Мир приключений 1984 г. - Ефимов Е.. Страница 17

Миновала неделя, прежде чем Рамиро напал на след Марты. Еще три дня он шел по нему, метаясь по городу из одного частного дома в другой, пока наконец не нашел ее. Встреча была радостной.

Марта, в легком розовом платье, кружевном передничке и таком же накрахмаленном чепчике-венце на голове, казалось, была готова к выходу на сцену. Но, увы, теперь она была всего лишь служанкой в доме богатого промышленника, чьи химические предприятия находились в Джексонвилле и Атланте.

— Рамиро, ты? Какое счастье! Не может быть! Входи, Рамиро! Я так рада! Я думала, ты пропал, забыл меня. Входи же, дорогой! — Марта бросилась ему на шею. — Мне было плохо, плохо без тебя, очень… — Торопливо произнося слова, она провела его в маленькую комнатку для прислуги.

— О’кей, Марта! Я с тобой. Мне приятно, что ты рада. — Он обнял ее и нежно прижал к груди. Губы потянулись к ее уху, к родинке за ним.

Марта усадила гостя в удобное кресло рядом с торшером. В глазах ее стояли слезы.

— Думала, встретил другую… Плакала, Рамиро. Но потом, потом вдруг сразу поняла, что ты иначе жить не можешь. Иначе тебе не одолеть эту жизнь. Ты делал то, что должен был делать…

Рамиро молча смотрел на Марту. Воспоминания о былых встречах с ней, о прошедших двух годах на Кубе, о встрече с Педро Родригесом, злобная радость, испытанная им на днях при виде Караталы с авоськой, сознание, что он очищается от грязи, ощущение, до боли в груди перехватывающее дыхание и возникшее от мысли, что было бы, не встреть он сейчас, потеряй он Марту, — все перемешалось в одном судорожном вздохе.

— Рамиро! Я так рада! Но как ты нашел меня? Хочешь что-нибудь выпить? Пиво, виски, оранжад?

— Почему ты ушла из салона? — неожиданно для самого себя спросил Рамиро.

— Там… там, знаешь, стали появляться… клиенты. — И Марта опустила глаза, покраснела.

— А здесь…

— Нет, Рамиро! Потому мне здесь и спокойно! В других домах было иначе, и я уходила… Ты же знаешь…

Рамиро спохватился, почувствовал прилив стыда, рывком привлек к себе Марту, усадил на колени и стал осыпать ее волосы поцелуями. Но в это время над дверью загорелась лампочка — Марту вызывали.

Встретившись во второй половине субботы, Рамиро и Марта весь вечер потратили на поиски места, где можно было бы потолковать по душам. Но в какой бы ресторан, кафе или бар юго-запада, северо-востока, районов Хайали и Пасториты они ни заходили, везде им встречались кубинцы. Слушая пластинки Бени Море, Фахардо, Лучо Гатики и “Пяти латинос”, после рюмки дешевого виски они непременно начинали плакать и набрасывались на свежего человека с одними и теми же вопросами: “Что нового там? Вы что-нибудь слышали нового?”

Рамиро предложил Марте поехать в районы дорогих отелей, стоявших у шикарных пляжей, и там найти местечко поуютней. Она было сочла себя недостаточно хорошо одетой, чтобы появиться там в ночное время, но потом решила:

— А, все равно!

Из всего, что Рамиро слышал за эти дни от других, и из рассказов Марты он мог сделать прежде всего один безошибочный вывод: положение с кубинскими беженцами серьезно волнует американские власти.

Кубинцы не желали добровольно расселяться в других районах страны. В Майами их скопилось более трехсот тысяч, и жизнь города изменилась. Курорт, его хозяйство, приносившее прежде высокие прибыли жителям, приходили в упадок. Богатые туристы в силу этой причины устремились в Калифорнию и Мексику. Многие американские семьи покинули Майами. Так называемая кампания “релокализейшен”, придуманная иммиграционной службой США и проводившаяся при сильном нажиме — беженцам решительно отказывали во всякой помощи, если они не хотели переселяться в другие города, — не принесла желаемых результатов. На севере страны кубинцы не могли жить из-за холода. В Калифорнии негры и брасерос — сезонные мексиканские рабочие — встречали кубинцев более чем недружелюбно. В индустриальных районах непрофессиональные руки беженцев не могли быть использованы. Многие, чтобы как-то прокормить себя и свою семью, брались за самую черную работу, которую прежде выполняли негры и пуэрториканцы. Это вызывало к кубинцам неприязнь. И по этой причине тоже они стремились возвратиться туда, где их хоть понимали и как-то могли защитить земляки.

— Более или менее благополучно решили свою судьбу инженеры и учителя, — говорила Марта, когда они свернули с авениды Флаглер к морю. — А еще лучше устроились врачи. Ты знаешь, оказалось, здесь на тысячу жителей был всего один врач. Ты меня слушаешь, Рамиро? Тебе скучно со мной?

— И да и нет!

— Что “да” и что “нет”?

— “Да” — слушаю! “Нет” — не скучаю, милая. Я думаю, где бы нам повкуснее да побыстрее поесть и завалиться ко мне. Я страдаю от того, что так медленно переключаются светофоры. Говори, говори, мое сердце!

— Так вот, поначалу нашим врачам несладко было — учить английский, пересдавать экзамены… Но худо-бедно они устроились. Остальные живут и думают о возвращении. Почти никто не слушает местные передачи на испанском. А когда говорит Фидель… О! Все сидят у приемников. Ругают его последними словами, но слушают и плачут…

— Многие улицы теперь просто похожи на гаванские, — подхватил Рамиро.

— Да! И подпольных игорных домов развелось… Дома терпимости, продажа наркотиков…

— Каждый зарабатывает как может, — сказал Рамиро, чувствуя, что едва сдерживает желание открыться Марте.

— Женщинам труднее. — Марта пытливо заглянула в глаза Рамиро и внезапно переменила тему разговора: — Скажи, ты ведь не ездил в Европу, как собирался… Ты был там? Был на острове?..

“Вот бы сейчас на мне висели эти чертовы присоски “детектора лжи”! — подумал Рамиро. — Я бы погорел… Обидно! У меня нет родней человека. Но нельзя! Ей я мог бы все рассказать, открыть себя до последнего нерва… Увезу на Кубу, там расскажу…” А вслух предложил:

— Дорогая, давай поговорим об этом завтра утром, когда пойдем на пляж. А сейчас… Сейчас будем есть и веселиться…

Поднялись они рано и прямо до завтрака отправились к морю.

Трудно объяснить, как срабатывает у людей интуиция, но, когда они вошли в воду, Рамиро — он собирался рассказать, как на Кубе хорошо, — произнес:

— Марта, действительно все это время я был там. Все эти два последних года. Это ужасно тяжело! Там все плохо! Прежней Кубы нет! Я рад, что выбрался оттуда. Сидел там и ничего не делал. Ни на что глаза мои смотреть не хотели. Так что, понимаешь, рассказывать не о чем. Все в руках Фиделя! Никто ничего там не может, да и здесь… Здесь все делают только вид, а… чтобы его сбросить, одни разговоры. — И, в сердцах махнув рукой, побежал навстречу волнам легкого прибоя, увлекая за собой Марту. Свежий, набежавший вдруг порыв ветра и соленые волны были свидетелями того, как гулко стучало сердце Рамиро.

Лишь полгода спустя он узнал, что в то утро выиграл, как иной боксер нокаутом, важный для себя бой. С чердака отеля, стоявшего напротив пляжа Окленд-Парка, аппаратурой особой конструкции их разговор был записан и заснят на пленку. О том, что они собирались именно на этот пляж, они говорили в машине, в ресторане и в номере отеля. А за Рамиро Фернандесом все эти дни велась тщательная слежка.

Рамиро заметил, как еще на пляже резко изменилось настроение Марты, хотя она и не решилась сказать ему ни слова. В душе он радовался этому, но пока решил не подавать виду. В тот вечер на прощанье он, однако, нежно взяв за подбородок Марту и поцеловав ее, заявил:

— Дорогая, запомни, прошу тебя, это очень важно для меня и для нас обоих: как бы неожиданно я ни исчезал, жди меня! Я обязательно вернусь! Я люблю тебя, девочка!

Марта схватила руку Рамиро и прижала к губам его ладонь.