрам. – Что нам, Иным, человеческие войны? Главное, по дурости башку не подставлять, куда не надо. Но тут другое… и пока тебе знать не следует. Не кипятись, так надо. Чем меньше будешь знать, тем лучше сыграешь свою роль…

Я набрал воздух, намереваясь задать очередной вопрос, и выдохнул. Холодком каким-то повеяло, и напрочь пропало желание язвить. И ведь не магия то была с его стороны, магию бы я почуял. Нет, здесь не Иное. Здесь другое.

– Продолжаю, Андрей, – теперь в дядюшкином голосе послышалось даже что-то тёплое. – Нам надо выправить равновесие… но тут тоже всё не так просто. Взять на службу в Дозор сильных Иных – этого мало. Нужно ещё, чтобы служили они не за страх, а за совесть… у вас там, в столице, небось и слово-то это, «совесть», постыдным считается? Как же, как же… совесть это у дурачков Светлых, а мы, Тёмные, свободны от всяческих химер разума… Между тем глупо это, если каждый только сам за себя и только о своей пользе помышляет. Потому что подчас своей пользы иначе и невозможно достичь, кроме как через достижение пользы общей… То есть всех Тёмных. А стало быть, нам не просто новые сотрудники нужны, а такие, чтобы преданны были. Сам понимаешь, не на всех наших рассчитывать можно, если жареным запахнет, если жизнью рисковать придётся. Тот же Егорыч непременно свалит в сторону… и найдёт кучу оправданий, а Лука намеренно глупить станет, лишь бы его в покое оставили… Что ни говори, а у Ночного тут порядка больше, их служение Свету в железном кулаке держит.

– Так что делать-то надо? – всё же перебил я его. Уже не из духа противоречия, а просто видел: увлёкся старик, сейчас три часа болтать будет… причём эти оды порядку у Светлых я уже не в первый раз от него слышу.

– Есть тут у нас в Твери парнишка один с задатками Иного, – чётко, по-деловому заговорил дядя Яник. – Тебе надо будет его приобщить, сделать Тёмным. Но это даже не полдела, а едва ли четверть. Надо, чтобы он тебе предан был, чтобы за тебя мог и в огонь, и в воду. Приручи его, привяжи к себе. Но и это не самое сложное. Нам же с тобой его следует Тёмным сделать. Он же в Сумрак должен войти в нужном состоянии духа. Выйти Тёмным – и сохранить тебе верность. Ну а через тебя – и мне, получается. А как это сделать, решать тебе. Трудное задание. Можно сказать, творческое. Но я почему-то верю, что справишься. Причём времени у тебя не слишком много, к Троице, не позднее, он уже нужен нам в Дозоре. Пока обучим как следует, может уже и начаться то, чего я опасаюсь. Это тебе, Андрюша, не светлых целительниц ловить, это задачка для настоящего Тёмного. Тут ведь не столько магия нужна будет, сколько сообразительность.

– Да что же это за такой человечек, настолько нашему Дозору нужный? – усмехнулся я. – Он может стать Великим Иным?

– Великим ли, не знаю, – задумчиво протянул дядюшка, – но помимо силы у каждого из нас есть своя сноровка… свой особый навык. А здесь навык таков, что ой как может пригодиться. Ты, впрочем, пока этого не разглядишь… лет через пятьдесят уже сумеешь. Ну, какие наши годы! Ладно, пошли!

– Куда, дядюшка? Мальвазию пить? – не удержался я от дерзости. В конце концов, раз уж назначено мне быть в глазах общества наглым юнцом, так почему бы не поупражняться?

– Покажу тебе этого отрока, – ничуть не обидевшись, пояснил дядя Яник. – Заодно и поймёшь, насколько дело-то непросто.

Глава 5

Конечно, мы не пешком отправились, да и закладывать карету дядюшка не стал. Оказалось, у него давно уж провешены Врата по всему городу – куда может случиться надобность. Кстати, как и Александру Кузьмичу, не нравилось ему слово «портал», хотя в Петербурге почти все наши так и говорили, на европейский манер. Но старикам привычнее родное, от осин и берёз, – Врата вместо портала, посвящение вместо инициации, цветок души вместо ауры. Грудью они готовы встать за исконный наш язык.

Сам я, кстати, провешивать Врата пока не умею. Хитрое это искусство, в своё время объяснил мне Александр Кузьмич. Не только сила тут нужна, но и тончайшее чутьё. Прямо как игра на скрипке. Сдвинет скрипач палец на ноготок – и пожалуйста, фальшивая нота. С Вратами та же история: чуть ошибёшься в сплетении кольцевых потоков силы – и промахнулся на несколько саженей в точке выхода. Например, окажешься в выгребной яме, а то и под земной толщей или в воздухе, на высоте колокольни. Летать-то не всякий Иной способен.

Но сейчас бояться было нечего, сейчас работало дядюшкино умение, а мастер он изрядный. Пожалуй, не хуже Харальда. Его Врата даже настраивались по скорости движения. Если надо, путь займёт мгновение ока, если надо – часы. Всё равно ведь время это внутреннее, а выйдешь в ту же секунду, что и войдёшь.

Дядюшка выбрался из-за стола, начертил пальцем в воздухе овал, и тотчас разверзлось перед нами чёрное, в полтора человеческих роста, отверстие. Оттуда потянуло зябким ветерком, пахнуло сырой землёй. Во всяком случае, так чудилось мне. Каждый же по-своему видит и ощущает Врата. Может, дяде Янику грезилась посыпанная мелким гравием дорожка в его имении Туманный Луг, по обе стороны – розы, причём слева тёмно-красные, почти чёрные, а справа – белые, с лёгким оттенком желтизны.

Так, во всяком случае, было семнадцать лет назад, когда матушка ездила навестить своих стариков, и я, восьмилетний, упросил взять меня с собой. Заглянули тогда и к дядюшке – дальней в общем-то родне, матери он приходился троюродным дядей, и виделась она с ним редко. А тут вот вдруг решила наведаться… будто попрощаться… будто предвидела то, дальнейшее. А может, и всё проще – бездетному дядюшке было тогда уже за семьдесят, в таком возрасте человеку пора уже подумать о завещании, и значит, стоит ему мягко напомнить о том, что есть же у него близкие… пускай и дальние.

Очень мне тогда в Туманном Луге понравилось. Дядюшка оказался славным стариком, не докучал наставлениями о том, что подобает и что не подобает благородному мальчику. Потому бегал я взапуски с гончими из его своры, прыгал на сеновале с дворовым мальчишкой Пантюхой, объедался малиной в саду. И на матушкины укоры, что сие неприлично, дядя неизменно ей возражал: «Да ладно тебе, Пелагея! Пусть мальчонка поживёт немного по-человечески! Успеет ещё по-иному». Как в воду глядел.

Но сейчас мне тёмные и светлые розы не грезились. Сейчас мы шли по узкой – меньше аршина – серой дорожке, а справа и слева поднимались высокие скалы, смыкаясь у нас над головами. Откуда брался свет в этом ущелье, я не думал. Оттуда же, откуда и всё остальное: из моей головы.

Дядюшка сказал, что длительность перехода установил на полчаса, и этого хватит, чтобы изложить мелкие подробности моего задания.

Оказалось вот что. Живёт в Твери на Большой Ямской улице отставной секунд-майор Терентий Львович Скудельников. Лет ему пятьдесят шесть, в отставку вышел в семьдесят третьем, а до того служил в артиллерии. Женат на Прасковье Михайловне, в девичестве Булкиной, та моложе его всего двумя годами и держит мужа в ежовых рукавицах. От покойных родителей достались Терентию Львовичу две захудалые деревеньки, Сосновка и Белый Ключ, в ста верстах от города. Ну и домик в Твери, где они с супругой и проживают по сей день. Домик, прямо скажем, не дворец, но и не мужицкая халупа, конечно. Две дочери у них с Прасковьей Михайловной было, но корь их ещё в младенчестве сгубила, так что старики доживают век свой одиноко. И небогато. Если считать с дворовыми людьми, то душ пятьдесят всего наберётся, деревни-то – одно название, а крестьяне перемёрли, когда по губернии оспа гуляла.

Дворовых же людей у Скудельниковых немного. Кучер Павлушка, садовник Трофим, кухарка Настасья, сенная девка Дашка и брат её Алёшка. Родители их, Митрий да Алёна, уже три года как погибли страшной смертью. Послала их зимой барыня Прасковья Михайловна в Сосновку, припасов всяких-разных оттуда привезти. Снарядили телегу, запрягли лошадку, отправились. А на обратном пути – волки. Кнутом не отбиться, да и ружьё бы тут не спасло. «Между нами говоря, – пояснил дядя Яник, – не совсем это и волки были. Наши оборотни, дозорные, Пётр Иванович и Ефимка. Всё законно, по лицензии».