Я тебя рисую - Суржевская Марина "Эфф Ир". Страница 5

На следующий день Люк повез фойров показывать наши достопримечательности, коих в землях Идегоррии было немало. Я представила, как будут ахать морские, увидав наши радужные фонтаны или ходящие деревья, ветвями задевающие облака. Когда такой исполин неожиданно поднимается, с его корней осыпается земля, а когда он делает шаг в сторону, даже самые стойкие не удерживаются от изумленно-испуганного вскрика. И это лишь кусочек чудес моего мира, который столь прекрасен, что за девятнадцать лет своей жизни я не устала им восхищаться.

Верховный посол остался во дворце и до обеда разговаривал с отцом, уже приватно. А после попросил позволения поговорить со мной. Признаться, меня это несколько удивило, но, конечно, я не могла отказать гостю.

Снова нарядившись в длинное платье, головной покров и умастив лицо белилами, я неторопливо шла по дорожке нашего сада, ведя неспешную беседу с послом. Морской слушал меня, кивал, рассматривал розы и орхидеи, но мне чудилось, что мыслями он был далеко. Мы дошли до резной беседки, и я пригласила гостя войти.

Внутри беседки мягко светились бутоны плетущегося вьюнка, и на первый взгляд казалось, что цветы живые. И лишь приглядевшись, можно было понять, что ажурная решетка, стебли, лепестки и соцветия вырезаны из дерева и являются единым целым.

– О, работа Его Величества? – понимающе воскликнул посол. Я любовно провела пальцем по живым тонким листьям и лепесткам, кивнула.

– У отца мало времени на созидание, – с искренним огорчением сказала я. – Почти все дни он посвящает государственным делам. Поэтому вещей, созданных королем, так мало… Увы.

– Увы… – эхом отозвался посол и снова замолчал, как-то бездумно рассматривая беседку. В его глазах плескалось вечное море, в самой глубине которого зарождался шторм.

Словно вдруг на что-то решившись, старик повернулся ко мне:

– Ваше Высочество, Антарея… Вы знаете, я всегда считал род созидающих уникальным.

Он замолчал, словно вновь задумался, и, кажется, его мысли не нравились послу. Шторм нарастал.

– Так и есть, фьер Анххарамоитет, – с легкой улыбкой сказала я, пытаясь разрядить неожиданно тревожную атмосферу. – Как и род морских фойров! Мы все уникальны, каждый по-своему.

– Да… но созидающие… Вы способны на то, что не может никто на земле. – Посол снова уставился на бутон вьюнка. – Например, ваша картина, принцесса. В ней есть душа. Жизнь. Счастье. Она заставляет наши сердца биться в такт волнам. Она дарит забвение… Вы знаете, что такое забвение, принцесса? Конечно, нет. Вы еще слишком молоды. Ваше сердце не обижено разочарованиями и бедами… Как бы мне хотелось, чтобы оно осталось таким навсегда…

Посол снова замолчал.

– Я тоже, фьер Анххарамоитет! – отозвалась я, снова улыбнувшись. Непонятные речи старика меня тревожили, а взгляд немного пугал. Он резко отвернулся от бутона, который рассматривал, и взглянул мне в лицо.

– Ваше Высочество, скажите, вы не хотели бы посетить нашу страну? Марена очень красива, ваша душа порадуется морским пейзажам, а сердце успокоится при виде бесконечности воды. И вы сможете создать еще сотни… тысячи таких же прекрасных картин. Мир фойров будет рад вам, Антарея. Вы любите море, иначе не смогли бы создать такую жизнь на куске холста. У нас вам будет хорошо.

Я несколько смущенно смотрела на старика, не зная, что ответить на его настойчивое приглашение. Надеюсь, он не собирается меня сватать за своего отпрыска?

– Фьер Анххарамоитет, – начала я, в очередной раз порадовавшись, что удалось не сломать язык на его имени. – Я ценю ваше любезное приглашение. И постараюсь посетить прекрасную Марену в самое ближайшее время…

– Нет! – ответил посол столь резко и не по этикету, что я растерялась. Но сразу же исправился и уточнил уже спокойно: – Я имел в виду, что приглашаю вас поехать с нами уже послезавтра, когда делегация отправится домой. И вы могли бы увидеть нашу страну уже через два дня.

Он улыбнулся, но отчего-то эта улыбка не показалась мне радостной. И желания воспользоваться его приглашением не вызывала.

– Вряд ли я смогу сделать это столь скоро, – как можно вежливее ответила я. Хотелось отделаться от сумасшедшего посла и вернуться в комнаты, где можно снять наконец платье и хитар, а также сбросить узкие туфли на каблуках.

Но фойр неожиданно схватил меня за руку, так что я с трудом удержалась от вскрика и покосилась на садовую дорожку, надеясь увидеть отца или кого-нибудь из придворных. Увы, там было пусто.

– Вы должны поехать со мной, Антарея! – совершенно забыв о правилах приличия, воскликнул посол. – Должны! У вас морская душа, я вижу это в ваших картинах! И в ваших глазах!

Так вот в чем дело! Я перевела дух, осторожно высвобождая ладонь из цепкой хватки посла. Неужели он решил, что во мне есть примесь морской крови? Конечно, мои глаза слишком необычны для созидающих, и в них плещутся оттенки волн, но все же это ведь не причина хватать меня? И, надеюсь, эта престарелая амфибия не помышляет о том, чтобы лично взять меня в жены? О, лесные духи….

Видимо, что-то все же отразилось на моем лице, потому что фойр вздохнул и отступил на шаг. Его лицо, испещренное морщинами и возрастными пятнами, вытянулось и снова стало бесстрастным.

– Я напугал вас, прошу простить, – глухо пробормотал он. – И все же… Обещайте подумать, Ваше Высочество, над моим предложением. Гарантирую вам полнейшую неприкосновенность в Марене. Как и подобает принцессе…

– Благодарю, фьер Анххарамоитет! – я склонила голову. – Несомненно, я рассмотрю ваше предложение и посоветуюсь с отцом. Возможно, мы в ближайшем будущем сможем посетить вашу страну с ответным визитом…

– Будущее… – Лицо посла чуть скривилось. И вновь внутри глаз блеснули отголоски шторма. – Как было бы хорошо, если б оно у нас было…

Я промолчала, не зная, что ответить. Конечно, старикам свойственно тосковать по минувшей молодости, и, пожалуй, у этого посла, древнего, как окаменевший коралл, действительно, будущего почти не осталось. Но что я могла на это ответить? Сочувствие лишь обидит старика, а слова утешения не помогут. И потому я не стала ничего говорить.

Мы еще прошлись по садовой дорожке, и я показала ему один из радужных фонтанов, но всем нутром ощущала, что посол меня не слышит. Мысленно он был где-то далеко, возможно, покачивался на волнах своего моря, в глубины которого уже не мог уйти. Или рассматривал синие молнии шторма, что бушевал в его воспоминаниях. Как бы там ни было, когда мы разошлись, я вздохнула с облегчением.

Вечером вернулись уставшие, но довольные послы, и за ужином все уже вполне дружески обсуждали увиденное на прогулке. Верховный молчал, сидел в стороне и лишь иногда смотрел на меня. Его коричневые жабры слабо шевелились, словно рот издыхающей на суше рыбы.

Вечером был потрясающий фейерверк. В ночном небе расцветали цветы, вспыхивали тысячи звезд, заслоняющих красотой настоящие, неслись крылатые кони и пролетали искрящиеся птицы.

Люк схватил меня за руку.

– Идем, первый танец, – поклонился он мне церемонно и добавил чуть слышно: – Энке!

Я фыркнула, но удержалась от желания как следует треснуть оболтуса по глупой башке. На глазах у послов и всего двора делать этого, конечно же, не стоило. Напротив, я склонила голову, присела в изящном реверансе и пошла в круг, прикасаясь к ладони Люка лишь кончиками пальцев. Музыка была обычной, сочиненной придворным менестрелем, а вот слова… Братец лукаво улыбнулся, когда певчий запел. Песня, сочиненная Люком, наполняла душу тихим светом. Разливалась в пространстве квинтэссенцией любви и покоя, будила воображение и пробуждала фантазии. Она обволакивала присутствующих мягким покрывалом нежности и будоражила кровь, словно хмель. От этих слов хотелось жить и верить, что все в жизни сбудется. Даже самая смелая мечта обязательно станет реальностью.

Люк улыбался, кружась со мной на паркете тронного зала, придворные награждали нас восторженными аплодисментами, а морские послы смеялись от разлитого в воздухе счастья.