Юг там, где солнце - Каплан Виталий Маркович. Страница 30

В любой момент этот чудовищный гнойник может прорваться, выплеснется наружу скопившаяся энергия разрушения, пойдёт, сметая всё на своём пути, безумная волна.

Правда, пока мы ещё сдерживаем напор тьмы, но с каким трудом! В Управлении на сей счёт не заблуждаются. Начальник мой, Сан Михалыч, так и вовсе однажды проскрипел — мы, мол, не более чем ряды колючей проволоки. А прут на нас — танки.

И значит, вместо того, чтобы молча встать на пути бесовского наступления, я буду заниматься душевным онанизмом? Правильно ли я арестовал мальчика Мишу, или всё-таки я «инквизитор»? Да ёлкин корень (подцепил же вот у Никитича!), все подобные мысли — попросту очередное искушение. Прилог, которому я позволил разрастись до сочетания. Так ведь и до пленения недалеко!

Я, понятное дело, мысленно стал возносить молитву Иисусову, но успокоение почему-то не приходило. Шагая по не слишком людным дорожкам парка, я, наверное, со стороны смахивал на полоумного типа, который потерял копейку и теперь вот старается, ищет её где светлее.

А вспомнился мне зачем-то дурацкий сон, покрытый слоем блестящих мух собачий язык. Только вот что же она такое говорила? Нет, какая-то заслонка стояла в мозгу, какая-то нехорошая муть. Может, банальный тепловой удар? Да вряд ли, не так уж я хлипок. Не как в детстве, когда что ни лето, хоть раз да случалось. И мама суетилась так, будто ещё немного — и дело кончится сперва больницей, а после и моргом.

Ну, это неудивительно. Мать есть мать. Даже такая редкостная стерва, как Вера Матвеевна Званцева. Чисто академический интерес — а сколько она хотела мне вчера всучить за молчание? Тётка-то патологически скуповата. Впрочем, ради Мишки даже она отдала бы всё, что успела хапнуть благодаря его гадательным способностям.

Ну почему так получается — не у какой-то злобной карги эти способности прорезались, а у белобрысого Мишки, нормального пацана, ни сном ни духом не помышлявшего, какой подарочек готовит ему судьба?

Хотя зачем валить на судьбу? Промысел на то и промысел, что мы понять его чаще всего не можем. Видим лишь маленький пятачок дороги, выхваченный из мрака фонариком нашего разума. А что было, и что будет, и зачем — до этих далей нам не дотянуться. Остаётся лишь верить — в конечном счёте Мишке будет лучше.

Я, правда, упорно не мог понять, чем это ему будет лучше. Сомнительно, чтобы предстоящие тяготы сделали его добрее и чище. Что породят в детском сердце белые стены следственного изолятора? Мы же не полиция, у нас подростковых СИЗО нету. Будет в общей камере торчать среди взрослых мужиков. Да к тому же не простых мужиков — нет, наши подследственные по большей части взяты не случайно. Чего Мишка нахватается в общении с опытными оккультистами, нетрудно предположить.

А допросы майора Серёгина чего стоят! Мне как-то вспомнился разговор в дежурке, прошлой зимой. Чайку тогда согрели, Генка Черкасов из отдела информации пряников принёс. А Серёгин со смаком рассказывал о том, как давеча выдрал своего младшего, Данилку. Не помню уж, в чём провинился восьмилетний Данилка, но сально поблёскивающие майорские глазки запомнились надолго. Я тогда, кажется, извинился и вышел, вроде как пора составлять запрос на Маслакова, для компьютерного поиска. И потом уже старался без особой нужды с Серёгиным чаёк не пить.

Нет, конечно, майор не посмеет использовать свой педагогический метод на допросах — за такое он как минимум схлопотал бы выговор. Правда, лишь в случае если официальная жалоба будет. А вряд ли испуганный пацансемиклассник на такое отважится. Да, разумеется, в Столице ему, отправляя в изолятор, вслух зачитают бумагу о его правах, но нужно иметь очень уж ясную голову и крепкие нервы, чтобы хоть что-то из той бумаги запомнить.

А если уж во время следствия всякое может получиться, то в спецмонастыре тем более. Там, если разобраться, пиши — не пиши эти жалобы, вся почта так или иначе на стол к коменданту попадает. А уж каков комендант, можно только загадывать. Владыка, конечно, раз в месяц приезжает. Но… Я вспомнил свои интернатские времена. У нас, если кто-то из ребят рыпался, таких в преддверии всяких комиссий в изолятор клали, во избежание. А как комиссия подпишет акт об идеальном порядке и всесторонней заботе, отбудет, накормленная сытным обедом, восвояси, так и начнётся. Со всех сторон о наглеце позаботятся. Хотелось бы, конечно, верить, что это время ушло, что в спецмонастырях не так. Но слишком часто я устремлялся взором за облака — и плюхался носом в грязь. Жирную и чавкающую. Мне всё-таки не шестнадцать лет, восторженной наивности поубавилось. Да и слышал я краем уха какие-то разговоры об этих монастырях. Сейчас уже и не вспомнить точно, не интересовали они меня тогда, но кажется, о чём-то гадком шла речь.

И всё-таки это неизбежно. Уж лучше и Серёгинские допросы, и монастырская гниль, чем то, что рано или поздно случилось бы здесь. Сценарий стандартный, за годы работы в Управлении уже и на зубах навязло. Гадания продолжаются, растёт клиентура, благодарные идиоты рекомендуют ясновидящего мальчика своим знакомым, и в конце концов Мишкой обязательно заинтересуются взрослые оккультисты. В самом деле, способности редкие, ценный кадр. Ну, а подъехать они умеют. Юноша, вы — гений, ваш дар надо развивать. Мы вам поможем. Или вдруг непонятная болезнь поражает маму. Нет, лучше братишку. Медицина, как водится, бессильна, оно и понятно, куда ей, медицине, если это — мастерски наведённая порча. В самый драматический момент, конечно, появляется добрый дяденька-целитель, но, естественно, ему нужна Мишкина помощь для усиления энергетического потока, давай объединим наши поля — вот и пожалуйста, в подсознание занесён код. Дальше программа будет раскручиваться сама собой, и пацан уже «добровольно» пойдёт в ученики к упомянутому дяденьке. Тот впоследствии окажется не только целителем, но и магом, Мишке захочется того же, и он сам не заметит, как пройдёт мистерию Посвящения Бездне, и принесёт обеты жертвы своему новому Хозяину, и дальше — утоптанная дорога к вожделенным глубинам.

В лучшем случае всё кончится арестом, и тут — пожизненный срок в специзоляторе или, если следствие докажет факт принесения человеческих жертв — петля. И это — действительно лучший случай, потому что сохраняется ещё некая надежда на покаяние. А вот если мы его не выловим — рано или поздно свои же отправят его в это, как у них называется, Высокое Странствие. Проще говоря, заколют бронзовым ножом на базальтовом столе, и, умирая, он будет счастлив — те несколько секунд, пока не окажется там, за гранью, где уже ничто не сможет спасти его от вечного, надрывного отчаяния. Сюда стоит ещё приплюсовать тех, кого он, став Рыцарем, Адептом или Солдатом, потянет за собой.

Но, слава Богу, этого ничего уже не случится. Болезнь пресечена вовремя. Да, теперь — неизбежные издержки нашей профессии, слёзы, боль и разлука с родными, годы неволи, но зато он избежал худшего.

А перед глазами у меня то и дело вставал тёмный, залитый скучным дождиком лес, замершие фигуры ребят из отделения, и звучала в голове странная, ни на что не похожая музыка, вотвот готовая оборваться — и тогда в замершей ватной тишине прозвучат слова, которые я всё никак не мог вспомнить.

— Ну что, нагулялся? — кивнул мне хлопотавший у плиты Никитич. — Садись, пожуй маленько, я вот тут картошки отварил, да ещё макароны с утра остались, если хочешь, разогрей.

— Макароны — это дело, — согласился я, притулив сумку возле дивана. По правде говоря, есть мне не хотелось, но не обижать же заботливого старика. Переживает, небось, из-за вчерашнего ночного разговора. Непонятно вот только, в какую сторону переживает. Похоже, не удалось мне тогда его убедить. Ну и ладно. С собой бы разобраться.

— И чайку я поставлю, — добавил Никитич, не обернувшись. — По такой жаре самое оно, чайку горяченького. Квасу бы ещё неплохо, да вишь, старуха моя ещё когда приедет. У неё, знаешь, такие квасы, пока не выпьешь, не поверишь. А у меня вот всё никак руки не доходят. Где был-то сегодня?