Небесная ошибка (ЛП) - Mur Lina. Страница 31

Вокруг нас было всё призрачное, мутное и белое. Как можно разобрать тут

дорогу, если я не вижу свою вытянутую руку?

Таг остановился у двери и постучал. Через пару минут ему открыла женщина, с

печальным лицом, сухим и неживым. Она была одета во всё серое, волосы были

спутаны и лежали на плечах.

- Ваше высочество, — прошептала она.

- Нам нужен Лоуренс, — сказал Таг.

- Он отдыхает, но проходите, — встрепенулась она и пропустила нас в хижину.

Я огляделась. Это напоминало средневековье: деревянный стол, камин с огнём и

там, на котелке варился ужин, шторы были похожи на клочья грязной ткани,

верёвка, на которой сушилось белье. Всё мрачное, неживое и без надежды на

лучшее.

- Проведи нас к нему, — приказал Таг.

- Конечно, ваше величество, — женщина поклонилась и, развернувшись,

повернула направо.

Мы последовали за ней по обшарпанному коридору из дерева, без обоев, без

краски. Женщина указала на ткань, которая служила дверью в последнюю

комнату, и ушла.

- Он тут? — шёпотом спросила я.

- Да, — также ответил Таг. — Нади, послушай…

- Нет, — перебила я его, — останься тут, я сама.

Я вырвала руку из его ладони, и уверенно подняла ткань и вошла. В нос ударил

запах затхлости и перегара. Комната была похожа на тюремную камеру: узкая

кровать, тумбочка, шкаф, умывальник. Ничего лишнего и чистого.

Я различила на кровати силуэт, знакомый до боли силуэт мужчины.

- Папа, — прошептала я, и мужчина повернулся в мою сторону.

Это был не мой отец, это был человек с серым лицом, запавшими щеками и

тёмными кругами под потухшими глазами, худой, болезненно худой, что когда

он встал, одежда на нём висела лохмотьями.

- Надели? – скрипуче произнёс незнакомец.

- О Боже, — я закрыла рот рукой, и глаза наполнились слезами. — Папа…

- Крошка моя, — он, хромая, начал подходить ко мне.

По щеке скатилась слеза, и я зашагала к нему навстречу, я упала в несвежие

объятья. Но меня это не волновало, мой папа тут. Мой папа.

- Крошка моя, — он гладил меня по волосам, — доченька.

- Папочка, — я ревела в его руках, цепляясь за рубашку, которая под моими

руками рвалась.

- Почему ты тут? – он отстранился.

Я помотала головой и оглядывала такого родного и убитого человека.

- Почему ты тут? — хрипло спросила я.

- Я не могу перейти грань, — печально ответил он и как будто его ноги больше

не держали сел на постель.

- Почему?

- Ох, Надели, я счастлив тебя видеть. Ты стала такой красивой, а волосы, тебе

всегда шли яркие краски, — он улыбнулся. — Я не могу перейти в другой мир

из-за тебя.

- Из-за того, что мама не моя мама? — сглотнув, произнесла я.

- Ты знаешь? — его глаза расширились от страха.

- Да, это правда?

- Правда, доченька. Прости меня, я должен был раньше рассказать, забрать тебя

и уехать, — он закрыл лицо руками и заплакал.

Душа разорвалась вновь от боли и сейчас сочувствия к своему отцу, я подошла

к нему и села у его ног.

- Папочка, я люблю тебя, — шептала я, гладя его по волосам. — Расскажи мне,

как так получилось?

- Не могу, — тихо сказал он и вытер глаза.

- Расскажи, я имею право знать, — потребовала я.

- Хорошо, — кивнул он. — Первый ребёнок, который у нас появился, умер при

родах, как и второй. Третий выжил, и им была Глосс. Луиза души не чаяла в

ней, как и я. Но через четыре года я завёл разговор о новом ребёнке, мне

хотелось всегда большую семью. Средств у нас хватило бы выкормить ещё

восьмерых, но она не хотела и слышать об этом. Перестала быть со мной, она

стала холодной и всю любовь отдавала Глосс. Так продолжалось ещё два года,

пока мы не поругались так сильно, что я ушёл из семьи. Луиза плакала и

просила меня, чтобы я вернулся. Я предложил ей компромисс — суррогатную

мать, и пусть она родит нам. Она согласилась и мы начали поиски, которые

оказались очень сложными. Год мы искали женщину, готовую отказаться от

ребёнка и быть нашим спасением. Моим спасением, ведь Глосс любила

настолько мать, что отец ей был не нужен. Мы сдали требующиеся анализы, и

только с пятой попытки удалось закрепить беременность. Сэнди, женщина,

которая носила тебя, и Луиза уехали в один пансион перед твоим рождением.

Но ты появилась раньше, в Рождество, Луиза отказалась ехать на твоё рождение

и осталась праздновать его в арендованном доме с Глосс. Поехал я, роды были

очень сложными, и у Сэнди началось кровотечение, она умерла. Но ты была

жива, ты была моя, моя доченька. И я назвал тебя Надели. Через шесть дней мы

вернулись домой, и к нам пришёл поверенный Сэнди. Он нам рассказал, что

посмертным желанием его клиентки было подарить нам ребёнка, а точнее, мне.

Яйцеклетка, которую взяли у Луизы, была негодной, и Сэнди предложила свою.

Также она оставила тебе крупную сумму денег на счету, получить ты должна

была их в день своего совершеннолетия. Поэтому Луиза так к тебе относилась, а

я был зол, что меня обманули. Было чувство, что я изменил, что я был неверен

своей жене, что я её предал, хотя так сильно любил. В день, когда мы разбились,

мы спорили в машине, когда лучше рассказать тебе правду. Луиза сказала, что

ты вышла из-под контроля, намекая на твою внешность, ведь ты всегда любила

выделиться, оценки тоже были плохими. Когда я ей сказал, что расскажу тебе

сам и развожусь с ней, потому что я любил другую женщину: добрую,

отзывчивую, нежную. А она превратилась в холодную статую. Луиза не

справилась с управлением, она просто отпустила руль. Я не успел его схватить,

и машина вылетела на встречную полосу, и дальше я оказался тут один.

Я сидела и смотрела на своего отца, который сейчас выглядел намного хуже,

чем когда я пришла сюда. И моё сердце наполнилось такой глубокой и горячей

любовью к нему, таким сочувствием и такой горечью, что он не сказал мне

раньше. Я бы перестала винить себя, перестала бы думать, что я не такая, что я

не заслужила ответную любовь матери, которая даже не была мне ей.

Мне стало легче, душа как будто наполнилась кислородом, и я начала дышать.

- Понимаешь, Надели, почему я не хочу двигаться? Если бы не я, не мои слова,

то мы бы жили. Если бы не моё желание иметь ребёнка только для себя, никогда

бы наша любовь не умерла. И в то же время я не жалею об этом, потому что ты

моя добрая и живая доченька, которую я буду любить всегда, — всхлипывая,