Перевёрнутый мир - Сазанович Елена Ивановна. Страница 14

– Валенок очень хороший человечек, но и она не может помочь, извините.

И доктор Кнутов ушел. Пожалуй, он даже не обиделся за такое гостеприимство. Слишком у меня был жалкий вид, чтобы обижаться. Но больше он не приходил. Отлично поняв, что я никого не хочу видеть.

Вот Мишка это понял не сразу. Он навязчиво пытался помочь своему старшему другу вернуться к жизни. А однажды даже выпалил с порога:

– Данька! Хорошая новость! Наша Ласка родила пять щенят! Такие хорошенькие! Все рыжие, с черными лапками! Пошли, посмотрим!

– Мишка, мне не нужны щенята, – процедил я сквозь зубы. И посмотрел на него так, что он попятился.

– Ну, тогда… Не уезжай, Данька, может, Чижик еще вернется… А если нет… Не переживай так, Данька. Он был такой старый. Он, наверно, специально ушел от тебя, чтобы умереть в другом месте. Ну, в общем, пожалел тебя… А у нашей Ласки щенята такие хорошенькие, пушистые, как меховые клубочки…

– Ты уходи лучше, Мишка, пожалуйста, уходи, – прохрипел я. – Мне никто не нужен, черт побери! Ни твоя Ласка! Ни ее щенки! Ни ты! Ни Чижик! Оставьте меня, ради бога, в покое!

– Ну гляди, Данька, лес по дереву не тужит. И без тебя проживем. А вот ты…

Я медленно поднял на Мишку тяжелый, одеревеневший взгляд. И крепко, до боли сжал кулаки. Мишка наконец все понял. И оставил меня в покое.

Он тоже больше не пришел. И я чувствовал, как круг одиночества замыкается. И скоро, совсем скоро я буду зажат в его безжалостные тиски. Впрочем, возможно, я подсознательно этого и хотел, не оставляя выбора. И сам загонял себя в угол. Чтобы, один раз умерев, наконец-то решиться жить снова.

Однажды ко мне пришла Валька. Я не мог с ней вести себя так холодно, как с Кнутовым, и так бесцеремонно, как с Мишкой. Перед Валькой я был виноват. И не мог грубить с девушке, которая меня так сильно любила. И возможно, будет любить еще очень долго.

– Привет, Валенок! – Я рукой пригладил свои слипшиеся, спутанные волосы.

Валька огляделась и села на излюбленное место, в уголок дивана, поджав ноги под себя. Я вспомнил, как Чижик радостно встречал ее и лизал ноги, а потом прыгал на диван и клал свою узкую рыжую морду на ее голые коленки. И поморщился от внезапно нахлынувших воспоминаний, как от банальной зубной боли. «Все-таки как примитивен человек. В зубном кабинете он так же страдает, как и от потери близких», – совсем некстати подумал я. И все же мне гораздо больше хотелось оказаться сейчас в зубном кабинете.

Валька огляделась.

– Грустно ты живешь, Данька.

Я промолчал. И, собравшись силами, стал готовить чай. Грязный, заржавевший чайник недовольно запыхтел на плите. Валька оставалась единственным человеком, кто меня еще любил. И эта любовь меня не отпускала и не давала умереть, чтобы начать новую жизнь.

– Ты думаешь, тебе где-то будет лучше? – Валька почесала локоть, измазанный зеленкой.

– Опять ты за старое, – пожурил я ее, как прежде. – Все по деревьям лазишь?

– Не-а, это я Чижика искала и свалилась в канаву.

Я застыл с чашками на середине комнаты. Мои руки предательски дрогнули, и горячие капли пролились на пол.

– Не ищи его больше, Валенок. Не ищи.

– Я найду его, точно найду, – пообещала Валька. – Живого или мертвого, но найду.

– Мне не нужен мертвый Чижик. – Я дрожащей рукой разлил чай по чашкам, и по столу расплылась ароматная лужица.

– Тогда я найду живого! – уверенно заявила Валька.

Я сел рядом с ней и взял ее пухлые, почти детские ладошки в свои руки.

– Давай не будем об этом, Валенок. Ты очень хорошая девушка. И очень хорошенькая. Тебе обязательно нужно учиться. И тебя обязательно ждет настоящая, большая любовь.

– Учиться на артистку? – Валька прищурила свои круглые глазки.

Я резко встал и, приблизившись к окну, закурил. Мне так хотелось остаться одному.

– Данька, – тихо окликнула меня девушка. – Ты не будешь с ней счастлив, Данька. Неужели ты не понял, что она совсем другая? Это здесь она подстраивалась под тебя, под Чижика, под наш мир. А там… Там все, все по-другому. Ты там никому не нужен, Даня.

Я резко обернулся.

– Можно подумать, здесь я кому-нибудь нужен.

– А здесь об этом даже думать не нужно. Здесь ты просто можешь жить. Здесь – все твое. И деревья, и звери, и мы. И ты здесь для всех. Здесь ты счастливый, Данька. В лес шел – домой глядел, из лесу шел – в лес глядел. Здесь тебе везде было хорошо. А там… Там ты только и будешь, что на лес оглядываться. Да уже ничего не увидишь. Там ты пропадешь…

– Много ты знаешь! – раздраженно сказал я.

– Может, и не много, но знаю, – вздохнула Валька. – Может случиться так, что там тебя никто не ждет, а когда ты вернешься, и здесь ждать никто не будет.

– Мир огромен, надеюсь, в этом огромном мире и для меня есть маленькое местечко.

– Может, оно и есть. Но найдешь ли ты его? А вдруг, обойдя весь земной шар, ты окажешься на том же месте?

Валька встала и топнула ногой.

– Вот здесь. Но никому уже не будешь нужен.

– Я тогда заведу себе собаку, – горько усмехнулся я. – И назову ее Чижик.

Валька молча направилась к выходу. И я вдруг испугался, что она уйдет, а я останусь совсем один. Круг окончательно замкнется и не останется выхода. Валька была последним шансом, связывающим меня с прошлым.

– Валька, – окликнул я ее.

Она обернулась. И в ее глазах я ничего не прочел. В ее глазах была пустота. Мне даже показалось, что она меня не видит.

– Валька, ты не допила чай.

– Спасибо. Но я больше не хочу.

– На тебе новый сарафан. Он очень красивый. – Я цеплялся за последнюю соломинку. И соломинка медленно ломалась.

– Я его в городе купила. И сегодня надела впервые.

Я приблизился к ней, взял ее за плечи. И заставил смотреть в глаза.

– Валька, что с тобой, ну скажи что-нибудь, ну скажи…

Валька смотрела мне прямо в глаза и меня не видела.

– Знаешь, мне кажется, что сегодня я пришла совсем к другому человеку, совсем незнакомому. А тебя в этом доме уже давно нет. Ты словно ушел с Чижиком. И не вернулся. А главное, как и он, не хочешь возвращаться. Вы уже выбрали для себя другой путь. И вас тоже никто и ничто не может вернуть. Эх, Данечка, Данька…

Валя резко отпрянула от меня. В ее глазах по-прежнему была пустота. И я вдруг понял, что она меня разлюбила. Возможно, того, вчерашнего Даньку она еще любила. Но меня наверняка нет. Я остался совсем один. Железные тиски одиночества сжали меня окончательно. Жить здесь я больше не мог. Это была уже не моя родина, не мои друзья, не мои любимые. И вечером, наспех собравшись, забросив рюкзак за спину, украдкой покинул свой дом.

Я шел по лесной тропинке быстрым шагом, стараясь не оглянуться, чтобы не повернуть назад, чтобы не чувствовать вины перед всеми, кого я сегодня бросал. Бросал навсегда. На секунду мне показалась, что где-то совсем рядом жалобно взвыла собака.

– Чижик! – заорал я на весь лес. – Чижик! Ну же, вернись, и я никуда, клянусь, никуда не уеду!

Я вертел головой в темноте, как слепой. Но никого не видел. Я прислушался к звукам леса. Но лишь ветер заунывно выл, словно прощальный гудок парохода, который вез меня в неизвестность. Я крался по поселку, сгорбившись, словно вор, втянув голову в плечи, ускоряя и ускоряя шаг. И все же мне казалось, что изо всех окон на меня смотрят десятки укоризненных пристальных взглядов. Я не выдержал и побежал. Отчаянно, словно пытаясь умчаться от себя, от своего прошлого, от всех, кто меня так когда-то любил здесь и кого любил я. Я чувствовал себя вором, хотя ничего не украл. Я чувствовал себя виноватым. Хотя ни в чем виноват не был. Я чувствовал себя предателем. Хотя никого не предавал. И все же я где-то совершил ошибку, если не нашел мужества попрощаться открыто и с поднятой головой покинуть эти места… Только гораздо позднее я понял, от чего так трусливо бежал. Я бежал от своей судьбы. А судьба никогда не прощает ошибок…

Часть вторая

ЛИЦЕДЕЙ

Первое, что меня угнетало в большом городе, это отсутствие солнца. Хотя я приехал туда весной. Даже если оно случайно и появлялось на горизонте – как чисто физическое явление, – его все равно не было. Оно либо пряталось за небоскребами, либо дымовая завеса от заводских труб закрывала его. И если ему все же какой-то хитростью удавалось вынырнуть и спастись, это было уже не солнце. Просто казалось, что кто-то среди бела дня включил очередной фонарь или рекламная лампочка случайно оторвалась и болтается в небе на проводе.