Струна (=Полоса невезения) - Каплан Виталий Маркович. Страница 37

— Но я же ничего такого не умею! Сама же сказала, подменять конкретные службы… то есть, получается, надо быть вообще этаким универсалом?

— Да не бойся ты, — она тряхнула волосами, и те, наконец, рассыпались как надо. — Не один же ты будешь работать. Подстрахуют и по технической части, и по боевой… Но вот глаза — твои глаза — это или есть, или нет. Как талант и деньги. А чему надо, научишься в процессе.

Я допил чай, сгрыз каменной твердости сушку. Хотелось чего-то более существенного. Нет, надо все-таки сейчас отвести Лену в ту самую «неплохую столовую». Беда лишь в том, что денег-то с собой я, дурак, не взял. На базе, в бумажнике. Ну кто же знал, что «проводить до автобусной остановки» обернется вот так?

— А как же здешняя работа? Мухинск? Мне казалось, я вроде вписался.

— Костя, — Лена посмотрела на меня всё с той же непонятной грустью. — Не хотела тебе этого говорить, но… Видишь ли, тебе только кажется, что здесь ты вписался. Посмотри правде в глаза. Мухинск и окрестности — это достаточно стандартный регион. Достаточно стандартные проблемы. И требуются тут люди несколько иного склада. Экстраверты. Практики. Вот Женя Гусев — идеальный работник… для местных условий. Сила, энергия, решительность… Ум тоже, ясное дело, но ум вообще всюду нужен. Вот сам посмотри, чем ты здесь занимаешься. «Аналитический отдел» здесь означает всего лишь обработку стекающейся информации. Это может делать любой, у кого есть хоть немного мозгов и усидчивости. А конкретные операции… Уничтожение притонов, разборки со шпаной, терроризирующей местных подростков… квартирные эти дела, как вот вчера с дядей Крысюковым… то бишь с господином Пасюковым… Ну елки-палки, не твой это профиль! Уж чего-чего, а парней с холодной головой, крепкими кулаками и аккуратностью в делах полно. В том числе и здесь, в Мухинском управлении.

— Но как же… — пролепетал я. — Мне же казалось… И Кузьмич вроде был доволен, как у меня пошло.

— Косточка, милый, — Лена подошла ко мне сзади, обняла за плечи. Ну точь-в-точь, как я вчера. — Пойми такую простую вещь — они тут очень добрые люди. Они тебя жалеют. И по-человечески очень даже любят. Но при этом трезво видят, что как практический работник — ты ноль. Ну, или около нуля. Гораздо разумнее с деловой точки зрения тебе вообще ничего не поручать, а запрячь кого-то другого. Ты что думаешь, тому же Гусеву в одиночку было бы сложнее работать, чем с тобой на пару? А уж Кузьмич… Вот к примеру, вчера мы с тобой день на все про все угрохали, и то потому что я с тобой была. Женя решил бы все за час. А Кузьмич — тот мог просто снять трубку и позвонить Пасюкову. И сказал бы он ему такое, что бедный дядя Федя сперва испачкал штаны, а после сам кинулся все проблемки решать. И с Абдульминовым, и с нотариусом, и со всеми конторами. И решил бы, быстро и качественно. «Струне» осталось бы лишь Игорька опекать.

— Но почему же тогда? — внутри у меня все оборвалось. Я, кажется, начинал понимать.

— Дело в том, Косточка, — продолжала Лена с профессиональной безжалостностью полевого хирурга, — что они тут все очень порядочные. Они чувствуют, что отвечают за тебя. Они ведь, откровенно говоря, с помойки тебя подобрали. В самом прямом смысле. И далее все по принципу — «ты в ответе за тех, кого приручил». Вот они и создают тебе иллюзию нужности… востребованности. Повторяю — очень хорошие они тут люди. Прямо скажу — лучше столичных. У нас ведь хватает здорового цинизма. А иногда и нездорового. Но здесь ты вечно будешь опекаемым. Тебя постоянно будут подстраховывать… тайно переделывать твою работу. Может, особого вреда нашему общему делу от этого и не будет, но вот ты сам… Ну подумай — тебе оно надо? А ведь так может тянуться годами… десятилетиями…

Я сжал зубы до хруста, до тупой боли. Даром что мне тут все дырки заделали… Она права! Блин, она права на тысячу процентов! Как же я раньше-то не замечал? А теперь все мелкие детальки, случайные взгляды, обмолвочки — всё сложилось в яркую и жестокую картину.

Нет, я никого не винил — напротив. Благородные люди, чего уж там. Вытащили со дна, обогрели, полечили… дали подержаться за большое дело… этакий я сын полка. Вроде постреленка Севки. Но у того-то всё впереди, а я? Позади — лунное поле, а впереди? Есть ли вообще что-нибудь в этом мутном тумане.

Но в Столицу… Я зажмурился, качнул головой. Как-то сразу увидел три вещи… три красные точки… три вершины одного треугольника.

Во-первых, возвращаться туда — смертельно опасно. Хоть город и большой, а народу я знал немало. Рано или поздно с кем-нибудь доведется встретиться. Как ни скрывайся, от судьбы не убежишь. Может, с коллегами из 543-го гадюшника. Или с тамошними сорванцами… Может, с Ларисой… Или с мамой… лицом к лицу на улице… Страшно… До холодного пота страшно.

Во-вторых, здесь и впрямь оставаться нельзя. Лена открыла мне глаза, но рано или поздно я бы и сам дозрел до этой мысли. Здесь — тупик… В тупике можно отсидеться, залечить раны… Но в тупике нельзя жить.

И наконец, я понимал — ясно и четко, как на старинной фотографии. Понимал, что уже не смогу без этой худенькой женщины… язвительной стервы… испуганной девочки… Ну просто не смогу, и всё. Она скоро уедет обратно, а я? Останусь тут с душой, разодранной пополам?

Точки эти не стояли на месте — они кружились перед мысленным взором, плясали, мигали. А потом разом наложились друг на друга, слились в одну ослепительную рыжую искорку. И та вспыхнула, взвилась костром.

— Ну и когда мы едем? — только и спросил я.

Часть третья

Дорогая моя Столица!

1

— Переключи. Попсой уже задолбали!

Молчаливый водитель протянул руку и щелкнул тумблером магнитолы. Разудалый девичий голос, вещающий о пламенной и безответной любви, оборвался на полуслове. Пару секунд было тихо — словно некто, живущий внутри динамиков, пытался уловить очередной хозяйский заказ. Потом на кабину обрушился грохот, тот самый пресловутый хард-рок, который, по мнению всезнающих оболтусов из гадюшника № 543, уже выходил из моды.

Маус явно так не считал.

Развалившись на переднем сиденье, он с видом удалого лесного стрелка и непринужденностью покорителя Запада возложил свои ноги на бордачок и довольный озирался по сторонам. Его синий берет съехал почти до носа, ветер, заползая в окно, трепал мятую, выцветшую ветровку. А я, глядя на Мауса, думал, что при ином раскладе сидел бы сей экземпляр раннего взросления за институтской партой, а какой-нибудь уставший от жизни доцент ходил бы вдоль доски и тщетно талдычил ему о частных производных.

Не судьба.

И почему все пошло не так? Может, не стоило президенту отпускать на волю цены и мятежные окраинные республики? Или копнуть еще раньше, когда неожиданно для страны молодой и проворный секретарь ЦК обошел «лубянского кардинала» и вместо него занял освободившийся от шамкающего Бровеносца трон? И уж несомненно виноват Дальнегорск с его бесконечной бойней, с его Заводской площадью, чья мостовая, похоже, на тысячи лет залита кровью. А есть еще и такое мнение — все беды из-за меня, и стало быть, незачем пенять на кривое зеркало родной истории.

Как бы там ни было, сейчас я сижу на заднем сиденье «Тойоты», гляжу в окно, а Маус развалился спереди и слушает свой метал.

— вклинилось из окна «жигуленка», старого, еле влекущего пассажиров.

Страна уже десять страдает без гимна. Собственно, чем хвалиться-то? Не Дальнегорском же вкупе с кремлевской мафией? Зато расторопный, упитанный мэр для начала продвинул закон, разрешивший Столице свой гимн, и тут же этот самый гимн выдумал.

Быстрый мэр, оборотистый. Вовремя понял, что платные стоянки прибыльней спортивных коробок — а вот детские площадки не тронул. Даже пробовать не стал. Очень умный мужик. Чует ветер.