Пересекающий время - Крапп Раиса. Страница 46
Глаза устают от мельтешения буро-зеленых пятен, хочется закрыть их, упасть ничком и долго-долго лежать неподвижно. Андрей поднимает лицо и сквозь первый полог джайвы, где-то на невероятной высоте угадывает второй и опять думает: "Нет, точно, перестарались эти садовники..."
Когда он почувствовал запах дыма - запах поселка, он не мог сказать об этом - на это усилие его уже не хватало.
Поселок еще скрывался за стеной зелени, когда он увидел Адоню. Ждала она их или что-то толкнуло выбежать навстречу, но она торопилась к ним, мелькая в сплетении стволов, веток и лиан.
- Сестренка твоя, - выдохнул Андрей и привалился к дереву.
Веско тоже увидел Адоню, окликнул ее, и в следующее мгновение руки ее обвили его шею.
- Братик! Живой! - уткнулась она в него. - Живой! Родненький мой!
Адоня смеялась от радости, не вытирая счастливых слез. Она отстранилась, и Веско охнул, с оборвавшимся сердцем уставился на седую прядь.
- Потом, потом! - махнула Адоня рукой. - Отец где?
- Он сзади, в прикрытии.
- И Дар там? - в радостном нетерпении Адоня всматривалась в лица проходивших мимо.
- Дар? Вот он, - Веско показал глазами, и Адоня стремительно обернулась.
Улыбка еще была на губах, но уже умерла.
- Дар... - прошептала она
Андрей попытался улыбнуться, но, кажется, это испугало ее еще больше.
- Я знала... - она растерянно и беспомощно обернулась к брату, снова метнулась взглядом к Андрею. - Как же так?.. Веско, да что же ты стоишь! Его скорее в поселок, к Майге...
* * *
Он сумел-таки продержаться до конца. Зато в хижине рухнул на постель, полностью отдав себя в руки Неле. Она решительно раздела его, не проронила ни слова, увидев следы недавних пыток, только плотнее сжала губы, да побелели крылья носа. Она смазала потрескавшиеся, кровоточащие струпья, и Андрею стало легче. Накормила, уложила в постель, заботливо укрыла невесомым пуховым одеялом.
Он облегченно закрыл глаза, расслабил все мышцы, легкое тепло разлилось по телу. Но из состояния безмятежного покоя его вывело ощущение чужого взгляда - у входа стояла Майга. Некоторое время она изучающе смотрела на него, потом сказала:
- Лиента велел мне прийти.
- Здравствуй, Майга. Тебе и без меня работы хватает, я меньше других нуждаюсь в тебе.
- Но... я не могу ослушаться... Позволь хотя бы осмотреть тебя, Лиента спросит.
- Смотри, - подавив легкий вздох, согласился Андрей.
Ведунья умело, не причиняя боли, прикасалась легкими теплыми пальцами. Молчала. Потом спросила:
- Лечил тебя кто?
- Марта. Неле.
- Еще? - внимательно посмотрела на него Майга.
- Я сам, - вздохнул Андрей.
Она укрыла его одеялом, сказала:
- Ты прав, тебе мои умения не нужны - я не имею силы сделать лучше, чем ты сам.
- А нет ли у тебя какого снадобья для восстановления сил?
- Как ни быть? - живо обернулась Майга. - Ты хочешь, чтобы я дала тебе?
- Было бы кстати.
Впервые ее сумрачное лицо осветилось улыбкой и сделалось ласковым и милым.
- Я дам тебе настой девятнадцати трав, ты сразу почувствуешь облегчение и приток сил.
Майга расстелила чистую холстину, расставила на ней многочисленные склянки, флаконы, принялась волхвовать над ними. Под шелест заговоров ведунья готовила одной ей ведомый сбор: крохотной мерной чаркой она тщательно, по каплям наполняла хрустальную чашу, украшенную рубинами. Большие камни отбрасывали карминные блики на смуглое лицо лекарки, когда она осторожно вливала в нее компоненты снадобья, одновременно роняя в чашу магические древние слова: "...подымись с одра болезни, смертельной постели, с мук телесных... Сымаю немочь лихую и кладу на уголья пенные... На ноще, и на утренней заре, и на вечере проходите мои слова в ущелья дремучие, в омута тянучие..." Шепот женщины в полумраке, уютный и мягкий, как шелест листьев или тихого ночного дождя, негромкое позвякивание склянок, сами движения ее плавные, не суетные... Все это завораживало, расслабляло. Сами собой закрывались глаза, и музыка чарующего нежного голоса уводила куда-то в забытое, но пленительное покоем и безмятежностью... Полувнятный женский шепот ласкал и баюкал, и в этом тоже было нечто, что казалось навсегда забытым...
- Смиренно мольбу тебе приношу, Человеколюбче, - яви скорое заступление свое страждущему, посети его в немощи и исцеление даруй.
Теплая рука коснулась легонько.
- Дар...
Он открыл глаза. Майга держала чашу в ладонях, отпила чуточку и сморщилась:
- Пей разом, горько очень.
Андрей опрокинул в рот жгучую жидкость - будто огня хлебнул.
- Да уж... А сама-то зачем пила?
Майга пожала плечами, сворачивая холстину.
- Как иначе? Я всегда так делаю. Хлебнет вот такого снадобья человек, да и подумает, что отравить хочу.
- Бедная Майга, несладко тебе жилось?
- Всяко, - коротко уронила она, вставая. - Если позволишь, я еще приду к тебе.
- Разумеется.
У выхода она обернулась.
- За девочку эту... Спасибо тебе, - чуть помедлив, добавила: - А я ведь думала, что тебе ни нож, ни стрела не возьмут, а ты такой же, как мы. И другой.
Не дожидаясь ответа, она вышла.
Андрей закрыл глаза, прислушался к себе. Что за колдовское снадобье у нее? По всему телу внутри будто муравьишки бегали. Слегка кружилась голова, туманились мысли, звуки за тонкой стеной уплывали далеко-далеко, исчезали вовсе... Потом и тело исчезло - Андрей шевелил пальцами и не чувствовал их.
Вместе с утратой физического ощущения тела абсолютно исчезла боль, пришло замечательное ощущение блаженства... Наркотик? Да, но совсем малая доля. Это что-то другое совсем.
* * *
Андрей не знал, сколько он находился в удивительном состоянии отрешенности от мыслей и чувств, когда знакомый голос пробудил сначала его слух, потом и сознание.
- Неле, милая, ну пусти меня! - умолял шепот.
- Не проси! - так же шепотом отвечал другой голос, в котором явственно угадывались властные интонации брата. - Что вы все, умом тронулись? Ему отдыхать надо, спать побольше, а вы все идете и идете. Еду вон несут! Будто мне дела другого нет, как гостей выпроваживать.
- Не гони меня, Неле, дай только взглянуть. Если он спит, я тотчас уйду.
- Конечно, спит! Уходи, не серди меня. Ты сама-то подумай, что он вытерпел. Уж не тебе об этом рассказывать. Заслужил он покой или вы все такие бессердечные? Все, Лиента велел к Дару одну только Майгу пускать.