Струна (=Полоса невезения) - Каплан Виталий Маркович. Страница 60

— Сильные лбы, — пространно заметил Коля. — Иного взрослого стоят.

— Еще бы! — не выдержала старушка. — Всю жизнь только мышцы и качают.

— Да и драться умеют… А уж бегать…Двое сбежали. Недалеко, впрочем. До первого мента…

— А остальные? — не понял я.

Коля взглянул на меня, будто пытаясь понять: может, начальство из Столицы не верит в его силы?

— Куда ж они от Резонанса-то денутся?

— Само собой, — согласился Осоргин. — Что бы мы без Резонанса делали? Без Резонанса мы вообще… кучка гнилых интеллигентов с претензиями. Ладно, народ. Базарить можно без конца, а время не терпит. В общем, так. С этими белыми воинами мы чуть позже побеседуем. Ну, часика через полтора… а пока декорации подготовим. Все свободны до двадцати одного ноль-ноль. В смысле, ступайте ужинать…

Войдя в комнату, я моментально проникся к Юркику глубочайшем уважением. Такое требовало изрядной фантазии. Импровизация или ранняя заготовка? Может, здесь уже применяли подобный метод?

Не было тут ни палача в характерном колпаке, ни испанских сапог, ни перчаток разного рода великомучениц. Даже решеток на окнах не наблюдалось. Наоборот: жалюзи, пластик, компьютер на столе, пальма…

Почему Осоргин свой кабинет так не обставил? Я и знать не знал, что здесь, на последнем этаже «свай», есть помещение, способное тягаться с лучшими кабинетами столичного небоскреба. Одни фикусы чего стоят: громадные, разлапистые, ленивые…

И вся эта фирменная красота — на фоне практически бесшумного кондиционера.

Принимая меня, посланца из Столицы, Юрик не счел нужным открывать эту комнатку, а вот ради пленных скинов — пожалуйста. И в чем же суть его коварного плана? Ладно, разберемся.

— А, Костян, заходи, — не отрываясь от бумаг на столе, бросил Осоргин.

Я оправил костюм, ощущая в нем себя немногим лучше, чем в водолазном скафандре, подтянул узел галстука и шагнул в комнату. Дверь за мной моментально закрыли.

Помимо меня, Юрика и двух бритых парней в камуфляжных штанах и тяжелых ботинках, в комнате было еще четверо: Грачёв, Коля и двое рядовых воспитателей «Березок», выделявшихся удивительной комплекцией (на их фоне я мгновенно ощутил себя мелким и хлипким). Всех четверых Юрка запаковал в одинаковые костюмы, троих поставил у стены, а четвертого к двери — швейцаром.

Команда, что и говорить, смотрелась зловеще.

— Вот любуйся, — Осоргин махнул рукой в сторону пленников. — Наши как бы «гости».

— Они? — стараясь держаться как можно вальяжней, спросил я.

— Они. Герои уличных невидимых боев. Так, да? — он взглянул на скинов и снова уткнулся в бумаги. — Угу, по мордам вижу.

— Ну, что субчики, — подхватив игру, произнес я. — Как будем крутиться? В какую сторону?

Пацаны молчали. Ничего грозного в них уже не было. Не знай я, что обоим исполнилось шестнадцать — не дал бы и больше четырнадцати. Тот, что слева, еще ничего: низенький, крепкий. Похоже, качается. А вот дружок его — совсем плох. Бледненький, худенький. Наверно, больной. А все же ребеночек. Святыня наша «струнная».

— Закурить можно? — прохрипел «левый».

— В ментовке дадут, — приподнял очки Осоргин. — Там вас любят. У них права человека всякие, порядки, законы… Вот там и раскумаритесь, друзья, а у нас нечего комнату засерать. — Он вновь уткнулся в бумаги и, будто найдя там какой-то листик, воскликнул. — О, Костян! Подь сюды!

Он поманил меня рукой, и я подошел к столу, взглянув на разбросанные документы. Очень интересные бумажки: меню приютской столовой, счета на закупку спортивного оборудования… Зато какие цифры! Конечно, если знать «Струну» лучше или просто разбираться в столичных ценах… Там, в сердце нашей Родины, мастыкинской зарплаты хватит на пару достойных обедов, так что подгляди наши пленники хоть что-то, они (если, конечно, умеют читать) испугались бы не на шутку.

— Серьезно, — сказал я, любуясь завтрашним меню. — А не лопнут они?

— Уж как-нибудь. Ладно, я тебя не за этим позвал, с этими решать что-то надо — Юрик выразительно взглянул на пугливо озирающихся скинов. — Впрочем, если им объяснить, как они встряли…

— А мы чего? — спросил «правый». Голос у него был совсем детский. Такому в школе уроки отвечать — одни пятерки будут, за «ангельский голосок». Интересно послушать, как он объясняет «темным соотечественникам» и «грязным чужакам» что-нибудь про их хваленую… как они ее зовут? White power?

— Вы ничего. Куда вам, — грустно улыбнулся Юрик. — А вот дружки ваши…

— Это которые? — вытаращил глаза «левый».

— Которые склад подпалили.

— А там добра было… — заметил я. — Вы столько за всю жизнь не видали.

— Какой склад? Не трогали мы никакого склада! Нас пацаны подговорили, мы и поперлись ваших поучить… Ну, блин, мы ж только так… Попробовать… — залепетал «правый».

Он был не так глуп, как могло показаться. Сразу понял, что надо сказать. Тупо твердить, будто они были только вдвоем — бесполезно. Вот доказать это как бы между делом…Мол, мы только разведка. Вот, пожалуйста. Даже готовы признать, что за ними кто-то стоял, «пацаны» некие. Но это все так. Никто больше «на дело» не ходил.

Ладно. Не знают детки еще, с кем связались. Юрик Осоргин без козыря в рукаве не играет.

— Вот тут уже конфликт версий, — заметил он, углубляясь в бумаги. — Вы-то молодцы. Всего-навсего малышей избили… двое сейчас в реанимации. Но это еще ладно, мы их родителям страховую компенсацию, конечно, выплатим. Вы чего думали, уроды — здесь типа детдом? Тут у нас лесная школа. Сюда серьезные люди детей устраивают. И когда они узнают, кто их детишек покалечил… о ментовке тогда молить будете. Но это ладно, это меня не особо скребет. А вот что друзья ваши наворотили — это уже покруче.

— Какие еще друзья? — «левый» играл много хуже напарника.

— Вот такие. Которые склад подожгли, а потом на вас все свалили. Сечете фишку? Все бабло на вас теперь висит.

Как сказал в свое время поэт: «И воцарилась тишина, согретая дыханьем зала». Лучше и не описать той тягучей и долгой паузы, что настала после Юриных слов.

Осоргин снова зарылся в бумаги (похоже, действительно что-то искал). Я склонился над ним, словно понимал всю эту мудреную бухгалтерию. Четверо наших импровизированных «быков», внимательно озирались по сторонам, делая свои взгляды максимально тупыми.

Парочка пленных молчала.

Я посмотрел на окна. Они выходили на озеро и были наглухо задраены. Хороший стеклопакет, полная звукоизоляция. Сейчас на улице ночь, звуков почти нет, но все-таки детские голоса могли бы смазать картину. А так — страшнее. Даже на помощь не позовешь. Впрочем, кого звать-то?

— Ну ладно, — подал наконец голос «правый». — Да не делали мы ничего. Что прям так… Это ж не по понятиям даже…

Ух, ты! А парень не столь уж глуп. Сообразил, что беспредельщики вряд ли могут вот так шиковать, а, значит, определенный, пусть даже воровской, закон соблюдаться должен. Нашел себе щит, правда, не слишком арийский, но все же…

— Что ты сказал? — Осоргин разом позабыл обо всех документах. — Чего ты там ляпнул, сучонок? Какие там понятия вспомнил, а?

Ребята у стены шелохнулись, и пленники синхронно вздрогнули. «Левый», кажется, был готов. Он вспотел и весь сжался, а вот дружок его — наоборот. Угроза лишь распалила его, отступать было некуда. Крысенок, загнанный в угол.

— Ну, блин, слажали мы! — выкрикнул он. — Ну дали пару щелбанов этим вашим сопливым! Так что на нас все подряд вешать, а? Мы чо тут, самые крайние?

— А кто? — спросил я. — Мы, что ли? У нас все чики-пики, а вот вы в дерьме, так что давайте…

— Вот, — Юрик вытащил из-под груды бумаг странный листик. Этот ничем не походил на предыдущие — белоснежные, усеянные четкой принтерной печатью. Наоборот, от такой бумаги разило мастыкинской канцелярией.

Старые желтый листочек, явно из какой-то амбарной книги. Жирные, толстые полоски, за которыми не видно текста. И все свободное место заполнено ровным, умелым подчерком. Внизу какие-то подписи.