Мир приключений 1984 г. - Ефимов Е.. Страница 38

Что же дальше?

— Дальше, — говорит Рошфор (он уже опять по-деловому спокоен и напорист), — трубу, очевидно, придется монтировать на суше.

И в ответ на недоумевающие взгляды продолжает:

— Ее не надо будет тянуть волоком. Мы проложим перпендикулярно берегу узкоколейку и будем собирать новую трубу прямо на двухкилометровой цепи железнодорожных платформ. Когда труба будет готова, сзади платформ поставим паровоз, и он подтолкнет поезд к берегу. Тут трубу зачалят буксиры и потащат на место.

Наступило долгое молчание. Затем слово взял Грейфер.

— Это остроумно, — сказал он. — Во-первых, за счет времени монтажа сокращается опасное время пребывания трубы на воде, во-вторых, не придется тянуть ее волоком. Но ведь буксировка все же остается.

— Ну, этого, конечно, не избежать, — возразил Рошфор, — некоторый риск неминуем. Но зато мы сможем сделать это в более спокойное время — будущей весной. Нынешний сезон все равно потерян — дело идет к зиме.

Инженеры нашли, что Рошфор предложил единственно правильный выход.

Тому же заводу был передан повторный заказ. Ввиду того что Рошфор оказался очень крупным заказчиком, завод на этот раз счел возможным сделать скидку в двадцать процентов. Администрация сообщила также, что в случае надобности срок сдачи секций может быть еще сокращен Однако этого не требовалось — теперь спешить было некуда. Рошфор уведомил завод, что заказ должен быть сдан весной будущего года.

В тот же самый вечерний час, когда у Рошфора обсуждался новый план монтажа трубы, в самом комфортабельном номере той же гостиницы, находившемся двумя этажами выше над номером Рошфора, происходило другое совещание: заседал совет треста электростанций, обслуживающих остров.

Заседание было неофициальным, точнее, строю конспиративным. Не было ни секретаря, ни стенографисток Прения не фиксировались. Да и не весь совет треста был налицо Присутствовали лишь четыре человека — фактические вершители дел. Пятый участник сидел в углу у двери.

— Ну, как дела нашего друга Рошфора? — прямо приступая к делу, спросил председатель треста Гомец, сухопарый, высокий человек лет сорока.

— Дела его неплохи, — отозвался тучный член совета, прихлебывавший ликер из стройной узкой рюмки, — он сейчас обсуждает новый план.

— Вы гений, Педро, — фамильярно похвалил его Гомец, — ваша разведка работает образцово.

— Даже лучше, чем вы думаете, — самодовольно ответил Педро.

— Может быть, вы даже знаете, что он решит? — улыбнулся Гомец.

— Конечно, знаю.

Все взоры с удивлением обратились на него.

— Ого! — не унимался Гомец. — Я знал, что вы блестящий организатор и разведчик, но не подозревал, что вы обладаете даром предвидения.

Педро пожал плечами:

— Немножко психологии, вот и все. Зная характер человека, легко сообразить, что он сделает при данных обстоятельствах.

— Ну что же сделает Рошфор?

— Он еще не выдохся. Он будет продолжать.

— И что же дальше?

— Нас много, а он один. Мы его уничтожим с такой же неизбежностью, как огонь уничтожает брошенные в костер дрова.

Гомец презрительно усмехнулся:

— Пока что не мы его уничтожаем, а природа. Но слепая стихия не преследует обязательно наши интересы. Она может благоприятствовать и ему. Что же касается Переса, то он очень быстро утихомирился после маленькой истории с первым заводом. Дальше у Рошфора все пошло беспрепятственно.

Встал невысокий стройный человек и сел поближе к столу.

— Во-первых, — сказал Перес, пристально глядя на Гомеца холодными серыми глазами, — не так уж беспрепятственно шло дело у Рошфора. Ему пришлось потерять некоторое количество времени и нервов, прежде чем он снова устроил свой заказ. Расходы его несколько возросли при этом. Но главное — даже небольшая задержка увеличила надежды на помощь нам природы. Здесь мы не прогадали. Наконец, он почувствовал враждебную руку, получил моральный удар. А для подготовки поражения это весьма существенно…

— Но почему же вы оставили в покое второй завод? — грубовато перебил Гомец.

— Потому, — ответил Перес, — что такая игра была бы бесконечно длительной и утомительной для нас. Кто знает Рошфора, тот не усомнится, что он объехал бы весь мир, а добился бы принятия и выполнения заказа. Нет, его надо бить на более поздних стадиях его предприятия, бить по его нервам и по капиталу сразу. И то и другое имеет границы.

— Я согласен с вами, — уже вежливее возразил Гомец, — что буря очень удачно уничтожила трубу в момент ее спуска, после того как на нее была затрачена большая сумма денег Но ведь не вы же устроили эту бурю.

— Нет, не я, — ответил Перес, раскрывая в быстрой улыбке широкий рот, — но я устроил нечто другое. Если бы и не было бури, то трубу в последний момент постигла бы не лучшая участь. Но я забочусь о разнообразии впечатлений Рошфора. Если ему угодно будет пережить гибель трубы хоть десять раз, то каждый раз она будет гибнуть по-другому.

— Ну, насчет десяти раз можно быть спокойными, — заметил один из молчавших до сих пор членов совета, — средства Рошфора иссякнут гораздо раньше.

На постройке океанской станции наступил период длительного бездействия. И Рошфор, поручив инженерам строительство узкоколейки, закупку подвижного состава и приемку трубы, решил вместе с Карлом вернуться домой. Он хотел провести зиму в домашнем кругу.

Жанна встретила его тепло, но сдержанно. Сын радовал его: он сильно вырос за эти месяцы, был по-прежнему здоров и почти всегда весел. Его личико стало выразительным. Рошфор многие часы проводил с ним, всматриваясь в его улыбающееся, лукавое лицо, в его живые, карие с ореховым оттенком глазенки.

Но Жанна ревновала сына к нему. Странно, Рошфор чувствовал, что не он теперь самый близкий для псе человек, а вот этот крошечный, которого она исступленно любила. Часто она деликатно забирала его у отца, под каким-либо предлогом уносила в детскую — и Рошфор чувствовал себя брошенным.

Однажды вечером, после того как маленького уложили, Рошфор подробно рассказал Жанне о всех перипетиях борьбы за океанскую станцию. Она слушала внимательно. Потом спросила:

— Что же дальше?

— Все то же, — с улыбкой ответил он, — будем бороться до полной победы!

— Хватит ли у тебя денег?

Его болезненно покоробило, что она сказала “у тебя”, а не “у нас”, но он сдержался. На вопрос он ответил не сразу, немного подумав:

— Полагаю, что да. Полагаю, что таких катастроф больше не будет.

— А если будут? — настаивала она.

— На одну еще хватит, — полушутливо ответил он.

— А на две?

Эмиль замолчал, потом встал, легко положил ей руку на плечи, заглянул в ее милые темно-синие глаза.

— Жанна, — сказал он, — а если даже так! Если мне суждено долго еще бороться, может быть, потерпеть поражение? Ведь я все равно не сдамся. Разве ты не была все эти годы моим верным и самоотверженным другом? Разве еще недавно ты не сказала мне, что любишь меня именно за храбрость, за верность идее, за умение рисковать? Ну, я точно не помню, как ты выразилась, но смысл твоих слов был такой.

— Это правда, — тихо сказала Жанна, — но я говорила так за себя и за тебя. Л за него (кивок в сторону детской) я ничего сказать не могу, и он, маленький, еще долго сам ничего не сможет ни сказать ни сделать.

И после коротенькой паузы:

— Мне за него страшно, за него, Эмиль!

Затем, неслышно ступая по ковру, она вышла из комнаты.

Больше они к этой теме не возвращались. Они разговаривали между собой о самых разных вещах, порой вполне безразличных для них, но, словно по молчаливому уговору, не говорили о том, что было главным содержанием жизни Рошфора за последнее время. Это было неестественно и тяготило их.

Внешне их отношения оставались прежними — они были внимательны и нежны друг к другу. И все же оба чувствовали какую-то неуловимую взаимную отчужденность, мучились ею, но ничего не могли поделать. Это тяготило их. Рошфор никогда бы не подумал, что дома, с Жанной, после столь долгой разлуки, он будет чувствовать себя так…