НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 11 - Биленкин Дмитрий Александрович. Страница 33

— Убедились? — поднял голову врач. — Скафандр выдержал, не выдержал человек. Боязнь удушья, боязнь замкнутого пространства, открытого пространства, вот теперь новый подарочек медицине — космохладофобия. Причина обморока не сам холод, а леденящая мысль о холоде, понимаете?

— Но как же так?! В космосе, в пространстве холод такой же страшный, однако никто, никогда…

— В космосе у него нет облика, — ответил врач, готовя шприц. — Может быть, поэтому.

ЗНАКОМЬТЕСЬ: ДЕБЮТАНТЫ

П. ПОПОГРЕБСКИЙ

«АБИЦЕЛЛА»

Было около семи утра, когда над домом взошло солнце, и его свет, расчлененный на пластинки в щелях пластмассовой шторы, покрыл стену комнаты четкими вертикальными линиями, как штрихами растра.

Нежные блики заиграли на боках продолговатого ящика, стоящего в углу. Оттуда послышался щелчок, и на панели засветилась шкала — электронный хронометр включил компьютер, который тотчас приступил к выполнению утренней программы: постукивая, разошлась на окне штора, комната наполнилась солнцем и веселой музыкой, проснувшись под которую можно сохранить свежесть и бодрость духа на весь день.

Человек, завозившийся на низкой лежанке в глубине комнаты, видимо, был немолод, ибо его пробуждение сопровождалось звуками, диссонирующими с приподнятой атмосферой только что народившегося дня: вздохами, покряхтываньем, звучным кашлем заядлого курильщика.

Усевшись в постели, он уставился в окно. Над крепкой его головой, свободной от лишних волос до самого темени, задорно торчал примятый во сне седой хохолок, отчего тяжелое лицо с волевыми складками по щекам приобрело неуместно проказливое выражение.

— Бог мой! — громко сказал он. — Какое утро!

Босиком прошлепал через всю комнату и распахнул окно. Его грудь обдало холодком, а в лицо пахнуло острым запахом сырой земли. Над садом еще витал зеленый туман, искрилась роса в траве под вязами, но песчаная дорожка, ведущая к дому, начале просыхать, и те места, куда не падала тень, уже посветлели.

Ясное утро таяло над деревьями, и мерно колыхался за кустами пласт неба, окованный камнем, — это в бассейне вздрагивала воде, отзываясь на толчки и шумы, порождаемые огромным городом, на окраине которого прятался под вязами дом Томаса Кинга, загадочный дом с просторной и низкой комнатой на втором этаже.

Солнце поднималось все выше, по стене поползли вверх потоки теплого воздуха.

— Сейчас выбежать бы на солнце в одних трусах, — мечтательно сказал Кинг, — сесть на дорожку и сыпать пригоршнями теплый песок себе на колени!

За долгие годы, которые Кинг провел наедине с самим собой, образовалась привычка думать вслух, и он перестал замечать это.

В кроне вяза, простершего ветви над самым домом, возились воробьи. Внезапно в их гомоне, от которого, казалось, шевелились листья, послышался какой-то особенный посвист, чистый и знакомый.

— Ага! Это овсянка! — с удовлетворением заключил Кинг и тут же подумал, что не зря запретил садовнику Ноксу опрыскивать одорантом дерево. Преданный Нокс беспокоился, что воробьи будят хозяина раньше времени.

— Но в вязе гнездятся не только воробьи, — глубокомысленно возразил бы Кинг Ноксу, будь он сейчас перед ним. — Вот — запела овсянка. Впрочем, нет. Это слишком мелодично для овсянки. Так кто же это?

И, решив обязательно спросить садовника об этой певунье, он отвернулся от окна и направился к лежанке, с которой уже исчезла постель, а вместо нее появилась сложенная в стопку его утренняя одежда — спортивный костюм из синего эластика. Одеваясь, Кинг мельком взглянул на себя в зеркало и замер — на его лице блуждала глуповато-радостная улыбка.

— Ну, что сияешь, старая галоша? — обратился он к своему отражению и попытался погасить улыбку, но в результате разулыбался во весь рот. — Глаза совсем, как у мальчишки, которому пообещали купить велосипед.

— Впрочем, — уже ворчливо добавил он, — сейчас дарят не велосипед, а орнитоптер.

Неожиданный приступ радости слегка обеспокоил его, ибо никаких видимых причин к подобному веселью не было. Он подошел к электронному комбайну, в полированном ящике которого вместе с компьютером был смонтирован телевизор и радиоприемник, погрузил руку по локоть в особое отверстие, надел на голову ажурную шапочку энцефалографа и нажал на клавишу, против которой на панели было написано «Эскулап».

— Доброе утро, сэр! — механическим голосом приветствовал Кинга электронный диагностер. — Пульс шестьдесят пять, без аритмии, артериальное давление 140 на 85, общее состояние характеризуется некоторой эйфорией — вчера выкурили сверх нормы две сигареты и выпили около ста пятидесяти миллилитров…

— Ладно, парень, не болтай лишнего, — ударив по клавише, сказал Кинг, и «Эскулап» замолк.

Послышался легкий свист и характерное жужжание. Кинг настороженно уставился на телевизионный экран: так и есть — матовая поверхность кинескопа оживала.

— Доброе утро, сэр Томас! — послышался постный голос мисс Гримбл, и скоро на экране проявилось ее лицо. — Вы уже проснулись?

— Еще нет, — иронически фыркнул Кинг.

— Вы перевели свой канал на одностороннюю связь, — укоризненно заметила старушка. — Ваша ирония неуместна, ведь я вас не вижу.

— Что, хотите увидеть, каков я без пижамы?

Мисс Гримбл выпрямилась и поджала рот, совсем спрятав плоские губы в складочках старческих морщин.

— Ученому с мировым именем не пристало шутить так, сэр!

— Ладно, — примирительно сказал Кинг, — лучше объясните, отчего у нас так много пыли?

— Боже мой! Где вы ее нашли?

— На полу.

— Чем терли? Платком? Или бумажкой? — мисс Гримбл выглядела настолько встревоженной, что Кинг едва не расхохотался.

— Бумажкой? Нет! Собственными подошвами.

— Вы ходили босиком? — лицо старушки изобразило неподдельный ужас. — Сейчас же наденьте туфли!

— Успокойтесь, мисс Гримбл, — сказал Кинг. — Все в порядке, «Эскулап» сообщил: пульс и давление в норме, общее состояние характеризуется некоторой эйфорией…

— Это опасно? — старушка снова была на грани паники.

— Эйфория — это повышенно радостное состояние, — усмехнувшись, сказал Кинг. — Но не знаю, отчего оно у меня возникло.

— Ну как не знаете! — вдруг возразила мисс Гримбл. — Ведь сегодня такой день!

Кинг недоуменно покосился на экран — мисс Гримбл не отличалась особой чувствительностью, картины природы прежде никогда ее не волновали.

— Да, — неуверенно сказал он. — Утро прекрасное, роса, солнце…

— Роса здесь ни при чем.

— Тогда в чем же дело?

— Вы сами прекрасно знаете, сэр.

— Я знаю одно: утро такое прекрасное, что хочется петь. От этого у меня некоторая эйфория. У вас тоже, да?

— Не надо меня разыгрывать, сэр.

Кинг поморщился. Ему не хотелось отдавать это радостное ощущение легкости и простора, какое так счастливо снизошло на него с самого пробуждения, за ничтожное удовлетворение от победы в скучном и ненужном споре.

— Мисс Гримбл, я иду в бассейн, — нейтральным голосом объявил он. — А пока включите систему пылеудаления. Пыль я не люблю.

— Сэр, я приду и сама все вытру.

— Ни в коем случае!

— Но система пылеудаления не справляется с вашей комнатой. Здесь нужна обыкновенная тряпка. У вас полно книг, от них вся пыль. Теперь никто не держит книг в комнатах.

— Ничего не выйдет.

— Тогда включите экран, — потребовала мисс Гримбл. — Я посмотрю, что у вас творится. Ужасный беспорядок, должно быть.

Кинг саркастически улыбнулся.

— Если хотите знать, порядок есть частный случай беспорядка, а я привык выводить законы и поэтому частных случаев не переношу.

Это был точный ход. Все, что имело отношение к науке, вызывало у мисс Гримбл благоговейный трепет, Кинг поспешил заказать на завтрак молодую картошку с простоквашей и укропом, зеленый лук, редиску и ржаной хлеб.