Полоса невезения - Каплан Виталий Маркович. Страница 44

- И дома, в Столице, тоже самое?

- Нет, в офисе у нас неплохой буфет. - Она напряженно смотрела на чайник, будто от ее пристального взгляда тот быстрее закипит. - А дома... по-всякому.

Тускло как-то прозвучал ее голос - точно расстроенная гитара, которую долго и безжалостно терзали неумелые пальцы.

- А что... - я помедлил. - Дома за твоим питанием следить некому?

Лена, казалось, не услышала вопроса. Глядела на шумный чайник, молча, неподвижно. Как вырезанная из слоновой кости статуэтка.

- Некому, - вдруг ответила она. - Совсем некому.

И снова закаменела. Что скрывалось в ее неподвижности - готовность взорваться или, напротив, тихо погаснуть? Кажется, я попал ей в болевую точку.

- Извини, - глотая звуки, пробормотал я. - Не надо было спрашивать... всё язык мой дурной.

Лена глухо рассмеялась. Точно костяные шарики, стукаясь друг о друга, покатились россыпью.

- Ты-то здесь при чем, Косточка? Ну спросил и спросил. Нормально. А я ответила... то есть нет, конечно. Разве это ответ... Тут надо уж всё рассказывать, а это так долго... и так страшно... Может, потом. А сейчас не надо, ладно? Снова туда возвращаться... в этот дым, в этот ад... Короче, пять лет уже. Потому я и в "Струну" пошла... Чтобы не напрасно всё... чтобы хотя бы других вытянуть...

Она замолчала, посмотрела на меня своими огромными - оказывается, они огромные! - серыми глазами. Словно что-то пыталась передать, что-то такое, что не вмещается в слова.

А потом отвернулась, вздрогнула - и плечи ее мелко затряслись. Лена старалась плакать беззвучно, но это не получалось. Тонкие всхлипы, словно у ребенка, давно уже потерявшего всякую надежду. Навсегда заблудившегося в чужом мире. Угодившего в черную паутину.

Меня точно захлестнуло волной жалости. Ничего уже в ней не осталось от лихой начальственной дамы - сейчас это была маленькая, глупая девчонка, попавшая в беду. И холод пробежал у меня по спине, чтобы тут же смениться поднявшимся из самых глубин жарким облаком.

Я не стал ничего говорить - просто подошел, обнял за плечи. Прижался щекой к ее уху, маленькому и теплому. И время тут же остановилось. Всё постороннее исчезло, растаяло в убегающем от нас пространстве. Ничего больше не было, кроме нас - потерявшихся детей. И ее сердце гнало по жилам горячую кровь, стучало часто-часто, сухими щелчками - как опрокинутый метроном в некоем зале... Только и зал сейчас выветрился из памяти, все эти залы, Струны, Трибуналы - какая же это мелочь и глупость по сравнению... Я не хотел подбирать сравнения, не до того мне было, задыхающемуся от боли и нежности.

- Ой, чайник! - вскрикнула вдруг Лена, и время вернулось, зашелестело осыпающимся песком.

Чайник и впрямь едва не выкипел. Он-то, неживой, не погружался в бесконечное "сейчас".

- Прости! - утирая глаза рукавом, сказала Лена. - Не обращай внимания, просто истерика. Знаешь, у меня бывает. Ну не железная я! Знаешь, я так боялась в автобусе... На какую-то секунду вдруг почувствовала, что теряю контроль... что я этого мужика сейчас... ну ты понимаешь.

Я понимал. Что такое Боевой Резонанс, не надо было объяснять.

- И это не впервые, - сокрушенно добавила она. - Еще не срывалась, но бывала так близко... Мне, наверное, лечиться надо. Бросить всю эту канитель, и закатиться в хороший санаторий на полгодика... Только нельзя ведь, рассыпется без меня. Не потянут.

Я поискал глазами заварочный чайник. Не найдя, просто сыпанул заварки в оба стакана. Залил свежим, еще булькающим кипятком.

- Сахара мне не клади! - предупредила Лена. - Всегда пью несладкий.

- А говорят, незаменимых нет, - усмехнулся я через силу. - Врут, выходит?

- Врут! - радостно подтвердила она. - Нагло и беспардонно. В "Струне", Косточка, самое главное - это не резонансы, не связи и не деньги. Люди главное, их души. Всё остальное вторично. Не партия же мы, в самом деле. Мы ли нашли Струну, она ли нас, без толку разбирать. Только она ведь сама по себе, без нас, ни на что не способна. Нет гитариста, нет - музыки.

Кузьмич, помнится, говорил немного иначе. Голос его, обычно живой и самую чуточку наигранный, в тот раз звучал по-другому - сухо и, пожалуй, печально.

Мы сидели вдвоем в небольшой, с завешенными окнами, комнате. На столе горели три свечи в бронзовом подсвечнике, изображающем девочку-арфистку. По стенам едва угадывались контуры гитар и скрипок.

Это было первое мое занятие по "резонированию" - так в здешнем просторечии называлось нечто странное и мне пока малопонятное. То ли медитация, то ли какая-то магия - в любом случае оно плохо вмещалось в мои рациональные, материалистические мозги.

- Только ты не относишь к этому как к общеобязательному учению, сразу предупредил Кузьмич. - Никакого догматизма, упаси Боже! Просто есть некие вещи, и есть наши попытки их осмыслить. А осмыслить-то сложно, Костя. У кого-то выходит лучше, у кого-то хуже... Первым это сделал Главный Хранитель, и большинство с ним согласны. Просто потому что ничего убедительнее никто не придумал.

По словам Кузьмича выходило, что весь окружающий мир -порождение какой-то мистической сущности. Вернее, не порождение, а в каком-то смысле отражение. Отзвук.

- Это что же, получается, Бог? - непроизвольно съязвил я. - Господь Вседержитель?

- Не знаю, Костя, не знаю, - пожевал губами Кузьмич. - "Бог" слишком неопределенное слово, каждый вкладывает в него что-то свое. Может быть, ты прав, и Струна - это Бог. В каком-то смысле, конечно. Но мы слишком мало о ней знаем, чтобы утверждать наверняка. Мы знаем, что она есть. Что она превыше нашего мира, нашей вселенной. Что она открывается нам в виде струны... какой-то особой, изначальной струны. Может быть, это первооснова... идея... как там у Платона? Что мы еще знаем? Ее колебания влияют на мир... вернее, на миры... Наша вселенная не единственная, Костя. Струна одновременно колеблется в разных тональностях. Каждая тональность мир. И их не семь, по числу нот. Их бесконечно много.

- Вообще-то не слишком оригинально, - возразил я и сразу же прикусил язык. Еще не хватало препираться по поводу Единственно Верного Учения. При всех оговорках шефа я понимал, что излагает он мне не личные раздумья, а некую общепринятую здесь концепцию.