Струна (=Полоса невезения) - Каплан Виталий Маркович. Страница 80

— Со Старшими Хранителями? Или… с Флейтистом?

Лена пожала плечами:

— Я даже не знаю, откуда это дитё возникло. Он не знал о «Струне» ровным счетом ничего. Это неудивительно. В некоторых областях департаменты еще в стадии создания, и если эти ребята не имели хороших прочных связей с вертикалью мафиозной власти, они могли видеть в нас обычных своих конкурентов… Вдобавок там примешаны наркотики. Знаете, эти отморозки обычно из числа наркоманов. Берсерки хреновы…

— Но они не могли находиться в Столице, да еще в таком количестве и не понимать с кем связываются! — не выдержал Саломатин. — Елена Ивановна, это просто невозможно…

— Да ну? — вскинулась она. — Это вот тоже невозможно. Так ведь, по вашей теории? — она указала в экран с застывшей картинкой, потом вновь опустила глаза и на какое-то время замолкла.

Я сидел, стараясь понять, что же это такое творится, но мысли застыли на месте. Все, что происходило вокруг, не поддавалось никакому анализу. Это смахивало на фарс, разыгранный кем-то расчетливым и умелым… Вот только кем? Узнать бы…

Зачем каким-то сибирским бандюгам устраивать эффектное побоище, рискуя положить всех своих? Не просматривалось в этом никакой выгоды, одна лишь звериная злоба. А значит, у злых зверей был дрессировщик. Тот, кто сказал «фас». Наверняка он действовал со смыслом, он закрутил тонкую политическую игру, из которой получит выгоду. Может быть, даже и не для себя, может быть, для народа или какого-то благого дела, но… Юрик остался лежать под искореженным автомобильным кузовом, а обитатели «Березок» в одночасье стали сиротами.

Фарс… Я ничего не понимаю во внутренних бандитских взаимоотношениях. Насколько я помню, введенный в курс дела Хвостов как раз числится у нас первым специалистом в вопросах «братвы». Но он молчит, будто не зная, что говорить.

Кажется, он и сам плохо верит в эту историю. А может быть, просто не знает, что делать дальше. «Струна» впервые угодила в подобное положение.

А еще я не понимал, почему именно Юрик? Зачем его с такой помпой везти в Столицу? Ей-Богу, воспользуйся он электричкой и троллейбусом, ничего, быть может, и не случилось. Так нет — шикарный кортеж, покруче, чем любой министерский… Да кому он вообще нужен, смотритель Осоргин? Не в таком уж и большом чине. Ну да, Старший Хранитель. Как Лена, как Кузьмич, как та толпа на даче… Почему жертвой выбрали его?

— Итак, относительно наших дальнейших действий, — будто прочтя мои мысли, вздохнула Лена. — Вопрос решен на высшем уровне и нам остается лишь воплотить его в жизнь… — на мгновение в зале повисла мертвая тишина. — Оставить ситуацию как есть — значит подорвать авторитет организации. Подорвать авторитет — значит пустить насмарку все то, что мы наработали за годы. Выхода нет. «Струна» будет мстить. Вернее, не мстить. Не мстим же мы тараканам, когда их морим. С преступностью пора кончать. Радикально.

По помещению прокатился легкий шорох. Такой шум бывает всегда, когда совещавшиеся обсуждают окончательное решение. Никто не возмущался, не кричал во весь голос. Все было на удивление штатно, будто бы ничего не случилось.

— Именно поэтому, — продолжала Лена, — мне поручено создать группу, ответственную за проведение операции. Я бы хотела услышать ваши предложения о ее составе.

Она бросила короткий взгляд в мою сторону, но я быстро отвел глаза, обозначая свою позицию. Мстить у меня не выходит. Не мое это амплуа. Фиговый из меня Зорро… А уж морильщик тараканов — и вовсе никакой.

Часть седьмая

Восхождение

1

Я опаздывал — безнадежно и глупо. Ну что мне стоило вернуться хотя бы пятью минутами раньше? А теперь оставалось глядеть из окна, как эти двое вытаскивают Димку из подъезда.

Огромные — раза в полтора больше меня, затянутые в черно-зеленую, переливающуюся чешуей кожу. Во дворе, безлюдном по ночному времени, ждет их готовый к отправке «круизер». Димка трепыхается в их руках, и с левой ноги слетает желтая тапочка.

Пятый этаж — слишком высоко чтобы прыгать, а бежать по лестнице уже некогда. Ну почему, почему я отказался от пистолета? Предлагали же! Понадеялся, дурак, на Резонанс.

А на что еще надеяться? Резко распахнув испуганные створки окна, я нашел в себе желтое пятнышко, огонек свечи, раздул его до жаркого костра и нырнул в гудящее пламя. Мир как всегда дернулся, замер на мгновение, а после повернулся ко мне другой своей стороной, где время застыло как мёд, где высота стала нестрашной, и лишь темная музыка сыпалась из подсвеченных фонарями облаков.

Я прыгнул, и воздух подхватил меня, понес в сторону «круизера». Я уже видел перекошенное Димкино лицо, оставалось какое-то мгновение, чтобы, приземлившись возле машины, рвануть дверцу, но… Оказалось, «круизер» тоже умеет обгонять застывшее время. Взревел мотор, и вот уже нет никого, только метель бьет в лицо, острая, колючая, я бегу, хватая ртом ледяные осколки, а луна сверху смотрит своим равнодушным глазом, ей такое не впервой.

Вот, где-то впереди, на горизонте. Но как догонишь? Даже в Резонансе нельзя бежать быстрее иномарки… она рассекает под полтораста кэмэ, и нет никакого транспорта…

Нет, есть! Вот он, троллейбус, последний и случайный, изнутри подсвеченный лазоревым сиянием. Сквозь замерзшие окна не разобрать ничего, но и не надо.

Я бегу ему вслед, проваливаясь по колено в сугробы, и он тормозит! Искра проскакивает над дугой, задняя дверь открывается, и я запрыгиваю. Теперь не уйдут!

В троллейбусе тепло и пусто. На стенке наклеена реклама мобильных телефонов «ямаха», зачем они мне сейчас? Впрочем, надо срочно звякнуть по «мыльнице» Сайферу, пускай хватает свой помповик и срочно дует сюда. Только нет «мыльницы», забыл!

— Это еще не самое главное, что ты забыл, — говорит Лена. Она стоит сзади, в белой до пят ночной сорочке, с распущенными волосами (и куда делась химическая завивка?). Что-то с ней неправильно, я не могу понять, но уже и незачем, она обнимает меня так нежно, как это было в тот единственный раз в Мухинске, она впивается в мои плечи удивительно сильными пальцами, наклоняется ко мне…

И тут я понимаю, что же в ней не так. Она не дышит. Что не мешает игриво кусать меня за мочку уха, нашептывая всякие глупости, а потом вдруг ослепительно сверкнувшими клыками — белее полуденного снега! — впивается мне в горло. Не спеша — ведь оба мы в Резонансе — сочится черная кровь, падает кляксами на ее сорочку. Расплываются кляксы, застывают навсегда, не спасти.

Самому бы спастись! Я, задыхаясь, бегу, никогда еще не приходилось так бегать — даже на Лунном поле, удирая от свинцовых птичек. Но, как и тогда, судорожная боль пронзает мою лодыжку, я валюсь навзничь, зарываюсь в снег, разгребаю его обмороженными пальцами, а под снегом — синий лед, а подо льдом — узкий, как кишки удава, лаз. Извиваясь, я ползу по-пластунски в колючей тьме, у меня еще есть шанс успеть, догнать, отбить. Я знаю, я не сомневаюсь в этом, потому что так говорил Юрик!

Лаз то и дело меняет направление, тут тесно, не поднять головы, не то что встать на четвереньки, но я всё ближе к цели, я уже здесь, я вываливаюсь из пыльного платяного шкафа в гостевой квартирке корпуса «на сваях».

«Березки» спят. Я бегу по длинным пустым коридорам, выскакиваю на улицу. Метель торжествует, облака наползают на побледневшую луну, но вот уже костровая поляна, и вкопан в мерзлую землю весь в капельках смолы сосновый столб, обложен поленьями, а к столбу высоко, в полутора метрах от земли, привязан Димка. Эти двое суетятся, пытаются поджечь отсыревшие дрова, ползают внизу точно два огромных черно-зеленых паука.

Я узнал их — Стогова и Ситрек, добились-таки своего, дорвались! Бегу к ним, но воздух становится вдруг плотным точно резина, отталкивает, не пускает.

А мальчишка со столба удивленно глядит на меня, ветер трепет его рыжие волосы, веснушки проступают на бледном лице, и это, конечно, не Димка Соболев, это он, странный мой знакомец Костя.