Схождение во ад - Молчанов Андрей Алексеевич. Страница 16

Однако отринул от себя Михаил тягостные эмоции, вечер закончил на оптимистической ноте, и бесцеремонно остался ночевать в казенной квартире бывших немецких гэбэшников, решив, что хоть и тяжел хозяйки взгляд, а цена ему все равно меньше, чем номеру в отеле.

Утром же гулял он, опохмеляясь баночным пивом у Бранденбургских ворот, поглядывал на серенький Рейхстаг без купола, увезенного в качестве трофея американцами за океан и обдумывал дальнейший план действий.

Что делать? Вечный вопрос. Загрузить машину с дешевой видеоаппаратурой и двинуться на восточную периферию? Но как и кому продавать товар? Это же немцы, они не станут хватать дорогие вещи с раскладных лотков! А если поторговать всякой красочной мелочевкой?

- Ми-иша?!

В голосе звучали одновременно восторг и недоумение. Боже, что за знакомая рожа... А, Женя Лысый из Перова... Спекулянт иконами и прочими аксессуарами религиозного культа...

- Женек... ты-то здесь откуда?

И на границе капиталистического мира и бывшего соцлагеря расцеловались, искренне при том прослезившись, также двое бывших уже спекулянтов, границу эту в чем-то и олицетворявших.

Приятеля своего Миша просто не узнавал; куда-то исчезла и прежняя неопрятность его, и дурные полублатные манеры фарцовщика...

Одет был Женя в элегантный темно-серый костюм в неуловимую клетку, узкие щегольские штиблеты; выглядел весьма представительным, полным бодрости и здоровья, словно побывал в некоем пансионе, где наряду с калорийным питанием получил воспитание и осанку аристократа средней руки. Прежняя желтизна рыхлой кожи уступила жизнерадостной розовощекости, в глазах заблестел живой, с хитрецой ум, неопрятная плешивость оформилась в благородные залысины, а реденькие мелкие зубки заменил безукоризненный стоматологический оскал.

Уже через полчаса Миша сидел в ресторанчике в окружении Жени Лысого и еще пяти знакомых ему личностей все той же торговой специальности, и проходила за трапезой заинтересованная беседа, где роль воспоминаниям отводилась несущественная, а вот перспективам же - преимущественная.

С открытием беспрепятственного выезда за рубеж, Женя Лысый, выдвинув лозунг: "коммунизм - это советская власть плюс эмиграция всей страны", - собрал компаньонов, незамедлительно отчизну покинув, и крутился теперь со своей бандой в Берлине, причем небезуспешно.

Еще до падения стены ввозил он в ГДР японскую радиоаппаратуру, продавая ее по бросовым ценам и раскладывая социалистические марки на многочисленных счетах в сберкассах. Валютные кредиты предоставлялись проверенными западными партнерами под контрабандный антиквариат, и за считанные месяцы интенсивной деловой активности были заработаны Женей и компанией миллионы в твердой валюте, поскольку социалистические бросовые денежки доброе западное правительство автоматически превратило в стабильные капиталистические.

- Скажи, - захлебывался завистью Миша, - Жень, ну... ты вот... неужели сам так рассчитал?

- Информация! - многозначительно выпячивал губы Евгений,

отправляя в зубастую пасть основательный кусище стейка, сочащегося непрожаренной кровью. - Да и не могли они иначе, эт-тебе не совдеповские реформы, когда по-живому... Европа, брат, культура и гуманизм, понял?

В отличие от Михаила, Женя Лысый и компания, несмотря на основательный капитал, никаким социальным статусом не обладали.

Ребята попросту приобрели за взятки прописку и красненькие гэдээровские паспорта, без хлопот выписываемые местной полицией, что чувствовала свой скорый и неминуемый разгон. Паспорта именовались ими "комсомольскими билетами", действительно соответствуя таковым и по размеру, и по форме.

В недалеком будущем документы подлежали обмену, а их владельцы - перерегистрации, что Женю серьезно заботило, ибо дело могло обернуться депортацией, а возвращаться на беспокойную родину ему не жаждалось.

- Пока - живем, а что потом - непредсказуемо, удрученно кряхтел он, заливая в организм очередной бокал желтенького берлинского пива. - Но, полагаю, прорвемся! Тыто как, чего мутишь, вообще?..

Состроив скорбную мину, Михаил вкратце поведал о прошлых происках ментов, о бегстве, нынешнем бытие в Кельне, планах по охвату социалистического населения продуктами развитых технологий...

- Чушь - синяя! - категорично определил Мишины замыслы Евгений, и жующие его соратники молча закивали, подтверждая правильность такого умозаключения. - Ты о немцах забудь, продолжал Лысый назидательно, - немцы они сами в своих проблемах разберутся. Тут надо по другому течению грести, парень.

- И ты, конечно, знаешь, по какому?! - спросил Миша без издевки, однако - с напором.

- Знаю, - спокойно откликнулся Женя. - Армия тут стоит, между прочим. Наша: советская, освободительно-оккупационная, краснознаменная и, утверждают, непобедимая... И мы - в ее авангарде, усекаешь? Немцев он дурить захотел, умник! На хрена они?.. Армия! Вот!..

Вот и все. Вот и уразумел Миша: все у него будет в порядке, и в этой пивнушке положат они начало своей организации, что будет впоследствии именоваться русской или же красной мафией, а Курт, кстати, тоже весьма пригодится со своим замечательным, без акцента, немецким языком, - в роли, естественно, шестерки, поскольку организация, во-первых, имеет национальный славяно-еврейский признак, а во-вторых, по характеру своему немец мог претендовать исключительно на роль исполнителя, не отличаясь способностью к творческому мышлению в единственно рациональном в данном случае криминальном направлении деловых мероприятий.

- В долю не прошусь, но в компанию - да, - громогласно заявил Михаил.

Присутствующие молча подняли бокалы. Меленькие пузырьки воздуха поднимались от их узких донышек в пухлую окаемку хмельной белоснежной пены, отличавшей качественный германский продукт.

... Лучше всего, если вы будете использовать русских поодиночке, тогда вы можете ездить с ними в танках. Один русский с двумя или тремя немцами в танке - великолепно, никакой опасности. Нельзя лишь допустить, чтобы один русский встречался с другим русским - танкистом, иначе эти парни войдут в сговор.

Из высказываний Г.Гиммлера

РОЛАНД ГЮНТЕР

... Корзина с углем рухнула Роланду под ноги, и он наверняка бы сверзился со ступеней в подвал, если бы в последний момент не успел судорожно опереться о шероховатую стену ладонью.

То, что произошло, не отвечало абсолютно никакой логике, да он и не пытался искать объяснений случившемуся, чисто механически расстегивая китель Краузе и прислушиваясь, бьется ли его сердце.

Кажется, штандартенфюрер был мертв.

С шеи его он снял кулон, укрепленный на кованой серебряной цепочке, - вероятно, старинной работы. Кулон представлял собой камень, обрамленной тем же зачерненным временем серебром; камень, вовсе не сочетавшийся со своей оправой: крупный, чудесно ограненный рубин, будто наполненный сгустком искристого, теплого света...

Отерев салфеткой измазанный кровью "Вальтер", Гюнтер, превозмогая сумятицу мыслей, заставил себя все-таки призадуматься, понимая, что шеф был далек от мыслей о самоубийстве, а намеревался как раз покончить с ним, Роландом. По какой только причине?

Еще год назад, сразу же по назначению его из охранных подразделений СС личным шофером Краузе, он был вызван прямо на Принц-Альбрехтштрассе, где до того служил в комендатуре, и тут же завербован гестапо, чей сотрудник разъяснил ему в мягкой, но, одновременно, и четкой форме, что новый его шеф - серьезный ученый, чьи секретные научные изыскания жизненно необходимы Рейху, а потому тайной полиции желательно знать о всех его высказываниях, слабостях, привычках и контактах, ибо каждому человеку суждено ошибаться или же заблуждаться в каких-либо понятиях, но если таковое и допустимо для безответственных обычных смертных, то совершенно неприемлемо в отношении лиц государственного значения, способных вольно, а, может, невольно принести непоправимый ущерб великой Германии.

Упрашивать себя Роланд Гюнтер не заставил. Отказ от сотрудничества был невозможен, равно как и недобросовестные дальнейшие доносы, а потому оставалось честно исполнять предписанные ему обязанности осведомителя, которыми он не тяготился, поскольку в системе Рейха к подобному принуждали едва ли не каждого немца.