Эйнштейн без формул - Кедров Константин Александрович "brenko". Страница 3

Пока новая метареальность может быть описана только с помощью метаметафор, что и происходит в современном искусстве, разбуженном теорией относительности Эйнштейна. Причудливый мир футуристов, супрематистов, абстракционистов, сюрреалистов, оп-арта есть не что иное, как описание мира человеческого духа и релятивистских эффектов. Словесный алгоритм этого умещается в двух поэтических строках:

Человек — это изнанка неба,

Небо — это изнанка Человека.

[править] Выбор времени

В теории относительности Эйнштейна есть только один «просчет» — это ее название. В результате миллионы людей думают, будто теория относительности утверждает, что все относительно.

Что-то вроде высказывания такого рода: если теория относительности утверждает, что все относительно, то относительна и сама теория относительности.

Этот «фольклор» был бы неплохим гарниром к самому блюду, но как раз блюдо-то и остается неотведанным. Большинство людей пребывает в блаженном неведении того, что же на самом деле открыл Эйнштейн.

Широко распространено заблуждение, что теория относительности в отличие от физики Ньютона необычайно сложна и доступна лишь избранным. На самом деле физика Ньютона по степени сложности и запутанности изложения превосходит Эйнштейна. Ведь великий Ньютон строит здание своей физики на физически неверном постулате о существовании абсолютного времени и абсолютного пространства, не зависящих от законов физики.

С опровержения этого постулата и началась теория относительности. Отсюда и ее название. Абсолютной оказалась лишь скорость света в вакууме, всегда неизменная, всегда 300 тыс. км/сек. А вот время и пространство на самом деле зависят от скорости света. Чем ближе к скорости света, тем ближе к нулю. Если, например, часы установить на фотоне (минимальной частице-волне света), то там всегда будет, образно говоря, ноль часов ноль минут ноль секунд.

Если чисто гипотетически представить себе частицу-тахион, несущуюся со скоростью большей, чем световая, то отсчет пойдет на минус, за нулевую шкалу. Существует ли такое минусовое время, вопрос уже не физический, а метафизический, поскольку физика и ее законы заканчиваются на скорости света в вакууме.

Если бы сверхсветовая скорость была физически возможной, то отсюда вытекала бы возможность, хотя бы для квантов, путешествовать из настоящего в прошлое. Такая возможность чисто теоретически всегда обсуждалась не только фантастами, но и космологами и физиками.

Другая неожиданность, проистекающая из открытия Эйнштейна,— так называемый парадокс близнецов. Если один близнец в возрасте двадцати лет отправится в космос со скоростью даже не световой, но весьма значительно превышающей земные параметры, то, пропутешествовав три года, он вернется на землю двадцатитрехлетним, а встречать его будет брат-близнец семидесяти трех лет. Это положение не раз проверялось экспериментально во время космических полетов, и эффект замедления времени по мере нарастания скорости сомнению не подлежит.

Конечно, ничего подобного Ньютон представить не мог. Такие понятия, как нуль времени или замедляющееся время, или разные шкалы отсчета времени для «близнецов» были совершенно недоступны воображению до Эйнштейна. У Эйнштейна эта фантасмагория запечатлена в формулах и доказана физически.

Гений Ньютона открыл закон всемирного тяготения, но заблудился в химерических построениях абсолютного пространства и абсолютного времени.

Эйнштейн вывел физику и космологию из этого лабиринта, однако мы оказались в мире намного более сложном, но и более интересном.

Отсутствие абсолютного времени привело русского космолога Фридмана к открытию, которое вначале показалось абсурдным даже Эйнштейну. Выяснилось, что не только вселенная, или весь мир, но и само время вместе с пространством имеют свое начало. Они существуют всего-то не более двадцати миллиардов световых лет (сама цифра может уточняться). Важно другое: время и пространство когда-то возникли, имеют свое начало.

Этого не могли себе представить ни Ньютон, ни Коперник, ни Аристотель, хотя как раз Аристотелю принадлежит идея первотолчка, первого импульса для вечного двигателя вселенной.

— А мне-то что с того? — спросит иной человек. — Мы, люди, никогда не сможем двигаться со световыми скоростями, для нас время движется почти по Ньютону, а значит, почти абсолютно. В этом, пусть воображаемом, абсолютном времени мы живем и умрем. Как сказал поэт, «времена не выбирают, в них живут и умирают».

Но в том-то и дело, что, по Эйнштейну, все-таки «выбирают». Когда человечество выбрало систему Коперника, переселившись из вселенной Птолемея — Аристотеля во вселенную Коперника — Бруно, внешне жизнь не изменилась. Но это дало такой толчок мысли, что уже через сто лет духовный мир человека изменился до неузнаваемости. Изменился сам человек, обретя неслыханную доселе свободу мысли. Мысль в тысячи раз ускорила прогресс науки, мир стал другим, абсолютно другим, даже на бытовом уровне. Электричество, радио, телевидение, компьютер приумножили в геометрической прогрессии ин- формационное богатство, которое стало доступно каждому. Рамки биологической жизни человека невероятно раздвинулись. Во времена Пушкина средняя продолжительность жизни в России составляла 37 лет. Сегодня — 60. Такой прогресс был бы невозможен, если бы Бруно не взошел на костер, а Коперник, вопреки всем запретам, не создал свою систему.

Вся мировая философия до Эйнштейна — даже великие системы Канта и Гегеля — строилась на понятии абсолютного времени. Теперь с этими системами при всей их красоте и грандиозности придется попрощаться. Правда, пока этого не произошло. Открытие Эйнштейна очень долго не выходит за рамки лабораторий на простор философской мысли. Не будем забывать, что в гитлеровской Германии теория относительности десять лет была под запретом, как «еврейская физика». В Советском Союзе прямого официального запрета на идеалистическую теорию не было, однако книги об Эйнштейне стали появляться только в хрущевскую оттепель…

Открытие Эйнштейна не вяжется с догмами диамата в самом главном. Постулат о первичности материи и вторичности духа выглядит странно хотя бы потому, что само время когда-то возникло. До этого не было не только материи, но и самого времени. О какой же онтологической или гносеологической первичности тут говорить?

Представить себе мир до физического времени и до физического пространства ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин не могли, хотя последний и назвал Эйнштейна «великим преобразователем естествознания». Разумеется, в так называемую диалектику можно вписать все что угодно, было бы желание, но, как ни вписывали, всем становилось очевидно, что от былых споров о первичности и вторичности веет средневековой схоластикой. К тому же философские взгляды Эйнштейна никак не уложить в придуманное Лениным прокрустово ложе стихийного материализма.