Струна (=Полоса невезения) - Каплан Виталий Маркович. Страница 73

Непонятно, почему именно там образованные люди намеривались питаться, однако по просьбе господина Зимина (и его шустрых сынишек) объект был временно передан под его управление по какой-то там хитроумной доверенности. Уже разработали и будущий проект заведения. Столовая департамента значилась в нем как ночной бар «Дворовый Кот», а проект интерьера… Ну, с этим понятно.

А кружки, занимавшиеся в центре детского творчества, попросили на улицу. Вопросы питания важнее. Теперь под гостеприимную образовательную крышу въехали «настоящие парни, которые не боятся рисковать». Точнее, пока еще не въехали, но вот уже с минуты на минуту должны были заявиться.

«Струна» одинакова везде. Ее мухинские дела мало чем отличаются от столичных. Везде одно и тоже — сплошная бюрократическая борьба — ну и плюс несколько нестандартных аргументов.

Самым странным в истории с центром оказалось совсем не то, что братва вновь оттяпала что-то у государства. К нашему удивлению, руководитель центра, некто Николай Натанович Цыпенко, ни в какую не желал принимать помощь «Струны». Предыдущая группа, та самая, на которую долго и витиевато ругалась Лена, просто не сумела договориться с ним о совместных действиях и вынуждена была отступить.

Николай Натанович, будто забыв, в какой стране он живет, отправился со своим делом в суд, а «Струна» столкнулась с редкой, и пожалуй, что единственной в своем роде ситуацией.

Маус опасался проблем с бандитами — но это как раз чепуха. Вот Николай Натанович волновал меня куда больше, хотя пока я и сам не понимал, чем.

— Вон их дверь, — сказал хакер, указав на крыльцо возле второго подъезда. — Открыта вроде.

Он окинул здание недовольным взглядом. Что ему тут не нравится? Может, архитектурный стиль не укладывается в представления Мауса о планировании этого района города? А может, у него зуб разболелся?

Всё в жизни бывает.

— Пойдем, — сказал я, сделав им знак следовать за мной.

Сайфер молча двинулся следом, его же напарник шепнул мне на ухо:

— Шеф, давайте так: если там братва уже зажигает, то я с ними базарю. Зато с Натановичем — вы. Вы с ним как-то друг друга больше разумеете, одного ж поколения ягоды все-таки…

Я хмыкнул. Николай Натанович был старше меня без малого в два раза, но с точки зрения нашего Технического Хранителя — это бесконечно малые высшего порядка. Всё, что старше двадцати пяти — уже седая древность…

— Ладно? — продолжал настаивать Маус. — Только вы на него не давите. Он же боится нас почему-то. Вот вы и узнайте — почему.

Я только кивал, принимая всю эту речь к сведению. Похоже, Маус и сам слегка побаивался нашего будущего клиента. В отличие от «крутых и конкретных», которых и впрямь стоит поручить хакеру. С теми-то он враз найдет общий язык. Общую, так сказать, феню.

Я вошел в холл и потянул на себя внутреннюю дверь. Поначалу мне показалось, что она-то как раз и закрыта, но это было не так.

— А нас ждут! — громко возвестил Маус.

Сегодня по неясной причине он к своему стандартному наряду вновь присовокупил широченный берет, отчего окончательно сделался похож на бандита новой формации.

Впрочем, мне, при моей комплекции, не важно, во что одеваться, дабы производить впечатление.

— Аварийность помещения налицо, — уже шепотом добавил хакер. — Да, шеф?

Я ничего не ответил.

Центр детского творчества явно не бедствовал, хотя и шикарным его положение не назовешь. Крашенные двумя цветами школьные стены соседствовали здесь с фикусами в кадках и подвесными потолками. Двери явно заменили совсем недавно, а по стенам висели картины…

Приглядевшись к одной из них, я заметил надпись на рамке, подтвердившую мои догадки. Так и есть — кружок живописи. Хороший, надо сказать, кружок.

— Это уже вы? А где рабочие, вы что не будете выносить ничего?

— Что выносить? — не понял я, повернувшись к возникшему в одном из проемов человеку.

Конечно же, он меня не узнал, зато я его — сразу. Николай Натанович Цыпенко, директор центра… Высокий худой старик в интеллигентских очках, правая дужка надломилась и потому прихвачена скотчем. Точная копия собственной фотографии.

— Мольберты, рояль… — он недоуменно поглядел на меня. — Или все это вам пригодится? Дело, конечно, не мое, но вы же не собираетесь здесь, простите, музицировать и баловаться живописью… Я правильно понял?

Последние слова прозвучали как настоящая угроза.

— В конце концов, вам передано помещение, — добавил он. — А реквизит — государственная собственность. Пока… Поэтому необходим акт передачи…

— Вы, кажется, ошиблись, Николай Натанович, — перебил его я. — Мы не из фирмы.

Он сделал пару шагов вперед. Посмотрел сперва на неподвижного Сайфера, буравившего взглядом светлый линолеум, потом на хитрую рожу Мауса. Изучив мою свиту, директор повернулся ко мне.

— Понятно, — сухо заключил он. — Это опять вы. Надо понимать, ваши предыдущие коллеги вернулись ни с чем и их, так сказать, заменили…

Я хотел возразить, но ничего путного в голову не пришло.

— Я ответил вам вполне конкретно, — покачал головой Николай Натанович. — На что вы надеетесь? На давление со стороны этих… как там модно их называть: «новых русских», «братков»…

— Ни в коей мере, — попытался я вклиниться в поток его язвительных фраз. — Возможно, наши предшественники неправильно себя повели… предложили вам некорректные условия помощи. Забудьте о них, мы с вами всё можем изменить… Наш Фонд — организация благотворительная. Принимая от нас помощь, вы ничем себя не обязываете.

И тут глаза Николая Натановича вспыхнули удивительной яростью. На мгновенье мне стало страшно — взгляд его прожег меня буквально насквозь. Не будь это метафорой и умей человек нагревать и остужать предметы, мы все трое давно бы уже обуглились.

Как истинный русский интеллигент, Николай Натанович способен был копить в себе ярость годами, чтобы затем разом выплеснуть всю порцию.

— В сравнении с вами дальнегорская мафия — это Орден Милосердия! И вы еще смеете заявлять, что…

Он замолчал, не сумев подобрать слова. Впрочем, это и не требовалось. Тон был куда красноречивее слов. Николай Натанович смотрел на нас с такой злобой, которую вряд ли позволил себе в отношении Зимина с сыновьями.

Он ненавидел нас, а в нашем лице и всё государство с его ревизорами, аварийными состояниями, судейскими крысами и распальцованными коммерсантами. Еще немного и он готов был сорваться, а, значит, надо брать быка за рога.

— Послушайте, Николай Натанович, — сказал я как можно более миролюбиво, — я понимаю ваше возмущение. Понимаю и искренне разделяю. Но поймите, мы с вами на одной стороне. Наша организация готова оказать помощь при любых обстоятельствах. Мы не заинтересованы ни в каких Зиминых. Зимины ничего не получат, уж поверьте мне. Очень жаль, что наши сотрудники не нашли с вами общего языка. Я приношу за них глубочайшие извинения. Но давайте перенесем выяснение наших отношений на более поздний срок — сейчас первым делом надо выставить этот общепитовское семейство. Если вы опасаетесь принимать нашу помощь, давайте хотя бы просто поговорим… Это ни к чему вас не обяжет, правда?

Николай Натанович ничего не ответил. Взгляд его слегка остыл, морщины разгладились, и только судорожно сжимаемые пальцы выдавали тревогу. Похоже, вспышка гнева была действительно адресована не столько «Струне», сколько всему неправедному, во зле лежащему миру, исторгавшему из себя центр детского творчества.

— Мы подождем на улице, — сказал Маус. — Встретим этих ребят заодно.

Я кивнул.

Кажется, мои «сопровождающие» угнетали своим присутствием Николая Натановича.

— Пойдемте, — неожиданно сказал он. — Надеюсь, от чая вы не откажетесь?

— Ни в коем разе! Буду исключительно благодарен!

— И то хорошо. Господа адвокаты гражданина Зимина, заявили мне, что пьют только коньяк, и то после работы.

Я не нашел в его словах ничего удивительного.

— Ваша основная проблема в том, что сделка оформлена официально, — сказал я, отхлебнув из чашки ромашкового чая. — Спасибо большое, у вас замечательная заварка.